Дощатый забор, которым был обнесен пустырь, доходил Джейку до подбо-
родка. Забор покрывали афиши - концерт Оливии Ньютон-Джон в "Радио-си-
ти", выступление группы под названием "Г.Гордон Лидди энд Гротс" в
ист-вилледжском клубе, фильм "Война зомби", вышедший на экраны и со-
шедший с них в начале весны. Таблички "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН",
через равные промежутки прибитые к забору, почти все были заклеены
претенциозными рекламными плакатами. Чуть дальше виднелась надпись,
сделанная при помощи распылителя (когда-то краска, несомненно, была
ярко-красной, но выцвела, потускнела и теперь приобрела приглушенный
меланхолический оттенок поздних летних роз). Широко раскрыв глаза, за-
вороженный Джейк шепотом повторил вслух выведенные на заборе слова:
"ЧЕРЕПАХА-великанша держит Землю на спине,
Неохватная такая - не приснится и во сне.
Если хочешь приключений, если ты устал скучать -
не откладывай на завтра, прогуляйся вдоль ЛУЧА!"
По разумению Джейка, догадаться о происхождении (если не постичь
смысл) странного четверостишия не составляло большого труда. В конце
концов, эта часть восточного Манхэттена была известна как "Черепашья
бухта". Однако это не объясняло ни того, почему при виде намалеванного
на заборе стишка по спине Джейка вдоль позвоночника шершавой полоской
побежали мурашки, ни отчетливого ощущения, что он нашел еще одну из
вех, расставленных вдоль неведомой, таящейся от чужих глаз сказочной
дороги.
Расстегнув рубашку, Джейк спрятал за пазуху обе только что купленные
книжки. Потом он огляделся, увидел, что никому нет до него дела, и ух-
ватился за верх забора. Подтянувшись, он перекинул через забор ногу и
спрыгнул на другую сторону, приземлившись левой ногой на рыхлую горку
кирпичей. Те немедленно разъехались; щиколотка, на которую пришлась
вся тяжесть тела Джейка, подвернулась, и ногу мальчика пронзила острая
боль. Он упал - и вскрикнул от обиды и удивления: кирпичи, словно
чьи-то крепкие шершавые кулаки, вонзились ему под ребра.
Лежа там, где упал, Джейк подождал секунду-другую, чтобы отдышаться.
Он не думал, что пострадал серьезно; однако ногу он все-таки подвер-
нул, и вскоре, вероятно, эта подвернутая нога опухнет. Домой он явится
уже хромым. Впрочем, придется улыбаться и терпеть: денег на такси со-
вершенно точно нет.
"Ты что, серьезно собрался домой? Да там тебя с потрохами съедят".
Съедят ли, нет ли - это, насколько понимал Джейк, решат без него. Но
потом. А сейчас он собирался обследовать пустырь, притянувший его к
себе так же надежно, как магнит притягивает железные опилки. Джейк по-
нял: все вокруг по-прежнему дышит неведомой ему силой - он чувствовал
ее остро как никогда. Он подозревал, что это не просто пустырь. Здесь
что-то происходило - что-то очень значительное. Джейк чувствовал, как
здешний воздух едва слышно звенит, наэлектризованный этой безвестной
мощью, словно разрядами, летящими на волю с крупнейшей в мире силовой
установки.
Поднявшись на ноги, Джейк увидел, что в действительности упал весьма
удачно. Неподалеку опасно поблескивала россыпь битого стекла. Если бы
он угодил туда, то мог бы очень сильно порезаться.
"Да это же бывшая витрина,- подумал Джейк.- Когда "Деликатесы" еще
стояли здесь, можно было остановиться и с тротуара разглядывать через
нее всякие колбасы, сыры и куски мяса. Их подвешивали на веревочках".
Бог весть, с чего он это взял, однако факт оставался фактом - Джейк
знал это, и знал твердо.
Он в задумчивости огляделся, а затем сделал несколько шагов в глубь
пустыря. Почти в центре заброшенной стройплощадки, на земле, едва вид-
ная в буйных зарослях молодого бурьяна, лежала еще одна доска с ка-
кой-то надписью. Джейк опустился возле нее на колени, потянул кверху,
стряхнул землю. Буквы были выцветшими, бледными, и все же он сумел ра-
зобрать: "ДЕЛИКАТЕСЫ ОТ ТОМА И ДЖЕРРИ. СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ОБСЛУЖИВА-
НИИ ЗВАНЫХ УЖИНОВ И ВЕЧЕРИНОК!"
А ниже, нанесенная из распылителя той же красной-потускневшей-до-розо-
вого краской, красовалась огорошивающая сентенция: "ОБО ВСЯКОМ-КАЖДОМ
ПОМНИТ, ЗНАЕТ ВСЕХ НАПЕРЕЧЕТ".
"Это то самое место,- сказал себе Джейк.- Да, да, да".
Он выпустил из рук вывеску, поднялся и пошел дальше в глубь пустыря -
не спеша, ко всему присматриваясь. Чем дальше он заходил, тем острее
становилось ощущение присутствия силы. На что бы ни упал взор Джейка,
будь то бурьян, битое стекло или горки кирпичей, все словно бы обрета-
ло некую напористую яркость, выделяясь из общего фона. Даже пакетики
из-под хрустящей картошки казались чудом красоты, а пивную бутылку
солнце превратило в цилиндрический сгусток коричневого пламени.
Джейк отчетливо слышал собственное дыхание, отчетливо видел тяжелое
золото солнечного света, в котором купался пустырь. Он внезапно понял,
что стоит на пороге великой тайны, и его пронизала дрожь - дрожь ужаса
и удивления.
"Все это здесь. Все. Все это до сих пор здесь".
Сорная трава расступалась перед Джейком, отвечая на вторжение невесо-
мыми касаниями стеблей, к носкам цеплялись репьи. Ветер погнал перед
ним обертку от "Ринг-Динг", солнце отразилось в ней, и на миг обертка
вспыхнула страшным, прекрасным внутренним сиянием.
- Все здесь, никуда не делось,- повторил мальчик вслух, не сознавая,
что и его лицо наполняется внутренним сиянием.- Все.
Джейк вдруг расслышал какой-то звук - собственно, он слышал его уже
давно, с того самого момента, как ступил на пустырь. Этот дивный хрус-
тальный напев, полный невыразимой прелести и невыразимого одиночества,
можно было бы уподобить песне ветра, летящего над пустынной равниной,
если бы не одно "но": он был живой. Джейку он казался звуком тысячи
голосов, поющих некий величественный открытый аккорд. Мальчик опустил
глаза к земле, и его точно ударило: в низком кустарнике, в неопрятных
зарослях бурьяна, среди холмиков кирпича проступали лица. Лица.
- Что вы? - прошептал Джейк.- Кто вы?
Ответа он не получил, но за хором голосов как будто бы расслышал стук
копыт по пыльной земле, револьверные выстрелы и пение ангелов, возгла-
шавших из полумрака осанну. Притаившиеся в развалинах лица, казалось,
поворачивались ему вслед. Они как будто следили за его продвижением
вперед - не питая, однако, никакого злого умысла. Джейк видел Сорок
шестую улицу и край резиденции ООН на Первой авеню, но ему не было де-
ла до этих зданий - ему не было дела до Нью-Йорка. Город побледнел,
стал бесцветным, как оконное стекло.
Напев ширился. Теперь в едином звуке сливалась не тысяча голосов -
миллион; разверстой воронкой подымались они из глубочайшего колодца
вселенной. В этом общем хоре Джейк ловил отдельные имена, но какие -
сказать не мог. Одно, возможно, было "Мартен". Одно, возможно, "Кат-
берт". Еще одно, возможно, "Роланд" - "Роланд из Галаада".
Имена, журчанье речи, в которой причудливо сплелись, быть может, сорок
сороков разнообразнейших историй, и над всем - привольно разливающий-
ся, необычайно красивый напев; звенящие ноты, которые хотели наполнить
голову Джейка ослепительным белым светом. И, распираемый такой огром-
ной радостью, что она грозила разорвать его на части, мальчик понял:
это голос Согласия, голос Света, голос Вечности. Великий хор подтверж-
дения, поющий на пустыре. Поющий для него.
И тут в колючих зарослях репейника Джейк увидел ключ. а следом - розу.
Ноги у Джейка предательски подкосились, и мальчик упал на колени. Он
смутно сознавал, что плачет, и еще более смутно - что слегка намочил
штаны. Не вставая с колен, он пополз вперед и потянулся к лежавшему в
зарослях репейника ключу. Это его простые очертания снились Джейку:
Он подумал: "Маленькая, похожая на s кривулька на конце - вот в чем
секрет".
Пальцы Джейка сомкнулись на ключе, и голоса возвысились в мелодичном
крике торжества; возглас Джейка потонул в этом стройном хоре. Мальчик
увидел, как ключ в его пальцах на миг вспыхнул нестерпимой сияющей бе-
лизной; ощутил, как вверх по руке судорогой пробежал невероятно мощный
разряд. Словно Джейк схватился за провод под высоким напряжением,
только боли не было.
Раскрыв "Чарли Чух-Чуха", Джейк вложил ключ в книгу. Взгляд мальчика
вновь остановился на розе, и он понял: вот подлинный ключ - ключ ко
всему. Не вставая с колен, Джейк двинулся к цветку; лицо его лучилось,
глаза пылали, как озерца слепящего голубого огня.
Роза росла из пучка невиданной лиловой травы.
Стоило Джейку приблизиться к этому нездешне-лиловому островку, как ро-
за начала раскрывать бутон. Лепесток за потаенным лепестком отверзала
она темно-алое горнило, и каждый из них сжигала собственная тайная
ярость. Джейк в жизни не видел ничего столь насыщенно, напряженно и
абсолютно живого.
Он потянулся грязной рукой к этому диву. Голоса принялись выпевать
его, Джейка, имя. и в самое сердце к мальчику проник убийственный,
беспощадный страх. Холодный, как лед, и тяжелый, как камень.
Что-то было не так. Джейк чувствовал некий диссонанс, подобный глубо-
кой уродливой царапине на бесценном произведении искусства или губи-
тельной горячке, тлеющей под хладным челом больного.
Это было что-то вроде червя. Червя, прогрызающего себе путь. Что-то
сродни неясной тени, рыщущей за поворотом дороги.
Тут, явив желтый слепящий свет, для Джейка раскрылось сердце розы, и
все мысли мальчика смыла волна недоверчивого изумления. На миг Джейку
почудилось, будто он видит обычную пыльцу, наделенную тем сверхъес-
тественным сиянием, какое жило в каждом предмете на этой заброшенной
стройплощадке,- вот что он подумал, пусть даже никогда не слыхал о
пыльце у роз. Он нагнулся поближе и разглядел, что кружок - средоточие
слепящей желтизны - никакая не пыльца. Это было солнце: в середке у
розы, росшей среди лиловой травы, дышал жаром исполинский кузнечный
горн.
Страх вернулся - теперь он перерос в подлинный ужас. "Она такая, как
надо,- проносилось в голове у Джейка,- здесь все такое, как надо, но
она может заболеть, по-моему, уже заболевает. Мне позволено почувство-
вать столько ее боли, сколько я могу вынести. но в чем ее болезнь? И
чем я могу помочь?"
Что-то вроде червя.
Джейк чувствовал - вот оно бьется, точно больное гадкое сердце, восс-
тает на безмятежную красоту розы, визгливо сквернословит, заглушая
утешивший и подбодривший его хор голосов.
Он нагнулся к розе еще ближе и увидел, что ее сердцевина - не одно, а
множество солнц. быть может, в яростной, но хрупкой скорлупке помеща-
лись все сущие солнца.
"Но роза больна. Она в страшной опасности".
Зная, что прикосновение к этому сияющему микрокосму почти наверняка
означает смерть, но не в силах остановиться, Джейк потянулся вперед.
Жест этот был продиктован не любопытством, не ужасом - сильнейшей, не-
изъяснимой потребностью защитить розу.
Когда Джейк вновь пришел в себя, то поначалу понял только две вещи:
прошло очень много времени и голова у него раскалывается от боли.
"Что произошло? Меня ограбили?"
Он перевернулся и сел. Голова опять взорвалась болью. Джейк поднес ру-
ку к левому виску, а когда отнял, на пальцах осталась кровь. Мальчик
опустил глаза и увидел высовывающийся из сорной травы кирпич. Его зак-
ругленный угол был чересчур уж красен.
"Хорошо еще, не острый. Иначе я, верно, был бы уже на том свете или в
коме".
Взглянув на запястье, Джейк с удивлением обнаружил там свои часы. Не
сверхдорогие, "Сейко", но в Нью-Йорке нельзя улечься баиньки на пусты-
ре и не лишиться своего имущества, дорогого ли, нет ли - неважно.
Всегда найдется кто-нибудь, кто с величайшей радостью избавит вас от
него. Джейку, похоже, повезло.
Часы показывали шестнадцать пятнадцать. Он пролежал здесь, ничего не
сознавая и не воспринимая, самое малое шесть часов. Вероятно, отец уже
