котел... Багдад-на-Гудзоне. Город цвета и света. Трудно представить, что
почти всю жизнь я провел рядом с Таймс-сквер и побывал там всего один раз. С
Алисой.
Едва удерживаюсь, чтобы не позвонить ей. Несколько раз уже начинал
набирать номер. Держись от нее подальше.
Слишком много спутанных мыслей просится на бумагу. Я твержу себе, что
пока записываю отчеты на магнитофон, ни одно откровение не пропадет для
потомства. А они... Пускай побудут в темноте еще немного - я прожил во тьме
больше тридцати лет.
Устал. Я не спал в самолете, и теперь глаза сами закрываются. Завтра
начну с этого же места.
16 ИЮНЯ. Сегодня позвонил Алисе, но повесил трубку прежде, чем она
ответила. Нашел меблированную квартиру. Девяносто пять долларов в месяц -
это больше, чем я планировал, зато она расположена на углу Девяносто третьей
и Десятой авеню и за десять минут я могу добраться до библиотеки. Нельзя
отставать от жизни. Квартира на четвертом этаже, четыре комнаты и пианино.
Хозяйка сказала, что на днях его увезут, но я постараюсь научиться играть на
нем.
Элджернон - приятный компаньон. Он ест за маленьким столиком и очень
любит печенье. А вчера, когда мы смотрели футбол по телевизору, он даже
глотнул пива. Кажется, он болеет за "Янки".
Собираюсь освободить вторую спальню и целиком отдать ее Элджернону. Я
построю там трехмерный лабиринт из отходов пластика, их можно достать чуть
ли не даром. Лабиринт будет посложнее прежних - Элджернону тоже нужно
поддерживать форму. Надо только найти другую мотивацию, не пищевую. Должны
же существовать и другие награды, способные побудить его к действию.
Одиночество позволяет мне спокойно думать, читать и копаться в
воспоминаниях - заново открывать мое прошлое, узнать наконец кто я такой.
Если все пойдет вкривь и вкось, пусть хотя бы прошлое останется со мной.
19 ИЮНЯ. Познакомился с Фэй Лилман, соседкой по лестничной клетке.
Вернувшись домой с полными сумками овощей, я обнаружил, что забыл ключ, а
дверь захлопнута. Потом я вспомнил, что пожарная лестница соединяет мою
гостиную и квартиру точно напротив.
...По радио гремела музыка, и я постучал, сперва осторожно, потом
погромче.
- Входите! Дверь не заперта!
Я толкнул дверь и замер: стоя перед мольбертом, что-то рисовала
стройная блондинка в розовом лифчике и трусиках.
- Прошу прощения! - выдохнул я, закрывая дверь. Очутившись снова на
площадке, я закричал:
- Я ваш сосед! Не могу открыть дверь и хотел по пожарной лестнице
пробраться к себе!
Дверь квартиры распахнулась, и она появилась передо мной - все еще в
белье, с кистью в каждой руке.
- Ты что, не слышал, как я сказала "заходите"? - Она жестом пригласила
меня зайти и ногой отодвинула картонную коробку с мусором, стоявшую в
прихожей.
Я подумал, что она или не сознает, или просто забыла, что раздета, и не
знал, куда девать глаза. Я смотрел на стены, на потолок - куда угодно,
только не на нее.
Такого беспорядка, как у нее в квартире, я еще никогда и нигде не
видел. В комнате стояла дюжина маленьких складных столиков, и на всех
валялись тюбики с краской - одни выжаты досуха и сплющены, словно сброшенная
змеиная кожа, другие еще истекали цветными лентами. Повсюду раскиданы кисти,
банки, тряпки, куски картона, обрывки холста. В ноздри бил смешанный запах
краски, олифы и скипидара. Три мягких кресла и ядовито- зеленая софа были
завалены кучами разнообразнейшей одежды, а на полу валялись туфли и чулки,
словно у хозяйки была привычка раздеваться на ходу и швырять вещи куда
попало. Все покрывал тонкий слой пыли.
- Так, значит, вы - мистер Гордон, - произнесла она, в упор разглядывая
меня. - Мне страсть как хотелось хоть одним глазком посмотреть на вас.
Садитесь. - Она схватила ворох одежды с одного из кресел и перекинула его на
софу. - Решили наконец навестить соседей... Что будете пить?
- А вы, значит, художница... - пробормотал я, чтобы хоть что- нибудь
сказать. Меня нервировала мысль о том моменте, когда она наконец поймет, что
не одета, и с визгом кинется в спальню. Мои глаза тщательно избегали ее.
- Пиво? Эль? Больше ничего нет, разве кроме соуса шерри. Вы ведь не
хотите соуса?
- К сожалению, я спешу, - произнес я, беря себя в руки и фиксируя
взглядом родинку на левой стороне ее подбородка. - У меня захлопнулась
дверь, и я хотел из вашего окна добраться по пожарной лестнице до своей
квартиры.
- В любое время, - уверила она меня. - От этих паршивых патентованных
замков одни неприятности. В первую неделю я три раза захлопывала себя, один
раз полчаса простояла на площадке совсем голая. Выскочила забрать молоко, а
проклятая дверь захлопнулась, Тогда я выдрала замок с корнем, а нового до
сих пор не поставила.
Должно быть, у меня был глупый вид, потому что она вдруг рассмеялась.
- Эти замки, они только и делают, что защелкиваются, а защиты от них
никакой. В этом проклятом доме за год было пятнадцать краж, и все из
запертых квартир. Ко мне еще никто не вламывался, хотя дверь всегда открыта.
Да и брать у меня нечего.
Она снова предложила мне пива, и я согласился. Пока она ходила за ним
на кухню, я еще раз огляделся и заметил, что одна стена комнаты совсем
очищена - мебель отодвинута, штукатурка содрана до голых кирпичей - и
превращена в некое подобие картинной галереи. Она была увешана картинами до
потолка и еще множество их стояло в несколько рядов на полу. Тут было
несколько автопортретов, на которых художница изобразила себя обнаженной.
Картина на мольберте, над которой она трудилась в момент моего появления,
являла собой нагой поясной авто- портрет. Волосы на нем были длинные, до
плеч (не сегодняшняя короткая стрижка). Несколько прядей завились вперед и
уютно устроились между грудей... Я услышал ее шаги, быстро отвернулся от
мольберта, споткнулся о кипу книг на полу и притворился, что рассматриваю
осенний пейзаж на стене.
Я с облегчением заметил, что она накинула на себя драный домашний
халат, и хотя дырки на нем были в самых неподходящих местах, я смог наконец
позволить себе посмотреть прямо на нее. Нельзя сказать, что красавица...
Голубые глаза и упрямый вздернутый нос придавали ей некоторое сходство с
кошкой, что вполне гармонировало с ее уверенными, спортивными движениями.
Она была стройна, хорошо сложена, лет тридцати пяти. Поставив банки с пивом
на пол, она уселась рядом с ними и пригласила меня сделать те же самое.
- Мне кажется, что на полу удобнее, чем в кресле. А вам?
Я сказал, что у меня еще не было случая задуматься над этим. Она
улыбнулась и заметила, что у меня честное лицо. Она была расположена
поговорить о себе:
- Избегаю Гринич-Вилледжа. Там вместо того, чтобы писать, пришлось бы
целыми днями торчать в барах и кафе. Здесь лучше, подальше от бездарей и
дилетантов. Здесь я могу делать, что хочу, и никто не приходит ругать меня.
Вы ведь тоже не злопыхатель?
Я пожал плечами, стараясь не обращать внимания на перепачканные пылью
брюки.
- А мне кажется, что все мы все время критикуем кого-то. Вот вы,
например, ругаете бездарей и дилетантов, правда?
Еще через несколько минут я сказал, что мне пора. Она оттащила от окна
кучу книг, и я полез по газетам и мешкам с пивными бутылками.
- Скоро, - вздохнула она, - я их все сдам... С подоконника я вылез на
пожарную лестницу и, открыв свое окно, вернулся за овощами. Однако прежде
чем я успел сказать "спасибо" и "до свидания", она полезла на лестницу вслед
за мной.
- Позвольте взглянуть на вашу квартиру. Эти старухи сестры Вагнер,
которые жили в ней до вас, даже не здоровались со мной.
Она уселась на мой подоконник.
- Заходите, - сказал я, раскладывая овощи на столе. - У меня нет пива,
зато есть кофе.
Но она глядела мимо меня широко раскрытыми от удивления глазами.
- Бог мой! Никогда не видела такой чистоты! Кто бы мог подумать, что
одинокий мужчина способен на такое!
- Ну, таким я был не всегда, - уверил ее я. - Когда я въехал сюда,
квартира была чистой, и у меня появилось искушение оставить все в таком же
виде. Теперь меня раздражает любой беспорядок.
Она слезла с подоконника и приступила к осмотру.
- Эй, - сказала она вдруг, - ты любишь танцевать? Знаешь... Она
вытянула руки и, напевая какую-то латиноамериканскую мелодию, сделала
несколько замысловатых па. -Скажи, что умеешь, и я взовьюсь к потолку!
- Только фокстрот, да и то не очень...
- Я помешана на танцах, но никто из моих знакомых, из тех, что мне
нравятся, не умеет. Когда совсем тоска одолевает, я наряжаюсь и хожу в зал
"Звездная пыль". Парни там жутковатые, но танцевать мастера.
Она вздохнула и еще раз внимательно огляделась вокруг.
- Знаешь, что мне не нравится в твоей идеальной квартире? Как
художнику... Линии, вот что бесит меня! Они все прямые - пол, стены,
потолок, углы - как в гробу. Единственный выход - немного выпить. Тогда
линии начинают изгибаться и извиваться и мир кажется мне лучше, чем он есть
на самом деле. Мне не по себе, когда все вокруг прямое и ровное. Ух! Живи я
здесь, мне постоянно пришлось бы ходить под хмельком.
Внезапно она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.
- Одолжи пятерку до двадцатого. Получу алименты - отдам. Мне всегда
хватает денег, но на прошлой неделе возникли кое-какие проблемы...
Я не успел ответить. Она взвизгнула и бросилась к стоящему в углу
пианино.
- Я слышала, как ты тренькаешь на нем и подумала - вот парень что надо!
Уже тогда мне захотелось познакомиться с тобой. Я так давно не играла... -
Она стала подбирать какую-то мелодию, а я отправился на кухню варить кофе.
- Можешь приходить и упражняться в любое-время. - Не знаю, с чего это я
стал так вольно обращаться со своим жилищем, но было в Фэй нечто, требующее
полного отказа от самого себя. - Я еще не дошел до того, чтобы оставлять
открытой входную дверь, но окно не закрывается, и, если меня нет дома,
залезай в него. Тебе нужны сахар и сливки?
Не услышав ответа, я зашел в комнату. Фэй куда-то пропала, и когда я
направился к окну, то услышав ее голос из комнаты Элджернона:
- Это еще что такое?
Она стояла перед сооруженным мной лабиринтом.
- Современная скульптура! Ящики, гробы и прямые линии!
- Это специальный лабиринт,- объяснил я. - Обучающее устройство для
Элджернона.
Но она продолжала возбужденно бегать вокруг него.
- Его надо показать в Музей современного искусства!
- Это не скульптура! - не сдавался я, открывая дверцу клетки и выпуская
Элджернона в лабиринт.
- Боже мой! - прошептала она. - Скульптура с ОДУШЕВЛЕННЫМ ЭЛЕМЕНТОМ! -
Чарли! Это величайшее произведение со времен разбитых автомобилей и
приваренных друг к другу консервных банок!
Я открыл было рот, но она заявила, что одушевленный элемент введет это
творение в Историю, и только заметив пляшущие в ее глазах огоньки, я понял,
что она дразнит меня.
- Это можно классифицировать как самообновляющееся искусство. Своего
рода созидательный подвиг. Достань еще одну мышь, и когда у них появятся
маленькие, одушевленный элемент начнет воспроизводить сам себя. Твоя работа
обретет бессмертие, и все бросятся доставать копии, чтобы было о чем
поговорить. Как мы назовем это чудо?
- Ладно... - сказал я. - Сдаюсь!
- Ну нет! - фыркнула она, похлопывая по пластиковому куполу, внутри
которого Элджернон уже нашел путь к цели. - "Сдаюсь" - уже приелось. Как
