попасть... куда? Я шагаю по бульварам, заглядываю в подворотни, в освещенные
окна, ищу, с кем бы поговорить, и боюсь этого. По одной улице, по другой,
сквозь бесконечный их лабиринт, всюду натыкаясь на слепящие неоновые прутья
клетки, в которую превратился город,
Я ищу... что?
В Центральном парке я встретил женщину. Она сидела на скамейке у озера,
и несмотря па жару, пальто ее было застегнуто на все пуговицы. Она
улыбнулась и жестом пригласила меня сесть рядом. Мы смотрели на ярко
освещенные громады зданий, выделяющиеся на фоне черного неба, и мне хотелось
вобрать в себя все огни сразу.
Да, я из Ныо-Иорка. Нет, я никогда не бывал в Ньюпорт-Ньюс, Вирджиния.
Она оказалась оттуда родом, там она вышла замуж за моряка. Он сейчас в море,
она не видела его два с половиной года. Она теребила в руках носовой платок,
время от времени вытирая им со лба капельки пота. Даже в слабом, отраженном
от поверхности озера свете было видно, сколько на ней косметики, но
выглядела она привлекательно, если не считать припухшего лица, словно она
только что проснулась. Ей хотелось поговорить о себе, а я был не прочь
послушать.
Отец дал ей все, что богатый судовладелец мог дать единственной дочери
- хороший дом, образование... все, кроме прощения. Он проклял ее, когда она
завела роман с простым матросом.
Она взяла меня за руку и положила голову мне на плечо.
- В ту ночь, когда мы с Гарри поженились, - прошептала она, - я была
пугливой девственницей. А он сошел с ума. Сначала избил меня, а потом
изнасиловал безо всякой любви. Это был первый и последний раз, когда мы были
вместе, больше я не позволяла ему прикасаться к себе.
Вероятно, по дрожанию моей руки она поняла, как я потрясен. Да, такие
разговоры были для меня в новинку... Она вцепилась в меня еще сильнее,
словно боясь, что я убегу прежде, чем она закончит рассказ. Казалось, это
очень важно для нее, и я сидел тихо-тихо, как человек, кормящий с ладони
птицу.
- Не то что я ненавижу мужчин, - успокоила она меня с подкупающим
простодушием. - У меня были другие. Много, но он - ни разу. Обычно мужчины
нежные, они сначала ласкают и целуют. - Она многозначительно посмотрела на
меня.
Это было то, о чем я слышал, читал, мечтал. Я не знал, как ее зовут, а
она не спросила моего имени. Она просто хотела побыть со мной наедине. Что
подумала бы Алиса?
Я так неуклюже погладил ее плечо и так неумело поцеловал, что она с
тревогой спросила:
- В чем дело? О чем ты думаешь?
- О тебе.
- У тебя есть место, куда можно пойти?
Осторожнее, осторожнее, Чарли... В какой именно момент земля
разверзнется под ногами и ввергнет тебя в пучину?
- Если нет, то в одном отеле на Пятьдесят третьей берут недорого. А
если заплатить вперед, они не станут спрашивать, где багаж.
- У меня есть комната...
Она посмотрела на меня с новым уважением:
- Что ж, прекрасно.
Все еще ничего. Любопытно, как далеко могу я зайти, не впадая в панику?
Когда начнутся неприятности? Когда мы окажемся одни в комнате? Когда я увижу
ее тело?
Внезапно самым важным в жизни для меня стал вопрос, могу ли я быть
похожим на других мужчин? Имею ли я право просить женщину разделить мою
судьбу? Ума и знаний тут недостаточно... Вместе с чувством раскованности и
свободы во мне росло убеждение, что на этот раз все получится как надо. Эта
женщина - не Алиса. Она многое повидала.
Ее голос изменился, в нем появилась неуверенность:
- Пока мы не ушли... я хочу сказать... - Она встала, шагнула ко мне,
расстегнула пальто, и я увидел, что очертания ее тела совсем не те, какими я
представлял их, сидя рядом с ней на скамейке. - Только пятый месяц, -
сказала она. - Но ведь это все равно, правда?
Стоя в раскрытом пальто, она почти точно наложилась на картину женщины,
распахнувшей для лучшего обозрения халат перед Чарли. А я ждал, как
святотатец ждет удара молнии. Я отвернулся. ЭТОГО Я ожидал меньше всего,
хотя застегнутое в теплый летний вечер пальто должно было предупредить меня,
что тут что-то неладно.
- Это не от мужа. Я не обманула тебя, мы не виделись с ним уже много
лет. Восемь месяцев назад я встретила одного торгового агента и жила с ним.
Его я больше не увижу, но ребенка хочу сохранить. Просто нам нужно быть
поосторожнее, не толкаться и вообще... Тебе ни о чем не надо беспокоиться...
Она посмотрела мне в глаза, и то, что она в них увидела, заставило ее
замолчать.
- Это непристойно!-крикнул я.-Как тебе не стыдно!
Она отступила и быстро запахнула пальто, защищая то, что находилось
внутри.
Этот жест... Опять двойной образ: мама, беременная сестрой, в те дни,
когда она меньше прижимала меня к себе, меньше согревала, меньше защищала от
тех, кто говорил, что я не совсем нормален.
Кажется, я схватил ее за плечо, я не уверен, но она закричала. Ее вопли
быстро вернули меня к действительности. Мне захотелось сказать ей, что не
надо бояться, я никогда никому не сделал ничего плохого.
Но она не умолкала, и я услышал, как по темной тропинке кто-то бежит к
нам. Никто не сможет понять меня правильно. Я бросился в темноту, к выходу
из парка, сначала по одной дорожке, потом по другой. Я не знал, куда бежать,
внезапно врезался во что-то и отлетел назад. Проволочная сетка - тупик! Тут
я разглядел какие-то качели и понял, что это детская площадка, закрытая на
ночь. Спотыкаясь о корни, я побежал вдоль забора. У полукруглого озерца,
окружавшего площадку, я повернул назад, нашел еще одну тропинку, миновал
маленький мостик, потом другой. Выхода не было.
- Что случилось, леди?
- Маньяк?
- Что он с вами сделал?
- Куда он убежал?
Итак, я вернулся на старое место. Спрятавшись за огромный валун в
кустах, я растянулся на земле.
- Зовите полицейского! Никогда их не бывает там, где надо!
- Что случилось?
- Какой-то дегенерат хотел изнасиловать ее.
- Там кто-то бежит! Вот он!
- Надо поймать его, пока он в парке!
- Осторожно! У него нож и пистолет!
Очевидно, шум заставил всех ночных пташек выползти из своих темных
углов, потому что раздался еще один вопль "Вот он!" и, выглянув из своего
укрытия, я увидел, как кто-то мчится по освещенной тропинке, а за ним
гонятся. Секундой позже передо мной промелькнула еще одна тень, нырнувшая в
темноту. Я представил, как толпа ловит меня. бьет, рвет на куски... Я
заслужил это. Мне почти хотелось этого!
Я встал, стряхнул с себя прилипший мусор и не торопясь пошел по
дорожке, ожидая, что в следующее мгновение меня схватят и швырнут на землю,
в грязь. Нз скоро впереди показались огни Пятьдесят девятой улицы и Пятой
авеню, и я вышел из парка.
Обдумав случившееся в безопасности моей комнаты, я был потрясен его
откровенной жестокостью. Воспоминания о том, как выглядела мама перед тем,
как родила Норму, пугают меня. Но еще страшнее то, что мне хотелось быть
пойманным и избитым. Тени прошлого цепляются за ноги и тянут меня вниз. Я
открываю рот, чтобы закричать, но нет голоса. Руки дрожат, мне холодно. Шум
в ушах.
ОТЧЕТ No 13
10 ИЮНЯ. Мы в реактивном самолете. Скоро он взлетит и направится к
Чикаго. Этот отчет обязан своим существованием Барту, которому пришло в
голову, что я могу продиктовать его на магнитофон. В Чикаго его
перепечатают. Немуру это понравилось. Он даже настаивает на том, чтобы я
диктовал до последней возможности: такая запись только украсит его доклад.
Итак, я сижу в отдельной кабинке самолета, направляющегося в Чикаго,
стараюсь научиться думать вслух и привыкаю к звуку собственного голоса.
Надеюсь, машинистка не станет переносить на бумагу вес эти "хм", "это самое"
и "ах" и сделает отчет удобочитаемым. Мысль о том, что сотни людей будут
слушать мои излияния, парализует меня.
Голова совсем пуста, но сейчас важнее чувства, а не мысли.
Идея полета в воздухе ужасна сама по себе. До терапии я не сознавал,
что такое самолет, не мог связать виденное в кино и по телевизору с
грохочущими серебристыми птицами, проносящимися над головой. Сейчас же меня
мучает одно: а что, если мы разобьемся? От этого у меня мурашки по коже и
мысли о том. что я не хочу умирать. Почему-то вспоминаются споры о Боге.
В последнее время я часто думал о смерти, но не о Боге. Мама иногда
брала меня с собой в церковь, но я не видел никакой связи между церковью и
богом. Она часто говорила о нем и заставляла меня молиться по вечерам, но
все это мало меня трогало. Бог представлялся мне дальним родственником с
длинной бородой, сидящим на троне (как Санта Клаус в универмаге, который
сажает тебя к себе на колени и спрашивает, хороший ли ты мальчик и что тебе
подарить).
Мама, хоть и боялась его, все равно просила о милостях. Папа никогда не
упоминал о нем, словно он был дядюшкой Розы, с которым он не желал иметь
ничего общего.
- Скоро взлет, сэр. Позвольте помочь вам застегнуть ремни.
- Это обязательно? Я не хочу пристегиваться.
- Пока не наберем высоту, сэр.
- Я предпочел бы не делать этого. Знаете, я боюсь, когда меня
привязывают. Мне станет плохо.
- Таковы правила, сэр. Я помогу вам.
- Не надо! Я сам...
- Не так... вот это надо сюда...
- Минутку... готово!
Любопытно. Ничего страшного. Ремень совсем не тугой. Чего я так
испугался? Этого и того, как трясется самолет, отрываясь от земли. Степень
волнения не соответствует серьезности ситуации... Что-то тут есть... что?
Летим вверх в черные облака... Пристегните ремни... Ты привязан...
напрягаешься... запах кожи... дрожь и рев в ушах.
Сквозь круглое окошко в облаках я вижу Чарли. Трудно сказать, сколько
ему лет. Пять? Еще до Нормы...
- Ну что, готовы? - отец подходит к двери, громоздкий и тяжелый. У него
усталый вид. - Я спрашиваю, готовы?
- Сейчас, - отвечает Роза, - Одеваю шляпку. Застегни ему рубашку и
завяжи шнурки.
- Давай быстрее. Покончим с этим.
- Куда? - спрашивает Чарли. - Куда Чарли идет? Отец хмурится. Матту
Гордону всегда трудно было отвечать на вопросы сына. Поправляя вуаль на
шляпке, из спальни выходит Роза. Она чем-то похожа на птицу, и ее порхающие
над головой руки напоминают крылья.
- Мы пойдем к доктору, который поможет тебе стать умным.
Она смотрит на сына из-под вуали, словно из-за проволочного забора. Ему
всегда страшно, когда родители наряжаются перед выходом - значит, им
придется говорить с другими людьми и мама обязательно расстроится и
рассердится. Ему хочется убежать, но некуда.
- Зачем ты говоришь ему это? - спрашивает Матт.
- Потому что это правда. Доктор Гуарино может вылечить его.
Матт шагает взад и вперед с видом человека, давно потерявшего надежду и
верящего только в чудо.
- Откуда ты это взяла? Что ты знаешь о нем? Если бы можно было что-то
сделать, врачи давно сказали бы нам.
- Не смей так говорить! - кричит она. - Он будет нормальным, сколько бы
это ни стоило!
- Ум за деньги не купишь...
- Ведь это же Чарли, твой сын, твой единственный ребенок! - У Розы
начинается истерика. - Я не хочу тебя слушать! Врачи просто ничего не
понимают и поэтому твердят одно и то же. Доктор Гуарино все мне объяснил. Он
сказал, что никто не поддерживает его метод, потому что тогда все узнают,
что врачи не правы! С другими учеными тоже так было. И Пастера, я Дженнингса
сначала тоже никто не признавал. Доктор Гуарино сказал, что врачи боятся
прогресса.
Отбиваясь таким образом от Матта, Роза успокаивается и снова обретает
