Она вышла из боковой двери и направилась к школьной автомобильной
стоянке - молодая красивая женщина, с золотистыми волосами, высокая,
длинноногая. Об этих длинных ногах было много разговоров, когда Сэлли
Рэтклифф проходила мимо парикмахерской, гордо вышагивая в туфлях на
намеренно низких каблуках, зажав сумочку в одной руке и Библию,
испещренную мудрыми трактатами, в другой.
- Господи Иисусе, у этой бабы ноги от горла растут, - сказал как-то
Бобби Дагас. На что Чарли Фортин ответил:
- Пусть они тебя не слишком волнуют. Им никогда не придется обнять
твою задницу. Их хозяйка принадлежит Господу нашему Иисусу Христу и
Лестеру Пратту. Причем именно в такой последовательности.
Парикмахерская взорвалась тогда здоровым мужским гоготом. А снаружи
вышагивала своими длинными ногами Сэлли Рэтклифф. Она направлялась на
Вечерние Библейские чтения для молодежи, проводившиеся преподобным
Роузом по четвергам в своем неведении и своей добродетели.
Но Боже упаси кого-нибудь отпустить скабрезность относительно ног или
иной прелестной принадлежности Сэлли, когда в парикмахерскую Клип Джоинт
заходил Лестер Пратт, а делал он это не реже чем раз в три недели, чтобы
не допускать беспорядка в своей по военному аккуратной прическе. Всем до
единого в городе, из тех, кто вообще об этом задумывался, было ясно, что
он безоговорочно верит в целомудрие Сэлли и спорить с человеком такого
сложения, как Лестер Пратт, не стоило. Он был вполне доброжелательным и
любезным малым, но во всем, что касалось Бога и Сэлли, оставался
непреклонно серьезен. Лестер был из тех, кто при случае вырвет руки-ноги
остряков откуда они растут и поменяет местами.
У Лестера с Сэлли частенько случались свидания с проявлениями горячей
любви и глубокой привязанности, но до высшей точки взаимопонимания
никогда не доходило, поэтому Лестер возвращался домой переполненный
душевным и плотским трепетом, в мечтах о той, недалекой уже ночи, когда
ему не придется этот трепет унимать в самый неподходящий момент. Он
боялся только не потопить любимую в своих столь долго сдерживаемых
излияниях, когда это в самом деле произойдет.
Сэлли тоже с нетерпением ожидала свадьбы и естественного завершения
сексуального влечения; правда, в последние дни объятия Лестера уже не
производили на нее столь сильного впечатления. Она обдумывала, не
рассказать ли жениху о деревяшке со Святой Земли, купленной в магазине
Нужные Вещи и содержащей столь чудесные свойства, но в конце концов
решила этого не делать. Нужно бы, конечно. Чудесами необходимо делиться.
Большой грех оставлять их лишь для себя. Но она была удивлена (и даже
несколько испугана) чувством ревностного обладания, рождавшегося всякий
раз, когда возникало желание рассказать об удивительном приобретении
Лестеру и тем более разрешить подержать его в руках.
- Нет! - закричал детский сердитый голосок, когда она впервые об этом
задумалась. - Нет, это твое! Для него это не будет иметь такого
значения, как для тебя! Не может!
Настанет день, когда она поделится с ним своим сокровищем, так же как
и своим телом, но ни для того, ни для другого время еще не пришло.
Этот жаркий октябрьский день принадлежал только ей. На школьной
стоянке машин было мало, и одной из них, самой новой и красивой, был
"мустанг" Лестера. Она постоянно мучилась со своей собственной машиной -
все время что-то выходило из строя в ходовой части - но проблема
разрешалась легко. Когда она сегодня утром позвонила Лесу и попросила
снова одолжить ей машину (только накануне днем вернула после
шестидневного пользования), он сразу согласился подогнать ей "мустанга".
Обратно он может и пробежаться, сказал Лестер, все равно они с ребятами
решили сегодня поиграть в футбол. Она догадывалась, что он отдал бы ей
машину, даже если бы она ему была нужна, и это казалось вполне
естественным. Она была странным образом убеждена, скорее интуитивно, чем
по опыту, что Лестер прыгнул бы через горящий обруч, если бы только она
приказала, и такое безрассудное обожание вызывало наивную уверенность в
своей неотразимости. Лес поклонялся ей, они оба поклонялись Богу; все
было так, как должно быть и будет всегда, и вовеки веков, аминь.
Сэлли села за руль "мустанга" и, повернувшись, чтобы положить
сумочку, заметила что-то белое, торчащее из-под сидения. Это что-то было
похоже на конверт.
Сэлли наклонилась и подняла его, думая, как странно обнаружить нечто
подобное в "мустанге". Лес содержал машину в такой же чистоте и порядке,
как свою собственную персону. На конверте было написано всего два слова,
но они вызвали у Сэлли Рэтклифф весьма неприятное ощущение. "Любовь моя"
- вот что было написано размашистым почерком. Женским почерком.
Она перевернула конверт. На обратной стороне никакого текста не
обнаружила, а конверт был запечатан.
"Любовь моя?" - спросила себя Сэлли и вдруг поняла, что сидит в
машине Лестера, с закрытыми окнами и потеет как нервнобольная. Сэлли
включила мотор, опустила оконное стекло со своей стороны и перегнулась
через соседнее сидение, чтобы приоткрыть второе окно.
На нее повеяло слабым запахом духов. Если так, то духи не ее. Она не
пользовалась ни парфюмерией, ни косметикой, во-первых, потому, что ее
религия считала эти предметы орудием дьявола, а во-вторых, потому, что в
них не нуждалась.
И все же это были не духи. Аромат издавали последние осенние цветы на
кустах жимолости, растущих вдоль забора вокруг школьной спортивной
площадки. "Любовь моя?" - повторила Сэлли, глядя на конверт. Конверт
отказывался отвечать на вопрос. Лежал себе преспокойно в руке и молчал.
Сэлли перехватила его за уголок и потрясла. Внутри находился листок
бумаги, один, как ей показалось, и что-то еще. Может быть, фотография.
Она протянула руку с конвертом ближе к ветровому стеклу, чтобы
посмотреть на просвет, но ничего не поучилось, солнце светило с другой
стороны. Виднелся только светлый прямоугольник - вероятно, письмо - и
более темный, по всей видимости, фотография от
(любимой)
той, которая послала Лесу это письмо.
То есть не послала, во всяком случае не почтой. Ни марки, ни адреса.
Всего два слова и такие волнующие. Конверт не был вскрыт, а это
значит... это значит, что кто-то подложил его в машину, пока Сэлли
занималась в своем кабинете разбором бумаг.
Возможно. Но возможно также, что некто положил этот конверт в машину
вчера вечером или днем, и Лестер его не заметил. В конце концов,
виднелся лишь один уголок, и он мог выползти из-под сидения, когда Сэлли
ехала утром в школу.
- Здравствуйте, мисс Рэтклифф, - окликнул кто-то. Сэлли вздрогнула и
быстро спрятала конверт под юбку. Сердце ее учащенно забилось от чувства
вины.
Малыш Билли Маршан шагал по спортивной площадке с роликовой доской
под мышкой. Сэлли помахала ему. Лицо ее раскраснелось и горело. Глупость
какаято - нет, просто идиотизм - она ведет себя так, будто Билли заметил
ее в чем-то недозволенном.
А разве не так? Разве ты не собиралась заглянуть в письмо,
предназначенное не тебе?
И тогда Сэлли почувствовала первый прилив ревности. А может быть, ей?
Всему городу известно, что она последние две недели ездит чаще в машине
Лестера, чем в своей собственной. А если даже письмо не принадлежало ей,
то уж сам Лестер наверняка, всей душой и телом. Разве не думала она
только что с таким приятным удовлетворением и самоуверенностью, которая
присуща только молоденьким и хорошеньким христианкам, что Лестер готов
по первому ее желанию прыгнуть сквозь горящий обруч?
Любовь моя.
Никто этот конверт не оставлял для нее, Сэлли была в этом убеждена. У
нее не было подруг, которые называли бы ее Дорогушей, Милочкой или тем
более Любовью. Конверт был оставлен для Лестера. А значит...
Неожиданно ее осенила догадка, и Сэлли с огромным облегчением
откинулась на спинку мягкого голубовато-серого сидения. Лестер
преподавал физкультуру в колледже Касл Рок. Преподавал, конечно, только
мальчикам, но многие девочки, молоденькие, хорошенькие и
впечатлительные, видели его каждый день. А ведь Лестер очень
привлекательный молодой человек.
Кто-нибудь из студенток колледжа и подсунул письмо. Вот и все. Она
даже не отважилась положить его на приборный щиток, чтобы он сразу
увидел.
- Он не станет возражать, если я его прочту, - объяснила самой себе
Сэлли, оторвала от бока конверта узкую полоску и аккуратно вложила ее в
пепельницу, которая никогда не знала, что такое окурки. - Мы с Лестером
сегодня от души посмеемся.
Она встряхнула конверт, и оттуда выпала цветная фотография,
отпечатанная с пленки "Кодак". Сэлли взглянула на снимок и
почувствовала, что сердце на мгновение остановилось. Она перевела
дыхание и прикрыла ладонью рот, изобразивший заглавную букву О. На щеках
Сэлли цвели и пылали красные розы.
Ей никогда не приходилось бывать в Мудром Тигре и было невдомек, что
на снимке изображено именно это заведение, но она не была окончательно
наивной. Она любила смотреть телевизор и время от времени ходила в кино,
поэтому не могла не знать, как выглядит бар. На фотографии мужчина и
женщина сидели за столиком в уголке
(уютном уголке, подсказывал внутренний голос)
большого зала. На столе стоял кувшин пива и два стакана. Вокруг за
столиками сидело еще множество людей. На заднем плане четко виднелась
танцплощадка. Мужчина и женщина целовались. На ней был укороченный
джемпер с люриксом, оставлявший живот обнаженным, и юбка, похоже из
белого полотна. Чрезвычайно короткая юбка. Мужчина одной рукой обнимал
женщину за талию, а другую бесцеремонно запустил под юбку, достаточно
далеко, чтобы это выглядело совершенно неприлично. Сэлли даже видела
краешек ее трусиков.
"Ах ты мерзавка", - подумала Сэлли с безграничным возмущением.
Фотограф снимал мужчину со спины, взгляду открывался лишь его
подбородок и одно ухо, но Сэлли даже по тому, что видела, понимала, что
он мускулист и черные волнистые волосы стриг коротко. На нем были
голубая футболка из тех, что мальчики называют борцовками, и синие
спортивные брюки с белыми полосками по бокам. Лестер.
Лестер, обследовавший местность под юбкой у мерзавки.
- Нет! - воскликнул внутренний голос, не желавший смириться с
обстоятельствами и оттого полуистерический. - Это не может быть он!
Лестер не ходит в бары! Он ведь даже не пьет! И он никогда не поцелует
другую женщину, потому что любит меня! Знаю, что любит, потому что...
- Потому что так говорит. - Она не узнала своего голоса, так
бесцветно он прошелестел. Она хотела разорвать карточку в клочки и
развеять их по ветру, но вовремя остановилась.
Кто-нибудь может заметить, подобрать, соединить, и что тогда
подумают?
Сэлли снова склонилась над фотографией и принялась ее изучать,
пристально, ревностно.
Голова мужчины почти полностью скрывала лицо женщины, но Сэлли смогла
разглядеть хвостик брови, уголок глаза, левую щеку и часть скулы. Но что
гораздо важнее, она смогла рассмотреть стрижку темных волос - под кружок
с челкой на лбу редкими сосульками.
Темные волосы у Джуди Либби. И Джуди Либби стрижет их под кружок с
челкой на лбу.
Ты не права. Более того, ты просто сошла с ума. Лес порвал с Джуди,
как только она перестала ходить в церковь. А потом она уехала. То ли в
Портленд, то ли в Бостон. Это чья-то гнусная шутка, подлый розыгрыш. Ты
ведь знаешь, Лес никогда...
Разве она об этом знает? Убеждена?
Столь еще недавно твердая самоуверенность теперь хохотала над Сэлли,
и вновь заговорил незнакомый доселе внутренний голос. Доверчивость
