убежище на самом дне этой колеи. Давайте зайдем, Хомер, и закажем вам
небольшой обед".
-- И она взяла мне такой дьявольский обед, Дэйв, что я и не помню, было
ли у меня когда-нибудь что-то в этом роде. Но я почти ничего не съел. Я все
думал о том, что мы, наверное, будем возвращаться тем же или похожим путем,
а уже смеркалось. Затем она посреди обеда извинилась и пошла позвонить.
Вернувшись, она спросила, не буду ли я возражать, если она попросит отогнать
ее машину в Касл Рок. Она сказала, что разговаривала с одной из здешних
женщин --членов школьного комитета, в который и сама входила, и эта женщина
сообщила, что у них здесь возникли какие-то проблемы или еще что-то в этом
духе. Поэтому ей не хотелось бы рисковать застрять где-то, чтобы заодно не
навлечь на себя и гнев мужа, а потому будет разумнее, если машину отведу я.
"Вы же не будете очень возражать, если я попрошу вас в сумерках сесть за
руль?" -- еще раз спросила она.
-- Она глядела на меня, ласково улыбаясь, и я знал, что она все же
помнила кое-что из дневной поездки -- Бог знает, как много, но вполне
достаточно, чтобы быть уверенной, что я не попытаюсь ехать ее маршрутом в
темноте,-- да и вообще... хотя я видел по ее глазам, что вообще-то это не
столь уж беспокоит ее.
-- Поэтому я просто сказал, что меня это никак не затруднит, и закончил
свой обед куда лучше, чем начал его. Уже стемнело, когда она отвезла нас к
дому той женщины в Бэнгоре, с которой разговаривала по телефону. Выйдя из
машины, Фелия глянула на меня с тем же бесовским огоньком в глазах и
спросила: "А теперь вы действительно не хотите остаться и подождать
здесь до утра, Хомер? Я заметила парочку ответвлений 'сегодня, и хотя не
могу найти их на карте, думаю, что они позволили бы срезать еще несколько
миль".
Я ответил: "Ладно, миссис, мне бы хотелось, но в моем возрасте лучшей
постелью будет моя собственная, как мне кажется. Я отведу вашу машину и
никак не поврежу ее, хотя, думается, сделаю это более длинным путем по
сравнению с вашим".
-- Она рассмеялась, очень добродушно и поцеловала меня. Это был лучший
поцелуй в моей жизни, Дэйв, хотя он был поцелуем в щеку и дала его замужняя
женщина, но он был словно спелый персик или словно те цветы, которые
раскрываются ночью, и когда ее губы коснулись моей кожи, я почувствовал...
Я не знаю точно, что именно я почувствовал, потому что мужчине трудно
описать словами, что он чувствует с девушкой, словно персик, когда он
находится во вдруг помолодевшем мире.
-- Я все хожу вокруг да около, но думаю, что тебе и так все понятно.
Такие вещи навсегда входят красной строкой в твою память и уже никогда не
могут быть стертыми.
"Вы чудный человек, Хомер, и я люблю вас за то, что вы терпеливо
слушали меня и поехали сюда со мной,-- сказала она.-- Правьте осторожно".
-- Потом она пошла в дом этой женщины. А я, я поехал домой.
-- Каким путем ты поехал? -- спросил я Хомера. Он тихо рассмеялся.-- По
главной магистрали. Ты
дурачина,-- ответил он, и я еще никогда не видел столько
морщинок на его лице.
Он сидел на своем месте и смотрел на небо.
-- Пришло лето, и она исчезла. Я особо и не искал ее... этим летом у
нас случился пожар, ты помнишь, а затем был ураган, который поломал все
деревья. Напряженное время для сторожей. О, я думал о ней время от
времени, и о том дне, и об ее поцелуе, и мне начинало казаться, что все это
было во сне, а не наяву. Словно в то время, когда мне было семнадцать и я не
мог ни о чем думать, кроме как о девушках. Я занимался вспашкой западного
поля Джорджа Бэскомба, того самого, что лежит у самого подножья гор на
другом берегу озера, и мечтал о том, что является обычным для подростков
моего возраста. И я заехал бороной по одному из камней, а тот раскололся и
начал истекать кровью. По крайней мере, мне так показалось. Какая-то
красная масса начала сочиться из расколотого камня и уходить в почву. И я
никому ничего об этом не рассказал, только матери. Да и ей я не стал
объяснять, что это значило для меня, хотя она и стирала мои забрызганные
кровью штаны и могла догадываться. В любом случае, она считала, что мне
следует помолиться. Что я и сделал, но не получил какого-либо особого
облегчения, однако, через какое-то время мне стало вдруг казаться, что все
это было сном, а не наяву. И здесь было то же самое, как это иногда
почему-то случается. В самой середине вдруг появляются трещины, Дэйв.
Ты знаешь это?
-- Да,-- ответил я, думая о той ночи, когда сам столкнулся с чем-то
подобным. Это было в 1959 году, очень плохом году для всех нас, но мои дети
не знали, что год был плохой, и они хотели есть, как обычно. Я увидел стайку
белых куропаток на заднем поле Генри Браггера, и с наступлением темноты
отправился туда с фонарем. Вы можете подстрелить парочку таких куропаток
поздним летом, когда они нагуляли жирок, причем вторая прилетит к первой,
уже подстреленной, словно для того, чтобы спросить: "Что за чертовщина?
Разве уже настала осень?", и вы можете сшибить ее, как при игре в
боулинг. Вы можете раздобыть мяса, чтобы накормить им тех, кто его не видел
шесть недель, и сжечь перья, чтобы никто не заметил вашего браконьерства.
Конечно, эти две куропатки должны были бы послужить мишенью для охотников в
ноябре, но ведь дети должны хотя бы иногда быть сытыми. Подобно тому
человеку из Массачусетса, который заявил, что ему бы хотелось пожить
здесь целый год, я могу сказать только, что иногда нам приходится
пользоваться своими правами и привилегиями только ночью, хотя хотелось бы
иметь их круглый год. Поэтому я был на поле ночью и вдруг увидел огромный
оранжевый шар в небе;
он спускался все ниже и ниже, а я смотрел на него, разинув рот и затаив
дыхание. Когда же он осветил все озеро, оно, казалось, вспыхнуло солнечным
огнем на минуту и испустило ответные лучи вверх, в небо. Никто никогда не
говорил мне об этом странном свете, и я сам тоже никому ничего о нем не
рассказывал, потому что боялся, что меня засмеют, но более всего я опасался,
что собеседники поинтересуются, какого дьявола я оказался ночью на поле. А
через какое-то время наступило то, о чем уже говорил Хомер: мне стало
казаться, что все это было сном, и у меня не было никаких вещественных
доказательств, что все это случилось наяву. Это было похоже на лунный свет.
Я не мог управлять им, и мне не за что было зацепиться. Поэтому я оставил
его в покое, как человек, который знает, что день наступит в любом случае,
что бы он не думал и не предпринимал по этому поводу.
-- В самой середке многих вещей попадаются щели,-- сказал Хомер,
и уселся более прямо, словно ему ранее было не совсем удобно.-- Прямо-таки в
чертовой серединке, тютелька в тютельку, не левее и не правее центра и все,
что ты можешь,-- это сказать: "Тут ничего не поделаешь", они здесь, эти
чертовы щели, и ты должен их как-то обойти, подобно тому, как объезжаешь на
машине рытвину на дороге, которая грозит поломать тебе ось. Ты понимаешь
меня? И ты стараешься забыть о них. Или это напоминает тебе вспашку земли,
когда ты можешь вдруг попасть в какую-то яму. Но если тебе вдруг попадется
какой-то разлом в земле, в котором ты видишь мрачную тьму, наподобие
пещеры, ты скажешь самому себе: "Обойди-ка это место, старина. Не трогай
его! Я здесь могу здорово вляпаться, так что возьму-ка я влево". Потому что
ты не искатель пещер или поклонник каких-то научных изысканий, а занимаешься
доброй пахотой.
"Щели в середине вещей"...
Он довольно долго словно грезил наяву, и я не трогал его. Не делал
никаких попыток вернуть его на землю. И наконец он сказал:
-- Она исчезла в августе. В первый раз я увидел ее в начале июля, и она
выглядела... -- Хомер повернулся ко мне и сказал каждое слово очень медленно
и четко, с большим нажимом:
-- Дэйв Оуэне, она выглядела великолепно! Просто была
великолепной и дикой и почти неукрощенной. Те небольшие морщинки вокруг
глаз, которые я заметил раньше, казалось, куда-то исчезли. Уорт Тодд был на
какой-то конференции или где-то там еще в Бостоне. И она стояла тут, на
самом краешке террасы -- а я был посредине ее, в рубашке навыпуск,-- и она
мне вдруг говорит: "Хомер, вы никогда не поверите в это". "Нет, миссис, но я
попытаюсь",-- ответил я. "Я нашла еще две новые дороги,-- сказала Фелия,-- и
добралась до Бэнгора в последний раз, проехав всего шестьдесят семь миль".
-- Я помнил, что она говорила мне в прошлый раз, и ответил: "Это
невозможно, миссис. Извините меня, конечно, но я проверял сам расстояние на
карте в милях, и семьдесят девять -- это тот минимум, который нужен вороне
для полета по кратчайшей прямой".
-- Она рассмеялась и стала выглядеть еще красивей, чем прежде. Подобно
богиням в солнечном свете, на одном из холмов, что описаны в древних
сказаниях, когда на земле не было ничего, кроме зелени и фонтанов, а у людей
не было морщинок и слез, потому что совсем не было причин для печали. "Это
верно,-- ответила она,-- и вы не сможете пробежать милю быстрее четырех
минут. Это математически доказано".
"Это ведь не одно и то же",-- заметил я. "Одно и то же,-- возразила
она.-- Сложите карту и посмотрите, куда исчезнут все эти линии, Хомер. Их
будет намного меньше, чем если бы вы ехали по самой прямой линии. И чем
больше вы сделаете сгибов, тем меньше останется миль".
-- Я еще хорошо тогда помнил нашу с ней поездку, хотя это и было словно
во сне, а потому сказал: "Миссис, вы, конечно, легко можете сложить карту,
но вы не сумеете сложить настоящую землю. Или, по крайней мере, вам
не следует пытаться это делать. Нам следует не трогать это".
"Нет, сэр,-- возразила она.-- Это единственная сейчас вещь в моей
жизни, которую я не могу не трогать, потому что она здесь и она --
моя"
-- Тремя неделями позже --примерно за две недели до ее исчезновения --
она позвонила мне из Бэнгора. Она сказала: "Уорт уехал в Нью-Йорк, и я еду к
вам. Я куда-то задевала свой ключ от дома, Хомер. Мне бы хотелось, чтобы вы
открыли дом, и я могла бы попасть в него".
-- Этот звонок был около восьми вечера, и как раз начало смеркаться. Я
перекусил сэндвичем с пивом перед уходом -- не более двадцати минут. Потом я
приехал сюда. Все это вместе взятое не могло занять более сорока пяти минут.
Когда я подходил к дому Тоддов, я увидел огонек у кладовой, который я никак
не мог оставить ранее. Я посмотрел на этот свет с изумлением и почти побежал
туда -- и чуть было не столкнулся с ее дьявольским "Мерседесом". Он был
припаркован на склоне так, словно это мог сделать только пьяный, и вся
машина снизу доверху была забрызгана не то навозом, не то грязью, а в этой
жиже вдоль корпуса машины вкрапливалось нечто типа морских водорослей...
только когда фары моей машины осветили их, мне вдруг показалось, что они
движутся. Я припарковал свой грузовичок позади "Мерседеса" и вышел из
него. Эти растения не были морскими водорослями, но это была трава, похожая
на водоросли, и они двигались... очень слабо и вяло, словно умирая. Я
коснулся одной из них, и она попыталась обхватить мою руку. Ощущение было
очень неприятным, почти ужасным. Я отдернул руку и обтер ее об штанину. Я
обошел машину и встал у ее переда. Тот выглядел словно пропахавший девяносто
миль болот и низин. Выглядел очень усталым. Какие-то жуки были
прилеплены по всему ветровому стеклу, только они не были похожи ни на одно
известное мне насекомое, которое бы я ранее встречал. Среди них
находился и мотылек размером с воробья, его крылья все еще слегка колыхались
