Рукой!
- Не надо рукой! - Сказал Джордж и поднял кулак, как будто хотел
размозжить этот грифельный череп, разбрызгать шестерни, болты и гайки по
всему полу. Но санитар ткнул Джорджа тюбиком в пупок, выдавил, и Джордж,
беззвучно охнув, согнулся пополам. Санитар выдавил мыло на его легкие
белые волосы, а потом растер ладонью, измазал ее чернотой всю голову
Джорджа. Джордж обхватил себя руками за живот и закричал.
- Нет! Нет!
- Ну-ка повернись, Джордж...
- Браток, я сказал, хватит.
Теперь санитар обернулся на его голос. Я увидел, что он с улыбкой
глядит на голого Макмерфи - ни шапки, ни ботинок, ни карманов, даже пальцы
засунуть некуда. Санитар с ухмылкой водил по нему глазами.
- Макмерфи, - сказал он и покачал головой, - знаешь, я уж начал
думать, что мы с тобой никогда не разберемся.
- Ты, хорек вонючий, - сказал Макмерфи, но в голосе было больше
усталости, чем злобы. Санитар ничего не ответил. Макмерфи заговорил
громче. - Гуталиновая морда!
Санитар помотал головой, захихикал и обернулся к дружкам.
- К чему это он ведет такие разговоры, как думаете? Может, чтобы я
первый начал? Хи-хи. Не знает, что нас учили не обращать внимания, когда
нас грубо оскорбляют сумасшедшие?
- Паскуда! Вашингтон, ты просто...
Вашингтон повернулся к нему спиной, опять принялся за Джорджа. Джордж
еще стоял согнувшись, задыхаясь от удара мазью в живот. Санитар схватил
его за руку и повернул лицом к стене.
- Ну все, Джордж, раздвинь щечки.
- Не-е-ет!
- Вашингтон, - сказал Макмерфи. Он глубоко вздохнул, шагнул к
санитару и оттолкнул его от Джорджа.
- Все, Вашингтон, все...
Мы услышали в голосе Макмерфи беспомощное отчаяние загнанного
человека.
- Макмерфи, ты заставляешь меня обороняться. Заставляет?
Дружки кивнули.
Он аккуратно положил тюбик на скамейку возле Джорджа и, размахнувшись
оттуда же, неожиданно ударил Макмерфи по скуле. Макмерфи чуть не упал.
Удар отбросил его к цепочке голых; они его поймали и толкнули обратно,
навстречу улыбающемуся грифельному лицу. Только получив второй удар, в
шею, он примирился с мыслью, что это все-таки началось и не остается
ничего другого как действовать. Он перехватил руку, снова метнувшуюся к
нему, как черная змея, поймал запястье и потряс головой, чтобы прочистить
мозги.
Так они качались секунду-другую, пыхтя вместе с пыхтящим стоком;
потом Макмерфи оттолкнул санитара, принял низкую стойку, поднял широкие
плечи, чтобы защитить подбородок, и, прикрыв кулаками виски, пошел кругом
санитара.
И ровная молчаливая цепочка голых людей превратилась в орущее кольцо,
тела и конечности сплелись в ограждение ринга.
Черные руки стреляли в опущенную рыжую голову и бычью шею, высекали
кровь изо лба и щек. Негр танцевал перед Макмерфи. Он был выше, руки
длиннее, чем красные толстые лапы Макмерфи, удары резче, он издали тесал
Макмерфи голову и плечи. Макмерфи шел вперед тяжелым твердым шагом,
опустив лицо и щурясь между татуированными кулаками, покуда не прижал
санитара к кольцу голых людей и не въехал кулаком точно в середку белой
крахмальной груди. Грифельное лицо дало розовую трещину, язык, похожий на
клубничное мороженое, пробежал по губам. Негр ушел нырком от танковой
атаки Макмерфи и успел ударить еще раза два, прежде чем татуированный
кулак достал его снова. Рот открылся пошире - красная больная клякса.
Плечи и голова у Макмерфи были в красных пятнах, но он этого как
будто не чувствовал. Он шел вперед, получая десять ударов за один. Так они
кружили по душевой, и санитар уже пыхтел, спотыкался и занят был по
большей части тем, чтобы не попасть под эти красные кувалды. Больные
кричали: "Макмерфи, уложи его!" Макмерфи действовал не спеша.
От удара в плечо санитар развернулся и взглянул на дружков-зрителей.
- Уильямс... Уоррен... Где же вы, гады!
Второй большой санитар раздвинул толпу и сзади обхватил Макмерфи.
Макмерфи стряхнул его, как бык обезьяну, но тот опять навалился.
Поэтому я поднял его и бросил в душ. Он был полон радиоламп, он весил
килограммов пять, не больше.
Маленький санитар поглядел налево, направо, повернулся и побежал к
двери. Пока я смотрел на него, другой вышел из душа и взял меня борцовским
захватом - просунул руки мне под мышки и сцепил на шее, - мне пришлось
задом вбежать в душевую кабину, садануть его о кафель; а пока я лежал под
душем и наблюдал, как Макмерфи продолжает выбивать Вашингтону ребра, тот,
что лежал подо мной с борцовским захватом, начал кусать меня за шею, и мне
пришлось разорвать захват. Тогда он затих, и крахмал вымывался из его
формы в пыхтящий сток.
К тому времени, когда маленький санитар прибежал обратно с ремнями,
наручниками, мокрыми простынями и еще четырьмя санитарами из буйного, все
уже одевались, жали руку мне и Макмерфи, говорили, что так им и надо, и
какая замечательная была драка, и какая потрясающая победа. И продолжали
так говорить, подбадривали нас и поддерживали - какая драка, какая победа!
- Пока старшая сестра помогала санитарам из буйного надеть на нас мягкие
кожаные наручники.
В буйном вечный пронзительный механический грохот, тюремная
мастерская штампует номера для автомашин. А время отмеряют только ди-док,
ди-док на столе для пинг-понга. Люди ходят по личным тропам, до стены,
крен на левое плечо, кругом и обратно, до другой стены, крен на плечо,
кругом и обратно, короткими быстрыми шагами протаптывают крестнакрест
тропы на кафельном полу, вид - словно в клетке, и пить не дают. Паленый
запах людей, испуганных вдрызг, до осатанения, а по углам и под столом для
пинг-понга твари скрежещут зубами - врачи и сестры их не видят, санитары
не могут убить дезинфекцией. Когда дверь отделения открылась, я почуял
этот запах паленого и услышал скрежет зубов.
Санитары ввели нас, а навстречу - длинный костлявый старик, подвешен
на проволоке, привинченной между лопаток. Оглядел нас желтыми чешуйчатыми
глазами и покачал головой.
- Я умываю руки от этих делов, - сказал он одному из цветных
санитаров, и проволока утащила его по коридору.
Мы пошли за ним в дневную комнату; Макмерфи остановился в дверях,
расставил ноги и откинул голову, чтобы все оглядеть; он хотел засунуть
большие пальцы в карманы, но наручники не пускали.
- Та еще картина, - шепнул он сквозь зубы.
Я кивнул. Все это я уже видел.
Двое шагавших по комнате остановились и поглядели на нас, а костлявый
старик опять подъехал, умывая руки от этих делов. Сперва на нас почти не
обратили внимания. Мы остались у двери, а санитары ушли на сестринский
пост. Глаз у Макмерфи заплыл, как будто он все время подмигивал, и я
видел, что улыбаться ему больно. Он поднял связанные руки, поглядел на
шумную мельтешню и глубоко вздохнул.
- Фамилия Макмерфи, ребята, - сказал он с ковбойской растяжкой, - и
желаю знать, кто у вас покерный дятел в этом заведении.
Пинг-понговые часы часто затикали и затихли на полу.
- Стреноженный, я не так хорошо банкую в очко, но в покер, точно
говорю, я маг и волшебник.
Он зевнул, вздернул плечо, потом нагнулся, прокашлялся и выплюнул
что-то в мусорную корзину метра за два от него; в корзине брякнуло, а он
снова выпрямился и, улыбнувшись, лизнул кровавую дырку на месте зуба.
- Внизу не поладили. Мы с вождем имели крупный разговор с двумя
мартышками.
К этому времени грохот штамповки прекратился, и все смотрели на нас.
Макмерфи притягивал к себе взгляды, как ярмарочный зазывала. Рядом с ним я
тоже был обязан выглядеть солидно, люди смотрели на меня, и мне пришлось
выпрямиться во весь рост. Заболела спина - ушибся в душе, когда падал с
санитаром, - но я не подал виду. Один, с голодным взглядом, черноволосый и
лохматый, подошел ко мне, протягивая руку, как будто просил подать. Я
попробовал не замечать его, но куда бы ни повернулся, он забегал спереди,
как маленький мальчик, и протягивал мне ладонь чашечкой.
Макмерфи рассказывал о драке, а спина у меня болела все сильнее и
сильнее: столько лет просидел, скрючившись, в своем кресле в углу, что не
мог теперь надолго выпрямить спину. Я обрадовался, когда пришла маленькая
сестра, японка, и увела нас на свой пост, там можно было сесть и
передохнуть.
Она спросила, успокоились ли мы, можно ли снять наручники, и Макмерфи
кивнул. Он мешком ополз в кресле, понурил голову, свесил руки между колен,
вид у него был измученный, и только тут я понял, что ему так же трудно
было стоять выпрямившись, как и мне.
Сестра - ростом с короткий конец пустяка, соструганного на нет, как
сказал о ней потом Макмерфи, - сняла с нас наручники и дала Макмерфи
сигарету, а мне резинку. Она, оказывается, помнила, что я жую резинку. А я
ее совсем не помнил. Макмерфи курил, а она окунала маленькую руку с
розовенькими, как именинные свечи, пальцами в банку с мазью и смазывала
ему ссадины, дергалась каждый раз, когда он дергался, и говорила ему
"извините". Потом взяла его руку обеими руками, повернула и смазала
разбитые суставы.
- С кем это вы? - Спросила она, глядя на кулак. - С Вашингтоном или с
уорреном?
Макмерфи поднял на нее глаза.
- С Вашингтоном, - сказал он и ухмыльнулся. - Уорреном занимался
вождь.
Она отпустила его руку и повернулась ко мне. Я мог разглядеть хрупкие
косточки в ее лице.
- Вы что-нибудь ушибли?
Я помотал головой.
- А что с уорреном и Уильямсом?
Макмерфи сказал ей, что в следующий раз она их может встретить в
гипсовых украшениях. Она кивнула и потупилась.
- Не совсем похоже на ее отделение, - сказала она. - Похоже, но не
совсем. Военные сестры пытаются устроить военный госпиталь. Они сами
немного больные. Я иногда думаю, что всех незамужних сестер в тридцать
пять лет надо увольнять.
- По крайней мере всех военных незамужних сестер, - добавил Макмерфи.
И спросил, долго ли мы сможем пользоваться ее гостеприимством.
- Боюсь, что не очень долго.
- Б_о_и_ш_ь_с_я_, что не очень долго? - Переспросил Макмерфи.
- Да. Иной раз я предпочла бы оставить людей у себя, а не отсылать
обратно, но она выше меня по положению. Нет, возможно, вы недолго
пробудете... Я имею в виду... Как сейчас.
Кровати в буйном все расстроены - эти сетки слишком тугие, те слишком
слабые. Кровати нам дали рядом. Простыней меня не привязывали, но оставили
рядом слабый свет.
Посреди ночи кто-то закричал:
- Я начинаю вертеться, индеец! Смотри меня, смотри меня!
И прямо перед собой, посередине темноты, увидел длинные желтые зубы.
Это он подходил ко мне с протянутой рукой.
- Я начинаю вертеться! Пожалуйста, смотри меня!
Двое санитаров схватили его сзади и уволокли из спальни, а он смеялся
и кричал: "Я начинаю вертеться, индеец!" Потом только смеялся. Он повторял
это и смеялся всю дорогу, пока его тащили по коридору; в спальне стало
тихо, и я услышал, как тот, другой сказал:
- Нет... Я умываю руки от этих делов.
- Да-а, дружок у тебя тут было появился, - шепнул мне Макмерфи и
отвернулся спать.
А мне уже не спалось до утра. Я видел эти желтые зубы и голодное
лицо, просившее: смотри меня, смотри меня! А потом, когда я все-таки
уснул, просило молча. Это лицо - желтая изголодавшаяся нужда - надвигалось
из темноты, хотело чего-то... Просило. Я не понимал, как может спать
Макмерфи, когда его обступает сотня таких лиц, или две сотни, или тысяча.
В буйном пациентов будили сигналом. Не просто включали свет, как у
нас внизу. Этот сигнал звучит как гигантская точилка для карандашей,
