Теперь тень Ивана Грозного не давала Сталину покоя.
"Глянь, как звали любимую жену Грозного?" - спрашивает Багдасарьян.
"Не помню", - отвечаю я. - "Знаю, что седьмая по счету".
"Раз один солдат божился, что Сталин своими руками удушил Алилуеву. Говорит, что
она была против его политики коллективизации. А недавно я слыхал, что он такую
же штуку проделал со своим сыном Яшкой. Тот ведь был в плену у немцев, а потом
вернулся домой".
"Вот видишь - тут и нужен фильм "Иван Грозный" - говорю я. - "Посмотришь - и
сразу тебе станет ясно, что все это необходимо для блага народа. Иван Грозный
тоже жен душил и сына убил ради государственных интересов". "Хорошо было во
время войны", - вздыхает капитан. - "Помнишь какие американцы для нас картины
делали?"
"Да, хорошие картины. Забавно только, до чего они жизни нашей не знают. В
"Полярной Звезде" у колхозника в избе стол так накрыли, как сейчас Соколовский
не кушает".
"А на полянке хороводы ведут - как в доброе старое время", - усмехается
Багдасарьян.
С 1943 года в СССР показывались фильмы американского производства на русские
темы. Нам особенно запомнился фильм "Полярная Звезда". Несмотря на массу
наивности и незнания советской действительности, там сквозила искренняя симпатия
к русским. Часто приходилось слышать, как русские зрители после этого фильма
говорили "Молодцы американцы!", хотя на экране были показаны только русские. В
своем положительном изображении зрители чувствовали симпатии американского
народа.
"Там какие-то консультанты были с русскими фамилиями", - говорю я. - "Они России
наверное тридцать лет не видали, если не больше. Понасадили развесистой клюквы.
А "Миссия в Москву?" Х-а!"
"Комедия! Помнишь как Карл Радек заходит в кабачок, а там семерки из "Яра",
самовары, сам он в пушкинской накидке. А самое главное - никакого вывода".
"Механика у них хороша, а идеологии никакой", - констатирую я. - "Они наверное
вообще не знают, что это за штука"
"Сталин их кроет почем зря, а они только глазами лупают", - размышляет
Багдасарьян. - "Не знают, что делать. Теперь-же начинают Ивана ругать - он и
рябой, он и косой, и зубы у него кривые. Дурачки! Ведь последние тридцать лет
истории России - это белое пятно, это неисчерпаемый колодец. Обработай все это
как надо. Ведь Сталина можно в один миг до гола раздеть - так показать, что весь
мир только плюнет. Да и мы б не возражали. А когда они Ивана, начинают
ругать..."
Капитан многозначительно хмыкает. Ему досадно, что американцы не могут
додуматься до такой простой вещи.
Нас поражает, насколько окружающий мир, действительно, не знаком с истинным
положением вещей в советской России. Тридцатилетняя ложь государственной машины
и герметическая изоляция свободной информации сделали свое дело. Миру, как
маленькому ребенку, твердят о исторической обреченности капиталистической
системы. В этом вопросе советские люди не занимают твердой позиции. История
движется вперед, и требует новых форм. Но историческая обусловленность
коммунизма, фраза что "все пути ведут к коммунизму", - это параметр в уравнении
со многими неизвестными и отрицательными величинами. Причем для нас, для
советских людей, это уравнение уже приняло иррациональную форму.
Нас соединяет не внутреннее единство государственной идеи, а внешние формы
материальной зависимости, личной заинтересованности или карьеры. Надо всем этим
господствует страх. Для одних это непосредственный физически-ощутимый предмет,
для других - только неотвратимое последствие, если они будут действовать или
даже мыслить в ином направлении, чем этого требует тоталитарная машина.
Если какой-нибудь немец подойдет к советскому солдату и попробует ему сказать
"Иван - шлехт", солдат без разговоров даст ему в зубы. Если этот же немец будет
ругать последними словами Сталина, советскую власть и коммунистов, то солдат
наверняка отдаст ему свои последние папиросы. Это автоматическая реакция. Таким
же образом будет реагировать русский солдат и в другом случае, более серьезном
случае...
Позже, уже находясь на Западе, мне довелось посмотреть американский фильм
"Железный Занавес" на тему о провале советского атомного шпионажа в Канаде. До
этого я читал массу критики о "Железном Занавесе", яростные нападки
коммунистической прессы. Меня интересовало - в каком же виде обработали
американцы эту благодатную тему. После просмотра у меня осталось два
впечатления.
С одной стороны чувство удовлетворения - типажи были подобраны исключительно
удачно, жизнь советских официальных представителей заграницей и роль местной
компартии были показаны совершенно правильно. Я еще раз переживал в душе мои
годы в берлинском Кремле. Это была абсолютно беспристрастная, даже вежливая
картина. Против такого показа не возразит никто из русских. Не удивительно, что
заграничные компартии подняли вой по поводу "Железного Занавеса", - ведь самая
грязная роль в этой игре принадлежит им. То, что для персонала военного атташе -
служебное поручение, для коммунистических наймитов - это измена своей родине.
С другой стороны у меня осталось необъяснимое ощущение легкой досады. Не сумели
все-таки американцы использовать все возможности. Это было то же, что в свое
время ощущал Капитан Багдасарьян. Советские люди привыкли к политической
заостренности фильма, где зрителю предлагается сделать соответствующий вывод.
Сценарий "Железного Занавеса" был явно слаб.
Я уверен, что капитан Багдасарьян, переодевшись в гражданское, с большой
опасностью пробрался в какой-нибудь из блокированных секторов западного Берлина,
чтобы посмотреть "Железный Занавес". Просто "ради спорта". Я уверен, что он не
мог отказать себе в этом удовольствии. Вернувшись из рискованной экспедиции
домой в Карлсхорст, он, конечно, опять ругал наивных американцев, которые не
могут сделать правильного антисоветского фильма.
3.
Находясь здесь в Берлине мы, советские люди заграницей, имеем возможность
сравнения двух миров. При этом иногда бывает интересно сопоставить впечатления
действительной жизни с теми фикциями, которые советское государство создает и
поддерживает вокруг себя. Непосредственными творцами этих фикций являются
работники пера, по советской терминологии - "инженеры человеческих душ".
Нас больше всего, конечно, интересуют писатели, занимающиеся в той или иной мере
проблемами советской России. Их можно подразделить на три основных категории:
советские писатели - рабы "социалистического заказа", иностранные писатели,
отвернувшиеся от сталинизма, и, наконец, те проблематичные существа среди
иностранной интеллигенции, которые и по сей день пытаются искать жемчужное зерно
в навозной куче.
Рассмотрим их глазами советского человека.
Однажды я нашел на столе у Белявского пеструю книжку на французском языке.
Увидев на обложке фамилию автора - Илья Эренбург, я немало удивился.
"Ты что - разве не читал это на русском языке?" - спросил я. "Пока что эта
книжка на русском языке не издавалась".
"Как-так?!"
"Очень просто".
Советское литературоведение утверждает, что в современной литературе лучшими
представителями жанра журналистики являются Эгон Эрвин Киш, Михаил Кольцов и
Илья Эренбург. Спору нет - все они талантливые писатели. Литературная карьера
Михаила Кольцова в 1937 году оборвалась благодаря вмешательству НКВД. Говорят,
что сейчас он пишет свои мемуары в СТОНе. Так называется Сибирская Тюрьма
Особого Назначения, Алексеевский равелин сталинской эпохи, где люди погребены
заживо без права сношения с внешним миром.
Илью Эренбурга долгое время классифицировали как "попутчика". Имея в кармане
советский паспорт, он благоразумно предпочитал жить заграницей на почтительном
расстоянии от Кремля. Климат Западной Европы казался ему безопасней для
здоровья. Это позволяло ему некоторую независимость. Книги его в советских
издательствах появлялись с большим отбором и только после тщательной
редакционной обработки. Неудивительно, что я встретил на французском языке его
книгу, неизвестную в Советском Союзе. Свою литературную окраску Илья Эренбург
менял соответственно политической погоде, но только-лишь гитлеровское вторжение
во Францию загнало его в конце-концов на долгожданную родину.
Илья Эренбург прежде всего космополит. Многие рассматривают его как коммуниста.
Он с большой тонкостью и умом критикует все недостатки Европы и
капиталистического мира. Но для этого не нужно быть коммунистом. Современный мир
действительно не является идеалом и многие писатели показывают его недостатки
вовсе не будучи коммунистами.
Писатель, даже самый талантливый, в какой-то мере является ремесленником - он
продает свой товар и должен думать о рынке сбыта. Илья Эренбург стоял перед
дилеммой. Обличать Сталина и коммунизм было для него, во-первых, не безопасно,
даже живя в Европе, а, во-вторых, не рентабельно. Если же накинуться на
противную сторону, то это не страшно под сенью демократических законов, и, кроме
того, гарантирует обширный рынок сбыта как в СССР так и в окружающем мире.
Трансакция рублей в иностранную валюту гораздо выгоднее, чем наоборот. А
убеждения? Убеждениями сыт не будешь! Эренбург пошел на гешефт с собственной
совестью, оставив для себя открытой заднюю дверь - в его писаниях редко можно
встретить слово "коммунизм" и прямое утверждение этого предмета. Эренбург вскоре
стал коммивояжером от литературы, специалистом по взлому общественного мнения.
Предусмотрительность Эренбурга пришлась ему очень кстати, когда в 1940 году
блудный сын вынужден был вернуться в родное лоно. Хотя его и не считали совсем
"своим", но и против него не было каких-либо улик.
Прочистив горло после остервенелой площадной ругани по адресу фашистских
захватчиков, Илья Эренбург садится за пишущую машинку и бойко строчит слащавые
статейки о прекрасной изнасилованной Франции, о стойком британском льве, о
демократической Америке. Во время войны нам приятно было читать эти статьи, но
дело пахло анекдотом, когда внизу красовалась подпись Ильи Эренбурга. Сегодня,
повинуясь голосу хозяина, он с пеной у рта мечет чернильные громы и молнии на
головы американских империалистов.
Мало вероятно, чтобы Эренбург получил теперь постоянный заграничный паспорт. Да
он и сам едва ли совершит такую неосторожность. У всех еще в памяти судьба
Максима Горького. После революции у Горького были большие расхождения с
большевиками. Долгие годы он прожил в Италии, затем вернулся в Москву.
Поговаривали, что он снова просил визу на выезд, но ему отказали. Когда во время
Московских процессов официально объявили, что он вместе с сыном был-де отравлен
"троцкистско-бухаринской бандой", то для каждого советского человека было ясно
как день, чья рука приготовила ему яд. Его вина заключалась в том, что после
возвращения в Москву он практически не написал ни слова. Понятно, против кого
этот молчаливый протест был направлен и для кого была целесообразна его смерть.
Советские люди привыкли толковать все официальные сообщения наоборот, - этим
путем можно узнать некоторую истину.
Таким образом, Илья Эренбург, в начале пользовавшийся некоторой независимостью,
был полностью приведен к кремлевскому знаменателю.
Карьера и судьба Ильи Эренбурга очень характерны для многих советских писателей.
Выбор один - или писать то, что требует Политбюро, или быть литературным трупом.
Если бы Лев Толстой, Александр Пушкин или Лермонтов жили в сталинскую эпоху, то
эти имена не были бы известны в пантеоне человеческой культуры. Разве что в
списке одного из лагерей НКВД. Литературная смерть писателя в Советской России
обычно сопровождается его физической гибелью.
В студенческие годы мы из рук в руки зачитывались книгами: "Девять точек"
Казакова, "Тяжелый дивизион" Лебеденко, "Капитальный ремонт" Соболева. Имена эти
мало известны широкой публике - книги были изданы искусственно малым тиражом и
достать их было трудно, хотя это были талантливые произведения талантливых
писателей. Характерно, что все они охватывали период 1917-21 годов, когда в
массах был порыв, призыв, надежды. О более позднем времени этим писателям не
