брыкались, как дети. Вот до чего мне было хорошо.
Снова появился полковник Маттерсон, ясноглазый и переполненный
премудростями, и Сканлон откатил его обратно к кровати. Сефелт, Мартини и
Фредриксон сказали, что, пожалуй, тоже лягут. Макмерфи с Хардингом,
девушка, я и мистер Теркл остались, чтобы прикончить микстуру от кашля и
подумать насчет уборки в отделении. Похоже было, что кавардак беспокоит
только нас с Хардингом; Макмерфи и сэнди сидели рядышком, прихлебывали
микстуру и распускали руки в потемках, а мистер Теркл то и дело засыпал.
Хардинг изо всех сил старался заинтересовать их своей задачей.
- Вы не сознаете кътичности съжившегося положения, - сказал он.
- Ерунда, - сказал Макмерфи.
Хардинг хлопнул по столу.
- Макмерфи, Теркл, вы не сознаете, что сегодня произошло. В отделении
для душевнобольных. В отделении мисс Гнусен! Пъследствия будут...
Касатрофическими!
Макмерфи куснул девушку за мочку.
Теркл кивнул, открыл один глаз и сказал:
- Это точно. Завтра она заступает.
- У меня, однако, есть план, - сказал Хардинг. Он встал на ноги. Он
сказал, что Макмерфи в его состоянии, очевидно, не способен совладать с
ситуацией и кто-то должен взять руководство на себя. С каждым словом он
как будто все больше выпрямлялся и трезвел. Он говорил серьезно и
настойчиво, и руки обрисовывали то, что он говорил. Я был рад, что он взял
на себя руководство.
План у него был - связать Теркла и изобразить дело так, будто бы
Макмерфи подкрался к нему сзади, связал его, ну, хотя бы разорванными
простынями, отобрал ключи, с ключами проник в аптеку, разбросал лекарства,
переворошил все папки назло сестре - в _э_т_о_ она поверит, - а потом
отпер сетку на окне и сбежал.
Макмерфи сказал, что это похоже на телевизионный фильм и такая
глупость не может не удасться, и похвалил Хардинга за то, что у него ясная
голова. Хардинг объяснил достоинства плана: сестра не будет преследовать
остальных, Теркла не выгонят с работы, а Макмерфи выйдет на свободу.
Девушки могут отвезти Макмерфи в Канаду или в Тихуану, а захочет - так и в
неваду, и он будет в полной безопасности; за больничными дезертирами
полиция гоняется без особого азарта: девять из десяти через несколько дней
возвращаются сами, пьяные, без денег, на дармовую еду и бесплатную койку.
Мы поговорили об этом и прикончили микстуру от кашля. Договорились до
тишины. Хардинг сел на место.
Макмерфи отпустил девушку, посмотрел на меня, потом на Хардинга, и на
лице у него снова появилось непонятное усталое выражение. Он спросил: а
что же мы, почему бы нам не одеться и не удрать вместе с ним?
- Я еще не вполне готов, - сказал ему Хардинг.
- А с чего ты взял, что я готов?
Хардинг посмотрел на него молча, потом улыбнулся и сказал:
- Нет, ты не понял. Через несколько недель я буду готов. Но хочу
выйти самостоятельно, через парадную дверь со всеми онерами и
формальностями... Чтобы жена сидела в машине и в назначенный час забрала
меня. Чтобы всем стало ясно, что я могу выйти таким образом.
Макмерфи кивнул.
- А ты, вождь?
- А я что, я здоров. Только еще не знаю, куда мне хочется. А потом,
если ты уйдешь, кто-то должен остаться на несколько недель, проследить,
чтобы все не пошло по-прежнему.
- А Билли, Сефелт, Фредриксон, остальные?
- За них не могу говорить, - ответил Хардинг. - У них пока свои
сложности, как и у всех нас. Во многих отношениях они еще больные люди. Но
в том-то и штука: больные _л_ю_д_и_. Уже не кролики, мак. И, может быть,
когда-нибудь станут здоровыми людьми. Не знаю.
Макмерфи, задумавшись, глядел на свои руки. Потом поднял глаза на
Хардинга.
- Хардинг, в чем дело? Что происходит?
- Ты об этом обо всем?
Макмерфи кивнул.
Хардинг покачал головой:
- Вряд ли я сумею тебе ответить. Нет, я мог бы назвать тебе причины с
изысканными фрейдистскими словечками, и все это было бы верно до известной
степени. Но ты хочешь знать причины причин, а я их назвать не могу. По
крайней мере в отношении других. А себя? Вина. Стыд. Страх.
Самоуничижение. В раннем возрасте я обнаружил, что... Как бы это
выразиться помягче? Видимо, более общим, более хорошим словом. Я
предавался определенному занятию, которое в нашем обществе считается
постыдным. И я заболел. Не от занятия, надо думать, а от ощущения, что на
меня направлен громадный, страшный указующий перст общества - и хор в
миллион глоток выкрикивает: "Срам! Срам! Срам!" Так общество обходится со
всеми непохожими.
- И я непохожий, - сказал Макмерфи. - Почему же со мной такого не
случилось? Сколько помню себя, люди привязывались ко мне то с одним, то с
другим, но я не от этого... Я от этого не спятил.
- Да, ты прав. Спятил ты не от этого. Я не выдавал свою причину за
единственную причину. Правда, раньше, несколько лет назад, в мои тонкошеие
года, я думал, что порка, которой тебя подвергает общество, - это
единственное, что гонит по дороге к сумасшествию, но ты заставил меня
пересмотреть мою теорию. Человека, сильного человека вроде тебя, мой друг,
может погнать по этой дороге и кое-что другое.
- Да ну? Учти, я не согласен, что я на этой дороге, но что же это за
"другое"?
- Это мы. - Рука его описала в воздухе мягкий белый круг, и он
повторил: - мы.
Макмерфи без особой убежденности сказал:
- Ерунда, - и улыбнулся. А потом встал, подняв за собой девушку.
Прищурясь, поглядел на тусклый циферблат часов. - Скоро пять. Мне надо
покемарить перед отвалом. Дневная смена придет только через два часа; не
будем пока трогать Билли с кэнди. Я оторвусь часов в шесть. Сэнди, детка,
может быть, часок в спальне нас протрезвит. Что скажешь? Путь у нас завтра
неблизкий - в Канаду ли, в Мексику или еще куда.
Теркл и мы с Хардингом тоже встали. Все еще порядком шатались, были
порядком пьяны, но опьянение подернулось мягкой печалью. Теркл сказал, что
через час вытурит Макмерфи и девушку из койки.
- И меня разбуди, - сказал Хардинг. - Когда ты поедешь, я хочу стоять
у окна и спрашивать: "Кто это скачет от нас во всю прыть?"
- Иди ты к черту. Ложитесь-ка вы оба спать, глаза бы мои вас не
видели. Ты меня понял?
Хардинг улыбнулся и кивнул, но ничего не ответил. Макмерфи протянул
руку, и Хардинг пожал ее. Макмерфи отклонился назад, как ковбой,
вывалившийся из салуна, и подмигнул.
- Большой мак линяет, и ты, браток, опять можешь быть главным психом.
Он повернулся ко мне и нахмурил брови.
- А кем тебе быть, вождь, не знаю. Придется тебе самому решать.
Может, устроишься на телевидение, играть бандитов. Главное, не суетись.
Я пожал ему руку, и мы пошли в спальню. Макмерфи велел Терклу нарвать
простыней и подумать, какими узлами он хочет, чтобы его связали. Теркл
сказал, что подумает. Когда я лег в постель, в спальне уже светало;
Макмерфи с девушкой тоже залезли в постель. Я ощущал тепло во всем теле,
но тело было как чужое. Я услышал, как мистер Теркл открыл дверь бельевой
в коридоре и с громким, долгим вздохом-отрыжкой затворил ее за собой.
Глаза мои привыкли к сумраку, и я увидел, что Макмерфи и девушка уткнулись
друг другу в плечо, умостились как два усталых ребенка, а не как взрослые
люди, которые легли в постель для любви.
Так и застали их в половине седьмого санитары, когда пришли зажигать
в спальне свет.
Я много думал о том, что произошло после, и, наверно, это должно было
произойти так или иначе, раньше или позже - даже если бы мистер Теркл
поднял и выпустил Макмерфи и девушек, как мы задумали. Старшая сестра все
равно бы дозналась о том, что было, догадалась бы, например, по лицу
Билли, и сделала бы то, что сделала, и при Макмерфи и без него. И Билли
сделал бы то, что сделал, а Макмерфи узнал бы об этом и вернулся.
Должен был вернуться, потому что не мог он гулять на воле, играть в
покер в каком-нибудь рино или карсон-сити и допустить, чтобы последнее
слово, последний ход остался за сестрой, так же как не мог этого
допустить, сидя в больнице. Словно подписался довести игру до конца и уже
не мог нарушить договор.
Едва мы встали и разбрелись кто куда, шепоток о том, что у нас было
ночью, пополз по отделению, как низовой пожар в лесу. "Что у них было?" -
Спрашивали те, кто не участвовал. "Проститутка? В спальне? Вот это да!" Не
только она, говорили им наши, но и попойка несусветная. Макмерфи хотел
выпустить ее до прихода дневной смены, но проспал. "Что ты мне мозги
крутишь?" "Не кручу - от первого до последнего слова святая правда. Я сам
при этом был".
Остальные участники ночного гуляния рассказывали о нем со сдержанной
гордостью и изумлением, как очевидцы пожара в большой гостинице или
прорыва плотины, - но чем дальше шел рассказ, тем меньше оставалось у них
уважительности. Каждый раз, когда старшая сестра и ее расторопные санитары
набредали на что-нибудь новенькое вроде пустой бутылки из-под микстуры или
дивизиона инвалидных кресел, выстроившихся в конце коридора на манер
свободных тележек в луна-парке, тут же вытаскивалось еще одно ночное
присшествие - тем, кто не участвовал, послушать, а тем, кто участвовал,
посмаковать. Всех - и хроников и острых - санитары согнали в дневную
комнату, они перемешались там и взволнованно толклись друг возле друга.
Два старых овоща сидели, утонув в своих подстилках, хлопали глазами и
деснами. Все были в пижамах и тапках, кроме Макмерфи и девушки; она только
обуться не успела, и нейлоновые чулки висели у нее на плече, а он был в
черных трусах с белыми китами. Они сидели рядышком на диване, держась за
руки. Сэнди опять задремала, а Макмерфи привалился к ней с сонной и сытой
улыбкой.
Тревога наша непонятно почему сменилась радостью и весельем. Когда
сестра нашла кучу таблеток, которыми Хардинг посыпал Сефелта и девушку, мы
стали фыркать и с трудом удерживались от смеха, а уж когда в бельевой
обнаружили мистера Теркла и он вышел, кряхтя и моргая, замотанный в сто
метров рваных простыней, как похмельная мумия, - загоготали во весь голос.
Старшая сестра восприняла наше веселье даже без тени ее всегдашней
прикленной улыбки; каждый наш смешок становился у нее поперек горла, и
казалось, она с минуты на минуту лопнет, как пузырь.
Макмерфи забросил голую ногу на край кушетки, стащил на нос шапочку,
чтобы свет не резал воспаленные глаза, и все время облизывался - язык у
него словно отлакировали микстурой от кашля. Вид у него был больной и
страшно усталый, он все время зевал и сжимал ладонями виски, но при этом
продолжал улыбаться, а раза два, после очередных находок сестры, даже
захохотал.
Когда сестра ушла звонить в главный корпус насчет отставки мистера
Теркла, Теркл и девушка сэнди воспользовались удобным случаем, отперли
сетку на окне, помахали нам на прощанье и вприпрыжку побежали к дороге,
спотыкаясь и оскальзываясь на сырой, искрящейся под солнцем траве.
Хардинг сказал Макмерфи:
- Оно не заперто. Беги. Беги за ними!
Макмерфи закряхтел и открыл один глаз, кровавый, как насиженное яйцо.
- Издеваешься? Я голову сейчас не просуну в окошко, не то что тело.
- Друг мой, ты, кажется, не вполне сознаешь...
- Хардинг, пошел ты к черту со своими умными словами; сейчас я одно
сознаю - что я еще наполовину пьян. Меня тошнит. И между прочим, думаю,
что ты тоже пьяный. А ты, вождь, ты еще пьяный?
Я сказал, что в носу и щеках у меня нет никакой чувствительности,
если только это можно считать признаком.
Макмерфи кивнул и снова закрыл глаза; он обхватил себя руками, съехал
