мне ужасно надоел. Жалко, нога эта очень тяжелая, до берега не
дотащить.
-- Да что вы все шурин да нога! Этот-то, Плотный, тоже не
сахар.
-- Не мед, не мед. Можно при случае и в воду. -- Очень важно,
очень важно,-- запела Лебяжья,-- очень важно, "Одуванчик", что
ты -- лодка. Лодка -- это самое свободное существо. Лодки
свободней птиц. А у птиц вечные проблемы
-- кормежка, зимовки, яйца, птенцы. Я, например, никого давно
уж не пускаю садиться в себя. Сама по себе плаваю.
-- Пустяки,-- заметила Рысья,-- можно быть свободным, даже
если в тебе кто-то сидит. Сидит и пускай себе сидит. А этого.
Плотного, лучше бы, конечно, утопить, да ведь неудобно. Он и
придумал лодку, и построил.
-- Построил? Мало ли кто чего построил?! Придумал, построил,
поплавал
-- и конец. В воду его! Чего тянуть?
Уважительно, с достоинством проходил "Одуванчик" мимо
старинных лодок. Притормаживал, кланялся. И хорошо, что не
сказал ни слова, хотя имел на это полное право. А
действительно, зачем самой-то легкой лодке в мире попусту
болтать? Ее разговор -- легкость, скорость, движение.
Плавно миновали мы причал, у которого стояли старые, тертые
лодки, ушли за поворот, и скрылся лодейный берег. А все-таки не
такую уж плохую построил я лодку -- скромна, умна, нетороплива,
верна. Господи, чего еще надо? Вдруг я вспомнил про край глаза.
Про край-то глаза я ведь совсем забыл, а там были белые
стены, башни, купола.
Я поскорее глянул на лес впрямую и не увидел ни черных елок,
ни белых стен -- ольха да козья ива, стога да туман над лугами.
Проворонил, проворонил, увлекся лодейной болтовней. А ведь,
наверно, стены эти и купола было самое важное. В краю-то глаза
всегда бывает самое важное.
Опасайтесь лысых и усатых
Глава XXXIV. РАЗГОВОР КРАЯМИ
Туман растекался от берегов реки, уходил по лугам на лесные
поляны.
"Одуванчик" плыл по течению. Он не тыкался носом в берега,
обходил острова и коряги.
Я так и не трогал весла. Весло -- это приказ для лодки,
весло -- точное направление, а откуда я сам-то знаю точное
направление?
Долго мы плыли -- всю ночь, а берега реки как-то особенно не
изменились.
Все будто то же самое -- и кусты коэьей ивы, и луга, и
стога. И главное -- солнце. Оно подымалось медленно за туманом
-- розовое и молочное, но вставало оно вроде бы там, куда вчера
садилось.
Неужели это так? Неужели так вертится, так крутит речка
Акимка?
Неужели все бежит по одному и тому же лугу?
Я увидел какой-то забор на берегу, а за ним очень знакомую
крышу.
Шуршурина, ей-богу, шуршурина, только с другой стороны. И на
эту сторону он навешал сушеных грибов да соленых окуней.
Огромную петлю по лесам и лугам совершила за ночь речка и снова
вернула меня к дому шурина Шуры.
Ладно, хватит с меня шуршуриных крыш. Повернусь-ка к ней
боком, погляжу краем глаза. Может, пронесет? Может, не заметят?
-- А я тебя давно поджидаю,-- послышался голос.-- Речка-то
все кружит на одном месте, и ты тут обязательно должен был
проплыть. Вот я и жду.
"Край глаза,-- думал я,-- вот важная штука. Вон в краю глаза
виден художник Орлов. Стоит себе на берегу, усы топорщит.
Интересно глядеть краем глаза. Надо как-то научиться еще и
говорить краями. Хватит с нас этих прямых разговоров. Будем
говорить краями".
-- А ты-то, наверно, и не ожидал, что река так кружит? --
сказал Орлов.-- Думал -- уплыл навеки, а оказался на старом
месте.-- И Орлов засмеялся.-- Что ж ты молчишь-то? -- сказал
он.-- Небось не ожидал?
"Надо что-то ответить,-- думал я,-- но ответить краем.
Только с какого же краю приступить к ответу?" -- Так что,
ожидал или не ожидал? -- повторил Орлов. -- А туман-то, парень,
пожалуй, развеивается,-- ответил я и почесал в затылке.
Край, за который я для начала ухватился, лежал на
поверхности, в будущем надо было как-то углубляться. --
Давай-ка вот сюда. Здесь удобно пристать, песочек. -- Табаку
вот только мало,-- сказал я,-- и спички отсырели.
Орлов пока не понимал, что я разговариваю с ним краями. Он
забрел в воду и, когда "Одуванчик" проходил мимо, ловко ухватил
лодку за нос.
-- Я все-таки решил с тобой плыть,-- сказал Орлов.-- У шурина
мне делать нечего. Не грибы же с Кларой собирать. Пускай
капитан собирает. Его-то место в лодке пока свободно? Так, что
ли?
-- Вот только лопаты нету,-- заметил я,-- придется щепкой
ковырять.
-- Какой лопаты? -- поражаясь, спросил Орлов.-- Чего
ковырять?
-- Потому что червь для язя -- первое дело,-- сказал я.-- Да
и окунь червя уважает. Ну а язь не возьмет -- так на уху всяко
сорожонки надергаем.
-- Так ты чего? Я не понял: берешь меня с собою или нет? --
Надо, парень, червей копать. Никуда не денешься. Орлов замялся,
не зная, как понять края моего разговора. А я краем глаза
видел, что он действительно готов в плаванье.
За плечами его был рюкзак, в руке -- удочки, забрал, видно,
у шурина свои вещички.
-- Щепкой наковыряем,-- сказал наконец он и, перешагнув через
борт, устроился на капитанском месте.
-- Долго же ты плавал,-- сказал он.-- Всю ночь. А я поспал и
пошел тебя встречать. А вот червей накопать не догадался, у
шурина-то лопата есть. Я уж точно знал, что ты покрутишься, да
и назад вернешься. А если сам не захочешь, река тебя вернет.
Так ты что -- сам вернулся или река вернула?
-- А без окуня какая же уха? Без окуня -- не уха, а так --
рыбный суп. А от сорожонки чего? Сладость, и все.
-- Это верно. Без окуня какая же уха,-- послышался на берегу
голос капитана. В краю глаза, в кустах таволги маячил на берегу
капитан-фотограф, рядом с ним светилось призрачное голубое
пятно, которое в краю глаза пока что не умещалось.
-- Вы что же это, поплыли? А нас бросили? -- спросил
капитан.-- Мы тоже с вами.
-- Куда это? -- недовольно сказал Орлов.-- Лодка перегружена.
Вам никак не влезть.
-- А мы рюкзаки на руки возьмем,-- сказал капитан.-- А сами
на место рюкзаков сядем.
Орлов молчал. Я хотел сказать что-нибудь каким-нибудь краем,
да края-то мои почти что исчерпались. Ну, одну, две фразы я бы
еще мог найти, но ведь не больше.
-- Так вы что же? Не согласны, что ли? Бросаете нас? --
настойчиво сказал капитан.-- Если не согласны, так и скажите.
-- А туман-то, парень,-- сказал неожиданно Орлов.-- Туман-то,
пожалуй, развеялся.
Ломая кусты таволги и молочая, капитан-фотограф вылез на
берег, хлюпая по воде огромными сапогами, вошел в воду, ухватил
лодку за борт. Голубое и призрачное пятно потихоньку
пробивалось за ним.
-- Убери-ка ногу,-- сказал капитан Орлову.-- И эту убери, вот
сюда передвигайся, сюда, сюда, на пассажирское место. Рюкзак
будешь в руках держать.
Орлов молча задвигался, а капитан сопел и ковырялся в лодке
у меня за спиной. Я как-то не обращал на все это внимания и
даже отключил от всех этих дел края своих глаз. Я глядел на
поверхность реки -- не выйдет ли и вправду язь. Должен он здесь
быть, должен. Вполне на вид язевая речка. Как ни крути, а
уху-то варить надо.
-- Снимай кеды,-- командовал за спиною моей капитан.--
Босиком заходи в речку, вода теплая. Ну а теперь залезай.
Колыханье, шелест за моей спиной усилились, лодка
закачалась, осела в воде.
-- Потонем,-- сказал Орлов и ткнул меня в спину.-- Пойдем ко
дну, как миленькие.-- Они оба залезли.
Глубоко, очень глубоко погрузился в воду "Одуванчик". И
все-таки я как-то верил, что он выдержит весь этот чудовищный
груз -- все эти рюкзаки, котелки, сарафаны, бороды, бахилы.
И он держался. Когда все уселись, отошел потихоньку от
берега, вышел на середину. В лодке, конечно, обязательно должен
кто-то сидеть, не важно, тонет она или плывет.
Капитан взмахивал веслом, обдавая нас неловкими брызгами.
-- Только бы волны не было,-- сказал капитан.-- Для нас волна
опасна.
-- Какое счастливое утро,-- сказала Клара.-- А я никогда в
жизни не плавала на лодке.
-- Ты-то что молчишь? -- сказал Орлов и снова ткнул меня в
спину.-- Потонем или доплывем?
-- Конечно, язь и на майского жука берет,-- ответил я.-- Да
только где возьмешь майского-то жука на исходе лета?
остальные, и даже Петрович махал у шкафа лапой. Милиционер и
