А вы берегите уши. Не давайте лысым и усатым шептать на ухо.
Волна проникает через уши и убивает мозг. Лысые и усатые хорошо
умеют убивать чужой мозг.
-- А как быть с бородатыми? -- спросил я, намекая на
капитана-фотографа.-- Бородатые тоже опасны?
-- Ну нет, бородатые -- совсем другое дело. Именно бородатые
чаще всего жертвы усатых. И ваш бородатый друг совершенно не
опасен. А вот вы... Вы никогда не носили усов?
Схвативши себя пальцами за подбородок, старуха внимательно
глянула мне под нос, и под носом сразу зачесалось, стало
неловко.
-- Да вроде не носил.
-- Вы меня обманываете.
-- Не носил я усов,--твердо сказал я, хотя и вспомнил, что
однажды действительно отрастил усы, да сбрил их, потому что
сделался похож на кота.
-- Как же так! -- воскликнул капитан-фотограф.-- Ведь ты
отращивал усы! На кота-то был еще похож!
-- Это я так, баловался. И носил их всего две недели.
-- За две недели Волну не сделаешь,-- сказала старуха.-- И
все-таки вы опасны. Скажите честно, умеете делать Волну?
-- Что вам надо! -- сказал я, начиная раздражаться.-- Усы я
давно сбрил и Волну делать не умею. Отстаньте!
-- А по-моему, ты умеешь делать Волну! -- сказал
балбес-капитан-предатель, шутливо ухмыляясь.
Он совершенно не понимал, что старуха "с приветом".
-- Настоящую Волну ему не сделать,-- сказала колдунья.-- А
маленькую, незаметную он сделать может. Такая Волна самая
противная. Она понастоящему не убьет, а нервы попортит.
Капитан глупо засмеялся на верхней полке, старуха же без
тени улыбки глядела мне под нос.
-- Да, бабушка,-- смеялся фотограф,-- это вы верно сказали.
Такая Волна самая противная. Вы хорошо разбираетесь в волнах.
Оторвав от меня свои колдовские очи, старуха глянула на
капитана.
-- А ты, парень, что-то уж больно развеселился, а ведь едешь
и сам не знаешь куда. Не знаешь, куда едешь, не знаешь, что
тебя ждет.
-- Может, вы нам скажете? -- прищурился капитан.
-- Сами скоро узнаете! -- каркнула старуха, передразнивая
капитанский прищур.-- Но один из вас домой не вернется.
Я вздрогнул. Все эти глупости, которые толковала колдунья
про лысых и усатых, меня особо не взволновали, но когда она
стала пророчить гибель одного из членов экспедиции, я
рассердился.
-- Выйдите отсюда! -- сказал я, подымаясь.
-- Уехали двое, потом вас будет четверо. А все равно один
домой не вернется. Только не знаю кто.
-- Выходи, тетка,-- сказал я,-- а то сейчас Волну сделаю!
-- Мало каши ел,-- сказала старуха, презрительно подымаясь.
Она хлопнула дверью, и капитан-фотограф спрыгнул с верхней
полки.
-- Гадалка, что ли? -- спросил он, натягивая брюки.
Поезд между тем приближался уже к нашей станции. В окно видно
было, что на улице дождь.
Серые железнодорожные ветлы гнулись под порывами ветра.
Мы сошли с поезда и по хлюпающей разваленной тракторами
дороге отправились к Сиверскому озеру.
Болтовня старухи, ветер и дождь -- это было не слишком
удачное начало плаванья, и все же счастье испытывал я. До чего
надоел Город с его бесконечным асфальтом, все эти бессмысленные
Клары Курбе и милиционеры-художники.
Под дождем на берегу Сиверского озера мы стали собирать
"Одуванчик", и я все вспоминал, кто из моих знакомых лысый, а
кто усатый.
Усатых набралось немного, лысых и того меньше. Но мой
ближайший друг художник Орлов, как ни крути, был все-таки
лысоватый.
Глава II. ДОЖДЬ В КОРОВЬЕМ ЗАЛИВЕ
Дождь не переставал. Он то моросил тоскливо, то начинал
отчаянно хлестать, то прощально шелестел в кустах, обещая скоро
кончиться, но не кончался, а придумывал что-нибудь новое,
например падение капель сразу со всех сторон.
Я заметил, что меня дождь старается промочить сильнее, чем
капитана.
Профессионалу-фотографу удавалось увернуться, он нашел с
дождем общий язык, я же ругал дождь на все корки. Комары летали
между каплями дождя и ныли: "Нннннннннн... Опасайтесь лысых и
усатых"
И с комарами капитан-фотограф быстро поладил. Изредка только
похлопывал он себя по щеке, укоряя комаров этими ласковыми
шлепками.
Берега Сиверского озера заросли черным ольшаником,
продираться через который к воде было неприятно. Капитан
облазил заросли и нашел заливчик, где можно было спустить
"Одуванчик" на воду. Берег здесь был истоптан коровами --
тысячи копыт отпечатались в черной и жидкой грязи.
И дно у берега оказалось топким, вязким, илистым. Пока мы
спускали лодку, со дна поднялась такая муть, что трудно было
разобрать, где вода, где берег. Все вокруг и даже небо над
озером казалось беспросветной коровьей жижей.
Я торопился отплыть скорее. Я знал, что, как только мы
поплывем, сразу начнется новая жизнь и где-то там, впереди, за
дальним берегом, там и комаров меньше, и дождь уже перестал.
Огорчали рюкзаки. Продуктов мы взяли немного, рассчитывая на
уху, а все же рюкзаки получились огромными. Они были похожи на
двух зеленых свиней с карманами. Рюкзаки сильно подпортили
внешний вид "Одуванчика".
Стремительная лодка походила теперь на ласточку, к которой
приделали верблюжьи горбы.
-- Балласт,-- говорил капитан, пиная рюкзаки кулаками.--
Загружай ими корму. Лодка будет устойчивей.
Я послушно перетаскивал рюкзаки с места на место, а капитан
разводил руками, повторяя одно слово: -- Балласт.
Как-то незаметно он и вправду взял в руки капитанскую
власть. Он командовал, а я перекладывал.
Из пелены дождя на берег вышла корова. Она остановилась в
двух шагах от лодки и стала разглядывать нас.
-- Куда? -- закричал капитан, пугая корову удочкой.
Не разевая своей мокрой и жующей бегемотской пасти, корова
заревела:
-- "Мммммммммммммммммммммммммммммммм..."
-"Нннннннннннннннннннннннннннннннннн..." -- поддержали
комары.
-- Садись же скорей! -- кричал я капитану, который все
мыкался по берегу.
Подымая со дна волны мути, капитан взобрался в лодку.
"Одуванчик" шатался и приседал под невиданным грузом. -- Руби
концы! -- скомандовал капитан, и я взял весло. За первой
коровой на берег вышла вторая, а за нею и все стадо. Обмахивая
нас хвостами, коровы одна за другой входили в воду, и скоро
весь залив был заполнен коровами. Капитан пугал их удочкой, но
тупо глядели они на фотографа-профессионала и всасывали озеро,
утоляя свою непомерную коровью жажду.
[Image]
Я оттолкнулся веслом от берега, и "Одуванчик" отправился
наконец в плаванье... Увидев нас плывущими, какая-то комолая
чернушка замычала, другая подхватила, и вот уже все стадо
ревело в нашу честь, и под этот рев, лавируя между крупными
рогатыми скалами, мы выплыли из Коровьего залива на Большую
Воду.
Неуютно оказалось на Большой Воде. Здесь бродили холодные
волны.
Серый северный ветер заворачивал нос "Одуванчика", а дождь
хлестал сильней и казался мокрее.
Нос лодки зарывался в воду, и я орудовал веслом пугливо,
неуверенно. Казалось, достаточно одного неудачного гребка, и
лодка пойдет ко дну.
-- Мы перегружены,-- сообщил с носа фотокапитан.-- Надо бы
высадить кого-нибудь на берег. "Одуванчику" будет легче.
-- Кого это -- кого-нибудь?
-- Ну, кого-нибудь из нас. Или меня, или тебя.
-- Как это -- высадить меня?
-- Ты меня не понял. Я сказал: высадить временно. Понимаешь?
Временно, пока не уляжется волна. А потом снова всадить. Один
пока бы вел лодку, а другой по берегу прошелся. Понимаешь?
-- Понимаю. Только хоть тебя и избрали капитаном, ты особенно
руками не махай. Высаживайся на берег сам. Понимаешь?
Капитан не ответил, и вопрос этот угас. Впрочем, и до
берегов-то было уже далеко. Хоть и греб я плохо, а мы уже плыли
по самой середине озера. Коровий залив остался позади, а Москва
со всеми своими Кларами и милиционерами-художниками еще дальше.
Перегруженные и робкие, мы были одни среди серых волн и
каждую секунду могли остаться здесь навеки.
"Одуванчик" понял, что мы перепугались, и старался как мог.
Он перепрыгивал с волны на волну, уворачивался от самых
опасных. Он был терпелив и покорен, как Конек-Горбунок.
Заметив эту ловкость и терпение лодки, я поуспокоился,
заработал веслом веселей. Вначале я думал, что это я ударами
весла двигаю лодку. Но "Одуванчик" сам летел вперед, а я должен
был только поддавать жару веслом, веселить свою лодку и
аплодировать ей.
Вот волна набегала на нас, вырастала перед носом, но
"Одуванчик" легко взлетал на ее вершину, а я хлопал волну
веслом по спине -- "Катись дальше!".
Тут являлась новая волна, сердитая и седая. Она грубо
наваливалась, но "Одуванчик" увертывался, и я хлопал волну по
спине -- "Катись дальше!".
Скоро мы приблизились к другому берегу. Не было видно на нем
ни дома, ни души, только одинокие столбы чернели на
посветлевшем небе.
Здесь и вправду дождик уже перестал. Откуда-то из-за пригорка
на берег вышла лошадь. Верхом на ней сидел человек, слишком уж
толстый для верховой езды. Около столба лошадь остановилась, и
всадник вдруг на глазах раздвоился, превратился в двух человек
-- большого и маленького. Маленький побежал по берегу к лесу, а
большой крикнул:
-- Эй на катере! Спичек нету?
-- Разве ж это катер? -- сказал я, подгребая к берегу.-- Это
лодка, самая легкая в мире. Назвал бы еще баржей.
Мы вылезли на берег. Всадник сидел на травке, а лошадь
привязана была к столбу. На боку у лошади висела табличка, на
которой нарисован был череп, пронзенный молнией. Вокруг черепа
вилась надпись: "Не влезай -- убьет!"
Глава III. ЧЕРЕП, РАЗБИТЫЙ МОЛНИЕЙ
Привязав нос "Одуванчика" к раките, я вылез на берег и хотел
было присесть рядом со всадником, как он сказал:
-- Трава сырая. На вот, подстели.
Из черной хозяйственной сумки он вытянул табличку с черепом
и надписью "Не влезай -- убьет!" и протянул мне. Потом достал
еще одну, отдал капитану. Сам он, по-видимому, тоже сидел на
табличке "Не влезай -- убьет!".
Мы уселись на черепа, и всадник протянул мне свою твердую,
как лодочное весло, руку.
-- Натолий,-- сказал он.
Почтительно пожавши весло, мы познакомились, закурили.
Натолий внимательно разглядывал нас.
-- Веслаетесь? -- спросил он, начиная разговор...
-- Веслаемся, -- согласился я. -- Веслами гребем...
-- А я обколачиваю, -- сказал Натолий. -- Да вот погода
сегодня...
Мы с капитаном дружно кивнули, соглашаясь, что погода --
никуда, и я невольно подумал, что странная собралась на берегу
компания -- двое веслаются, один обколачивает.
-- А что вы обколачиваете? -- спросил капитан.
-- Столбы, чего же еще. Вон табличками с черепушкой.-- И
Натолий кивнул на то, на чем мы сидели.
-- Это специальность у вас такая, обколачивать?
-- Специальность у нас монтер. Вначале столбы ставим, потом
линию тянем, а уж в конце обколачиваем. Не вылезай, мол на
столб, а то током дернет.
-- Неужели на каждый столб табличка? -- спросил капитан.
-- Через раз,-- пояснил Натолий.-- На первом столбу он
прочтет -- на второй уже не полезет. Ну а пока до третьего
дойдет, может и позабыть, что написано. Возьмет да и полезет на
столб. Так что на третьем опять приколачиваем.
-- Да неужели есть такие люди, которые на столбы лазят? --
наивно спросил капитан.
-- Бывают.
-- Да чего ему там делать-то, на столбе?
-- А ничего,-- сказал Натолий.-- Залезет и сидит.
Капитан искоса глянул на столбы, стоящие вдоль берега,-- не
сидит ли кто? Но пусто было на столбах, только на пятом или
шестом от нас сидела ворона. Заметив, что мы глядим на нее,
ворона неуклюже вспорхнула и полетела над озером.
