путь. Это была уже не береза, а какой-то еловый крокодил,
затопить которого не удалось.
Рядом с крокодилом торчали из воды какие-то колья.
-- Попробую его поднять,-- сказал капитан.-- Может, удастся
подпереть его колышком.
Балансируя веслом, капитан наступил на высокую болотную
кочку, которая сразу закашляла под его сапогом. В болотных
сапогах-броднях на кашляющих и хрипящих болотных кочках
капитан-фотограф стоял как болотный памятник Великому
покорителю бревен. Над головой его носились утиные стаи.
Приподняв елового крокодила, капитан подпер его колышком, и
получилось что-то вроде медвежьей ловушки. Сибирские охотники,
которые хотят завалить медведя, подвешивают иногда над тропой
бревно. В нужный момент бревно это и падает медведю на голову.
Съежившись, проплыли мы через ловушку и сразу увидели новое,
совсем уже неприятное бревно. Оно чуть высовывалось из воды, и
видно было, что та часть, которая оставалась под водой,
совершенно непроходима.
-- Придется рубить его топором,-- сказал капитан. Он потыкал
бревно веслом.
-- Его и не сдвинуть,-- сказал он, и тут бревно само по себе
шевельнулось, лениво высунуло из воды хвост, грянуло хвостом по
поверхности и уплыло, возмутив воду в макарке.
С полминуты сидели мы в лодке, охолодев. Руки не хотели
двигаться, а голова соображать. Но даже и при всем желании
голова моя сообразить ничего, пожалуй, не могла.
-- Кошмар! -- сообразила наконец голова капитана.-- Слушай, а
бывают на свете пресноводные киты?
Я промолчал. Голова капитана работала великолепно, и я не
хотел ей мешать.
-- А может, Папашка? -- продолжала работать чудесная
голова.-- Как думаешь, он уплыл или под воду спрятался?
Я невольно огляделся -- нельзя ли в случае чего выбраться на
берег? Но берега не было -- крутые и круглые болотные кочки,
трясина и вода меж кочками. Надеяться мы могли только на
"Одуванчик", на его выносливость и быстроту. Открытая протока
была перед нами, и я стал быстро грести, уходя поскорей от
опасного места. Черт знает, в кого ткнул веслом капитан -- в
ожившее ли бревно, в древнейшую ли огромную щуку или впрямь
разбудил Папашку?
Не останавливаясь, плыли мы вперед. Макарка то сужалась, то
расширялась.
Иногда вдруг вплывали мы в болотистое блюдо, утыканное
кочками, и плавали меж кочек, отыскивая продолжение макарки.
Капитан то и дело вскрикивал:
-- Пахнет чарусенышем! Право руля!
В некоторых местах завалена была макарка гнилыми травами и
сучьями, и мы подолгу разбирали завал, веслами расчищали
дорогу. Иной раз, чтоб протиснуть лодку вперед, капитан с
дьявольским скрежетом ломал и выдирал болотные кочки.
Вдруг внезапно, совсем неожиданно макарка кончилась. Перед
нами была трава, только трава -- таволга, вех, молочай -- и
никакой макарки.
Вот и все,-- сказал капитан,-- конец плаванью. Он встал,
пошевелил веслом траву перед носом лодки. -- Ни черта не
видно,-- сказал он,-- никакой макарки. Дебри болотных трав.
Глава Х. ПАПАШКА С БАГРОВОГО ОЗЕРА
-- Подай-ка лодку чуть правей,-- сказал капитан.
Я подал правей.
-- Теперь подай левей.
Я подал левей.
Капитан встал ногами на сиденье и стал шарить веслом в траве.
-- Дебри,-- бормотал он,-- дебри.
Толстенные, куда выше капитанского роста стебли вырастали из
густой торфяной воды. Белые зонты и желтые цветочки
перепутывались с какими-то зелеными пузырями, полными,
казалось, сока и яда.
-- Ничего не поделаешь,-- сказал капитан,-- надо продираться.
-- Куда продираться?
-- Туда,-- и капитан махнул веслом в неопределенную сторону.
-- Как продираться? И почему -- туда?
-- Я чувствую -- Багровое озеро там.
-- Макарка течет прямо -- значит, и озеро прямо по носу.
-- А помоему, она сворачивает в эту сторону. Чувствую.
-- Ну знаешь. Я твоему чувству пока не доверяю. Надо
вернуться к Коровьему мосту. Вскипятим чайку и подумаем, что
делать дальше.
-- Ничего не выйдет,-- сказал капитан и внимательно уставился
мне в глаза.-- Назад пути нет.
-- Ерунда,-- сказал я.-- Бревно снова приподымем, а другое
затопим.
-- Дело не в бревне. Дело в том, что я не из тех людей,
которые возвращаются. Понял?
-- Из каких же ты, интересно, людей?
-- Из тех, других. Которые только вперед идут.
Капитан смотрел на меня пристально и целеустремленно. На лице
его было написано, что он из тех, кто вперед идет, а я из тех,
кто возвращается.
-- Ладно, ладно,-- сказал я.-- Я тоже не из тех, кто
возвращается. Выдирай траву.
Ударом весла капитан вогнал нос лодки в заросли и принялся
немедленно выдирать траву. Лохматые и мокрые корни рогоза,
чудовищные, похожие на золотых гусениц корни аира выволакивал
капитан из трясины и разбрасывал в стороны. Постепенно втащили
мы лодку в неизвестное пространство, и дебри болотных трав
сомкнулись за нами.
-- Вперед! -- кряхтел капитан.-- Назад хода нет!
Капитан выдрал огромный зонтичный куст, стряхнул на меня
синих стрекоз и золотых жучков -- и перед нами вдруг открылась
свободная вода. Небольшое, совсем круглое, лежало Багровое
озеро среди болотных трав. Зыбкие берега охватили его, стянули
петлей. Далеко, очень далеко отсюда начинался настоящий берег,
лесной, земляной.
-- Не видно признаков багровости,-- прошептал для чего-то
капитан.
Вода в Багровом озере была черна, так черна, что почти не
отражала неба.
Только ближе к середине двигались на поверхности небесные
облака, а по краям у берегов окружала озеро кайма траурной
воды.
-- Вот оно -- озеро,-- сказал капитан.-- Сейчас будем рыбу
ловить.
Воткнув весла в илистое дно, мы привязали к ним "Одуванчик".
Плюнув на червя, капитан забросил удочку.
-- Здешняя рыба, наверно, и в глаза червяка не видала,--
сказал он,-- надо ее как-то приманить.
Он высыпал в воду горсть геркулеса.
-- Мелочь любит геркулес,-- пояснил он,-- вначале придет
мелочь, а за нею -- крупная рыба. Хотя здешняя мелочь и
геркулеса-то в глаза не видала.
Неожиданно явилось солнце. Пробившись сквозь облака, оно
осветило озеро, и тут я понял, как бездонно оно. Лучи совсем не
проникали в темные воды. Озеро отталкивало их, не открывало
солнцу своей глубины.
Стало как-то не по себе. Показалось, что в озере нет жизни
-- оно мертво, и кто знает, как глубоко в землю уходит его дно.
Капитан сидел не шевелясь и даже перестал сыпать в воду
геркулес. Этот геркулес, наши удочки и червяки, которыми мы
собрались приманивать жителей Багрового озера, как-то глупо,
мелко выглядели пред спокойным и даже грозным его молчанием.
В тишине послышался плещущий шелест. Я оглянулся и увидел,
как из воды высунулся черно-зеленый конический бутон. Из
бутона, как из приоткрытого рта, показался ослепительный
язычок.
Бутон открывался на глазах, превращаясь в кувшинку-лилию с
яркой солнечной сердцевиной. И тут же по всему озеру
распластались кувшинки. Они таились под водой, ожидая солнца.
Поплавок мой чуть шевельнулся.
Я взволновался, и капитан тревожно покосил глазом. Кто-то
"понюхал червячка". Но кто это? Какая рыба может жить здесь, в
Багровом?
Поплавок капитана тоже шевельнулся. "Некто" понюхал и его,
чтоб выбрать, какой червячок интересней. Капитан-фотограф
немедленно принялся сыпать в воду геркулес.
Но "некто", очевидно, уплыл -- поплавки больше не
шевелились. А может, стоял неподалеку и глядел снизу задумчиво
на нас? К нему подошли и другие жители Багрового озера, и все
они окружили "Одуванчик", рассматривали нас, раздумывали,
перешептывались. Казалось, я слышу этот шепот, идущий со дна.
Из воды показалась черная гребенка. Доплыла до моего
поплавка, толкнула его и плавно опустилась в глубину. Теперь
"некто" рассказывал, что такое наши поплавки и можно ли
пробовать червя. Я знал, что сейчас они посовещаются и пошлют
пробовать самого маленького. Так всегда бывает среди водных
жителей -- первым пробует маленький.
Он, конечно, сопротивляется, прячется за спины старших, но
его подталкивают вперед, и в конце концов -- эх, пропади все
пропадом! -- он разом хватает червя.
Поплавок ушел под воду. Я подсек, и леска натянулась до
предела.
Медленно-медленно я вел кого-то к лодке, но только не
маленького, а мощного и тугого.
Из воды показалась черная гребенка -- и я махнул удилищем.
Трепещущее и черное, рот разевающее, с горящими глазами и
огненными перьями, вылетело из воды существо. Оно летело в
лодку, и я не решился перехватить его в полете. Ударившись об
дно, "некто" запрыгал, забился, заметался. Он был горбат и
крупноглаз, и бока его были черны и чугунны.
Двуязыкий хвост горел ярче брусники. Стянутые пленкой
колючки росли из горба. Подскакивая, он хлестал хвостом в спину
капитана, тыкался носом в мои резиновые сапоги.
-- Неужели Папашка? -- взволнованно шептал капитан.
И впрямь какой-то Папашка-Горбач топорщил драконьи колючки,
выпучивая золотые глаза с птичьим зрачком.
Капитан задрожал, напрягся и вдруг с каким-то немым воплем
выхватил удочку из воды.
И новый Горбач вылетел из озера в воздух и, хлопая
колючками, как грач перьями, упал в колени капитана. Капитан
закрякал, засопел, ухватывая Грача-Горбача, выдирая изо рта его
крючок.
-- Это Окунь! -- шепотом кричал он.-- Какой здоровый! Какой
жуткий! Какой горбатый!
Капитан бросил мне под ноги Грача-Горбача, и теперь вместе с
Горбачом-Папашкой они прыгали передо мной, туго отталкиваясь от
бортов лодки, пялили на меня свои полуптичьи глаза.
-- Так бы десятка два -- уха! -- шептал капитан с восторгом и
тревогой.
Через полчаса мы и вправду надергали десятка два жителей
Багрового озера. Все они были крупны и колючи, и все-таки
первый Горбач-Папашка был самый большой, самый златоглазый.
-- Хватит, -- сказал капитан, -- пора на сушу, уху варить.
С трудом вытащили мы весла, засосанные озерным дном, и
поплыли потихоньку вдоль берега Багрового озера. Настроение у
нас вдруг оказалось прекрасным.
По макарке мы плыли напуганные, в озеро вошли пришибленные,
а как взошло солнце, нам стало получше, поймали окуня -- еще
лучше.
Солнце и окунь -- это ведь всегда счастье, и как давно этого
не было в моей жизни. Солнце и окунь приблизили к нам Багровое
озеро, оно стало вроде бы нашим, своим.
Окуни успокоились на дне лодки, уснули, и только
Папашка-Горбач-Златоглаз все глядел на меня, растопыривал
плавники.
Я взял его в руки и за спиной капитана опустил потихоньку в
воду.
Проплыв за нами на боку, он выпрямился, будто встал на ноги,
и разом ушел в глубину Багрового озера.
Глава XI. БОРЬБА ГЕРКУЛЕСА С БЕСАМИ
Протянув руку за борт, я опустил ее в воду -- в воде рука
сделалась красной. Я взялся за скользкий и тугой стебель
кувшинки, потянул. Кувшинка нырнула, стала багровой в густой,
насыщенной торфом воде.
И все-таки в Москве, когда я задумывал плаванье, Багровое
озеро казалось мне более багровым. Сколько тайны и мощи в этом
слове "Багровый". В нем даже есть кровь.
Теперь, побывав на озере, я назвал бы его попроще --
Темно-коричневым.
-- Это оно прикидывается темно-коричневым,-- заметил
капитан,-- как бы оно не повернулось к нам своей багровой
стороной.
Постепенно забирая влево, мы совершали осторожный круг вдоль
берегов.
Я все ждал -- вот выскочит кто-нибудь из травы, вот плеснет
рыбина, подымется цапля. Но ни плеска, ни взлета птицы, будто
жители Багрового притаились и глядели на нас из густой травы,
