В тот момент на меня пристально смотрели четверо
водителей, сидящих за одним столиком, еще двое за стойкой,
пара пожилых женщин в дешевых меховых шубах и с подсиненными
волосами, повар и неуклюжий парень с руками в мыльной пене.
В самом конце стойки сидела девушка, но она смотрела не на
меня, а на дно своей кофейной чашки.
Ее присутствие было четвертой поразившей меня вещью.
Мне уже достаточно лет, чтобы знать, что никакой любви с
первого взгляда не существует. Это все выдумано поэтами для
восторженных подростков, так?
Но когда я увидел ее, я почувствовал что-то странное. Вы
посмеетесь надо мной, но вы не стали бы, если б видели ее.
Она была почти непереносимо прекрасной. Без сомнения, все
вокруг тоже об этом знали. И пристальный взгляд, обращенный
на меня, когда я вошел, наверняка раньше был обращен к ней.
У нее были волосы цвета антрацита, такие черные, что
казались почти синими под лампами дневного света. Они
свободно ниспадали на потрепанные плечи ее желто-коричневого
пальто. Кожа ее была молочно белой и лишь слегка была
подсвечена пульсирующей под ней жаркой кровью. Черные,
бархатные ресницы. Серьезные, совсем чуть-чуть косящие
глаза. Большой, подвижный рот. Прямой патрицианский нос.
Не могу сказать, как выглядела ее фигура. Меня это не
интересовало. И вас бы не заинтересовало тоже. Все, что
было нужно для ее облика, - это лицо и волосы. Она была
совершенна. Это единственное подходящее для нее слово в
английском языке. Нона.
Я сел через два стульчика от нее, и повар, исполнявший по
совместительству обязанности официанта, подошел ко мне и
спросил: "Что угодно?"
"Черный кофе, пожалуйста".
Он отправился за кофе. Кто-то у меня за спиной
проговорил: "Ну вот, наконец-то Христос вернулся на землю,
как мне всегда обещала моя мамочка".
Неуклюжий мойщик посуды рассмеялся. Водители за стойкой
присоединились к нему.
Повар принес кофе, небрежно поставил его на стойку,
пролив несколько капель на оттаивающее мясо моей руки. Я
отдернул руку.
"Извините", - сказал он равнодушно.
"Сейчас он сам исцелит свою руку", - сказал один из
водителей за столиком своему соседу.
Выкрашенные в синий цвет дамочки заплатили по счету и
быстро смылись. Один из водителей прогулялся к автомату и
опустил в него еще один десятицентовик. Джонно Кэш запел
"Парень по имени Сью". Я подул на кофе.
Кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся - это была она,
она пересела на соседний стульчик. Вид ее лица так близко
от меня был почти ослепляющим. Я пролил еще немного кофе.
"Извините", - ее голос был низким, почти хриплым.
"Я сам виноват. Руки никак не отойдут".
"Я..."
Она остановилась, словно растерявшись. Внезапно я понял,
что она чего-то боится. Я почувствовал, что испытанное мною
в первый момент ощущение вновь нахлынуло на меня. Мне
хотелось защитить ее, заботиться о ней, сделать так, чтобы
она ничего не боялась. "Мне нужно, чтобы меня подвезли", -
выдохнула она. "Я не решаюсь попросить кого-нибудь из них".
Она едва заметно кивнула в направлении сидящих за столиком
водителей.
Как мне объяснить вам, что я отдал бы все - буквально все
- за возможность сказать ей: Разумеется, допивайте свой
кофе. Моя машина в вашем распоряжении. Кажется
невероятным, особенно, если учесть, что мы обменялись едва
ли дюжиной слов, но тем не менее это так. Смотреть на нее
было все равно, что видеть перед собой живую Мону Лизу или
Венеру Милосскую. И еще одно чувство родилось во мне. Как
будто в беспорядочной темноте моего сознания кто-то внезапно
включил сильный, яркий свет. Мне было бы гораздо проще,
если бы я мог сказать, что она была обычной шлюшкой, а я был
завзятым бабником с набором шуточек и веселой болтовней, но
это было не так. Все, что я знал, сводилось к тому, что у
меня нет возможности помочь ей и это разрывает мне сердце.
"Я сам путешествую на попутных", - сказал я ей.
"Полицейский согнал меня с заставы, и я просто зашел сюда
погреться. Мне очень жаль".
"Вы учитесь в университете?"
"Учился. Ушел оттуда, чтобы не доставить им удовольствие
выгнать меня".
"Вы едете домой?"
"У меня нет дома. Меня воспитало государство. Мне
выплачивали стипендию. Я плюнул на все это. Сейчас я не
знаю, куда мне ехать". Моя биография в пяти предложениях.
Не думаю, чтобы этот рассказ привел меня в хорошее
расположение духа.
Она засмеялась - и ее смех бросил меня и в жар и в холод.
"Тогда мы - кисы из одного мешка".
Мне казалось, что она сказала "кисы". Мне так казалось.
Тогда. Но здесь у меня было достаточно времени, чтобы все
обдумать, и все более вероятным мне кажется, что она сказала
"крысы". Крысы из одного мешка. Да. А это ведь не совсем
одно и то же, не так ли?
Я как раз собирался вставить какую-нибудь на редкость
остроумную реплику, нечто вроде "Вы действительно так
думаете?", но почувствовал чью-то руку на своем плече.
Я обернулся. Это был один из тех водителей, что сидели
за столиком. Подбородок его был покрыт светлой щетиной, а
изо рта торчала спичка. От него пахло машинным маслом, и
весь он выглядел как персонаж рисунков Стива Дитко.
"Я думаю, ты закончил со своим кофе", - сказал он.
"Что-что?"
"Кончай здесь вонять, парень. Ты ведь парень, а? Это не
так-то просто понять".
"Да и от тебя пахнет не розами", - сказал я. "Чем ты
пользуешься после бриться, красавчик? Одеколоном "Машинное
Масло"?"
Он сильно двинул мне по щеке. В глазах у меня
закружились черные точки.
"Не надо здесь драться", - сказал повар. "Если хочешь
загасить его, сделай это на улице".
"Пошли за мной, чертов пидор", - сказал водитель.
В этот момент обычно девушки говорят что-то вроде
"Отпусти его" или "Ты, скотина". Она ничего не сказала.
Она смотрела на нас обоих с лихорадочной напряженностью.
Это немного пугало. Я думаю, именно тогда я впервые
заметил, какие огромные у нее глаза.
"Мне что, еще раз двинуть тебе?"
"Да нет. Пошли, жополиз".
Не знаю, как это вырвалось у меня. Я не люблю драться.
Я не умею драться. Еще хуже я умею давать обидные клички.
Но тогда, в тот момент я был вне себя. На меня так
накатило, что я хотел его убить.
Может быть, он что-то почувствовал. Так как на мгновение
тень неуверенности промелькнула у него на лице, неосознанное
ощущение того, что, может быть, он напоролся не на того
хиппи. Потом тень неуверенности исчезла. Он не собирался
отступаться от этого женоподобного сноба, который имеет
обыкновение подтирать задницу национальным флагом. Во
всяком случае, не на глазах у своих дружков. И не такой
молодчага, как он.
Я был вновь охвачен гневом. Пидор? Пидор? Я потерял
контроль над собой, и мне понравилось это ощущение. Язык
распух у меня во рту. Желудок сжался, как камень. Мы пошли
к двери, и дружки водителя чуть не свернули шеи, наблюдая за
потехой.
Нона? Я подумал о ней, но лишь мимоходом. Я не знал,
что она будет со мной. Что она позаботится обо мне. Я знал
это также твердо, как и то, что на улице мороз. Странно
было так думать о девушке, которую встретил пять минут
назад. Странно, но тогда мне так не казалось. Мое сознание
купалось в тяжелом облаке ярости. Я чувствовал, что могу
убить человека.
Холодный воздух был таким ясным и чистым, что казалось,
будто наши тела входят в него, как ножи. Подмороженная
щебенка на стоянке резко скрежетала под его тяжелыми
ботинками и моими туфлями. Полная, распухшая луна тускло
смотрела на нас. Вокруг нее были видны едва заметные
кольца, предсказывающие плохую погоду в близком будущем.
Небо было черным, как ночь в аду. Крошечные, карликовые
тени тащились за нами в монохромном свете одинокого фонаря,
возвышавшегося над запаркованными грузовиками. Пар от
нашего дыхания клубился в воздухе. Водитель повернулся ко
мне и сжал кулаки.
"Ну, давай, сукин ты сын", - сказал он.
Я словно увеличивался в размерах. Казалось, все мое тело
разбухало. Шестым чувством я понимал, что весь мой
интеллект отодвинут чем-то таким, что я никогда не ожидал в
себе обнаружить. Это внушало ужас, но в то же время я
радовался этому, желал этого, жаждал этого. В этот
последний момент перед тем, как я потерял способность
отдавать себе отчет в чем бы то ни было, мне показалось, что
мое тело превратилось в каменную пирамиду или в циклон,
сметающий все на своем пути. Водитель казался мне
маленьким, хилым, ничтожным. Я смеялся над ним. Я смеялся
над ним, и звук моего хохота был таким же пустынным и
черным, как небо у меня над головой.
Он приблизился ко мне, размахивая кулаками. Я отразил
его удар правой, принял удар левой в лицо, даже не
почувствовав его, а затем ударил его поддых. Воздух
вырвался из него белым облаком. Он попытался отпрянуть,
согнувшись и кашляя.
Я забежал ему за спину, все еще хохоча, как собака
фермера, лающая на луну, и прежде чем он успел повернуться
ко мне хотя бы на четверть корпуса, я ударил его три раза -
по шее, по плечу и по красному уху.
Он завыл, замолотил кулаками и слегка задел мне по носу.
Ярость вспыхнула во мне еще сильнее, и я ударил его ногой,
как заправский каратист. Он вскрикнул, и я услышал треск
его ребра. Он согнулся, и я прыгнул на него.
На суде один из водителей сказал, что я был как дикий
зверь. И это действительно так. Я почти ничего не помню об
этом, но, по-моему, я рычал и кидался на него, как бешеная
собака.
Я оседлал его, схватил двумя руками его сальные волосы и
принялся тереть его лицом о щебень. В монохромном свете
фонаря его кровь казалась черной, как кровь жука.
"Господи, прекрати это!" - заверещал кто-то.
Чьи-то руки схватили меня за плечи и оттащили меня в
сторону. Я увидел лица и стал наносить удары.
Водитель пытался уползти. Его лицо было сплошным
кровавым фаршем с выпученными глазами. Отбиваясь от
остальных, я стал бить его ногами, хрюкая от удовольствия
всякий раз, когда мой удар достигал цели.
Он уже был не в силах сопротивляться. Он только пытался
убраться подальше. Каждый раз, когда я заносил ногу для
удара, он зажмуривал глаза, как черепаха, и замирал. Потом
он снова начинал ползти. Выглядел он очень глупо. Я решил,
что убью его. Я собирался забить его ногами до смерти. А
потом убить всех остальных. Всех, кроме Ноны.
Я ударил его еще раз, и он упал на спину и изумленно
посмотрел на меня.
"Дядя", - заквакал он. "Дядя. Пожалуйста, не надо.
Пожалуйста..."
Я наклонился над ним, чувствуя, как щебень впивается мне
в колени сквозь тонкие джинсы.
"Вот ты где, красавчик", - прошептал я. "А вот и твой
дядя".
И я вцепился ему в глотку.
Трое из них одновременно набросились на меня и отшвырнули
меня от него. Я поднялся, все еще усмехаясь, и пошел на
них. Они попятились, трое здоровенных мужиков, испуганных
до потери сознания.
И тут словно раздался щелчок.
Раздался щелчок, и это был снова я. Я стоял на стоянке и
тяжело дышал, ощущая тошноту и страх.
Я обернулся и посмотрел в сторону столовой. Девушка
стояла там, ее прекрасное лицо сияло от торжества. Она
подняла кулак в приветственном жесте, точно так же, как
чернокожие парни на Олимпийских играх в то время.
Я опять повернулся к лежащему на земле человеку. Он все
еще пытался уползти, и когда я приблизился, глаза его
завертелись от ужаса.
"Не прикасайся к нему!" - завопил один из его дружков.
Я посмотрел на них в смущении. "Извините меня... Я не
хотел... не хотел избить его так сильно. Позвольте мне
помочь ему..."
"А сейчас ты уберешься отсюда", - сказал повар. Он стоял
рядом с Ноной на последней ступеньке крыльца столовой и
сжимал покрытый жиром шпатель в руке. "Я вызываю полицию".
"Эй, парень, но ведь он первый полез! Он..."
"Заткнись, ты, вшивый пидор", - сказал он, подаваясь
назад. "Я знаю одно: ты чуть не убил этого парня. И я
вызываю полицию!" Он бросился внутрь.
"0'кей", - сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.
"0'кей, все в порядке, 0'кей".
Я оставил в столовой свои кожаные перчатки, но мысль
