меня.
- Ты совсем промок. Даже с носа капает.
- Дождь. Хорошо для цветов.
- Заходи. Сейчас принесу полотенце, а то схватишь воспаление легких.
- Мне больше некуда идти. Можно побыть у тебя?
- Кофе закипает... Вытрись, а потом поговорим. Пока она ходила на
кухню, я огляделся. Что-то сразу же обеспокоило меня. Кругом чистота.
Фарфоровые статуэтки на подоконнике стояли строго в ряд и все смотрели в
одну сторону. Подушки аккуратно разложены на софе. Журналы поровну
распределены по двум столикам так, чтобы видны были их названия: на одном -
"Репортер", "Сатердей ревью", "Нэю-Йоркер", на другом - "Мадемуазель", "Хаус
бьютифул" и "Ридерс дайджест".
На дальней от софы стене висела репродукция Пикассо "Мать и дитя", а
напротив нее - изображение бравого придворного эпохи Возрождения, в маске и
с мечом в руке, обороняющего от неведомой опасности перепуганную розовощекую
деву... Словно Алиса никак не могла решить, кто она и в каком мире
предпочитает жить.
- Что-то тебя давно не видно в лаборатории, - окликнула Алиса меня из
кухни. - Профессор волнуется.
- Мне стыдно смотреть в глаза людям. Вроде бы стыдиться и нечего, но я
уже несколько дней не работаю, и от этого внутри какая-то пустота - мне не
хватает пекарни, печей, друзей... Две ночи подряд мне снилось, что я тону.
Она поставила поднос точно на середину кофейного столика - салфетки
свернуты треугольничками, пирожные разложены идеальным кругом.
- Не принимай этого так близко к сердцу, Чарли. Ведь не ты же виноват,
что так получилась.
- Пробовал, но помогает. Все эти люди... они были моей семьей. Меня
будто вышвырнули из родного дома.
- А тебе не кажется, что это - символическое повторение детских
впечатлений? Родители тоже отвергли тебя... отдали...
- Боже мой! Ну зачем вешать на все чистые аккуратные ярлычки? До этого
проклятого эксперимента я считал их друзьями! А сейчас мне страшно...
- У тебя есть друзья.
- Это не одно и то же.
- Страх - совершенно естественная реакция.
- Не совсем. Страшно мне бывало и раньше. Я боялся ослушаться Нормы,
боялся переходить Хауэлл-стрит - там была одна компания, которая буквально
терроризировала меня. Я боялся учительницу, миссис Либби, - она связывала
мне руки, чтобы я не играл предметами на парте. Но все это было реально - я
знал причину страха, знал, чего именно я боюсь. Теперь все по-другому...
- Возьми себя в руки.
- ТЫ не сможешь понять меня.
- Чарли, рано или поздно, но это должно было случиться. Ты словно
прыгаешь первый раз с вышки, и мысль о том, что спасительная доска вот-вот
уйдет из-под ног, ужасает тебя. Мистер Доннер ХОРОШО относился к тебе, и все
эти годы у тебя БЫЛА крыша над головой. Просто удар оказался для тебя
слишком сильным.
- Я все прекрасно понимаю, но от этого не легче. У меня нет больше сил
сидеть одному в своей комнате. Я бесцельно брожу по улицам, пока не
заблужусь... и обнаруживаю, что вернулся к пекарне. А вчера вечером я
прошагал от Вашингтон-сквер до Центрального парка и уснул там. Какого черта
мне нужно? Чего я ищу?
Чем больше я говорил, тем грустнее становилась Алиса.
- Чарли, а я... могу я тебе чем-нибудь помочь?
- Не знаю... Я как зверь, которого выпустили из чудесной безопасной
клетки. Она села рядом со мной.
- Тебя толкают вперед слишком ревностно. Ты не знаешь, как жить дальше.
Хочешь стать взрослым, а внутри остаешься маленьким мальчиком. Ты один, и
тебе страшно.
Алиса положила мою голову себе на плечо, и в эту секунду я понял, что
нужен ей. Как и она мне.
- Чарли,-прошептала она, - о чем бы ты не думал... не бойся меня.
...Однажды, разнося заказы, Чарли едва не хлопнулся в обморок, когда
женщина средних лет, только что из ванной, решила развлечься тем, что
распахнула перед ним халат. Ты видел раньше голую женщину? Знаешь, что нужно
делать? Чарли так смешался и так жалобно застонал, что она перепугалась,
туго запахнула халат, дала ему четвертак и приказала забыть все, что он
видел. Я только проверяла тебя... чтобы посмотреть, хороший ли ты мальчик.
- Я стараюсь быть хорошим мальчиком, - ответил ей Чарли, - и никогда не
смотрю на женщин, потому что мама всегда била меня за это...
Вот мать Чарли, зашедшаяся в крике, с ремнем в руке, и отец, пытающийся
удержать ее.
- Хватит, Роза! Ты убьешь его! Уйди! - Мать рвется из его рук, чтобы
еще раз ударить извивающегося на полу сына.
- Ты только посмотри на него! - кричит Роза. - Он не может научиться
читать и писать, но умеет подглядывать за девочками! Я выбью из него эту
грязь!
- Он не виноват, что у него эрекция. Это нормально. Он же ничего не
сделал.
- Ему даже думать нельзя о девочках! К сестре приходит подруга, а ему
лезут в голову грязные мысли! Я проучу его на всю жизнь! Слышишь? Только
прикоснись к какой-нибудь девочке, и я засажу тебя в клетку, как животное,
навсегда! Ты слышишь меня?..
Да, я слышу тебя, мамочка. А может быть, я уже свободен? Может, страх и
тошнота уже не море, в котором тонут, а всего лишь лужа, криво отражающая
прошлое? Я свободен?
Наверно, я не поддался бы панике, если бы смог прикоснуться к Алисе
чуть пораньше, прежде чей прошлое поглотило меня... прежде чем я ВСПОМНИЛ...
Я успел сказать: - Ты сама... сама... Обними меня!..
Прежде чем я осознал, что происходит, Алиса уже целовала и прижимала
меня к себе так крепко, как никто раньше. Но в это самое мгновение,
единственное в моей жизни, все началось снова - шум в ушах, холод, тошнота.
Я отвернулся.
Алиса стала успокаивать меня, говорить, что это не имеет значения, что
мне не в чем винить себя. От стыда я заплакал. Так, плача, я и уснул в ее
объятиях, а приснились мне бравый рыцарь и розовощекая дева. Только во сне
не он, а она держала в руке поднятый меч.
ОТЧЕТ No 12
5 ИЮНЯ. Немур сердится - вот уже две недели он не видел моих отчетов. В
какой-то степени он прав, потому что фонд Уэлберга начал платить мне
жалованье и его нужно отрабатывать. Это избавляет меня от поисков работы. До
Международного симпозиума психологов в Чикаго осталась всего неделя, и,
естественно, Немуру хочется, чтобы доклад прозвучал как можно внушительнее.
Мы с Элджерноном - самые яркие экспонаты.
Отношения наши с каждым днем становятся все напряженнее. Надоели его
постоянные разговоры обо мне, как некоем лабораторном образце. Его
послушать, так до эксперимента меня вообще не существовало.
Я сказал Штраусу, что слишком занят осмыслением мира и своего места в
нем и мне не хватает терпения водить ручкой по бумаге. Ужасно
непроизводительный процесс. Он посоветовал мне научиться печатать на
машинке, и теперь - при скорости семьдесят пять слов в минуту - жить стало
проще.
Он мне напомнил, что следует выражать свои мысли как можно доступнее,
чтобы люди могли понимать меня. Язык, выразился он, иногда вместо дороги
превращается в барьер. Ведь теперь я живу по другую сторону
интеллектуального забора.
Мы встречаемся с Алисой, но никогда не говорим о том, что произошло
между нами.
Трудно поверить, что меня выперли из пекарни всего две недели назад.
По ночным улицам за мной гоняются призраки. Когда я оказываюсь у
пекарни, дверь ее закрыта и люди внутри никогда не оборачиваются, чтобы
посмотреть на меня. Жених и невеста на свадебном пироге хохочут и показывают
на меня пальцами, а купидоны размахивают своими стрелами. Я кричу. Я стучу в
дверь, но никто не открывает. Я вижу Чарли, он смотрит на меня из окна. Или
это просто отражение в стекле? Кто- то хватает меня за ноги и тащит прочь от
пекарни в тени черных аллей, они обволакивают меня, и я просыпаюсь.
Иногда окно пекарни открывается, я заглядываю внутрь и вижу другую
обстановку и других людей.
Удивительно, как прогрессирует моя способность вспоминать. Я еще не
могу пользоваться ею в полной мере, но в те минуты, когда я поглощен чтением
или решением какой-нибудь проблемы, мысли приобретают необыкновенную
ясность. Мне кажется, это нечто вроде подсознательного предупреждения, и
теперь, вместо того чтобы ждать воспоминаний, я вызываю их сам. Скоро я
научусь контролировать их полностью и смогу исследовать не только сумму
случаев из моей прошлой жизни, но и скрытые возможности мозга.
Я вижу окно пекарни... Я протягиваю руку и касаюсь его... холодное
стекло... оно становится теплее... обжигает пальцы. Стекло превращается в
зеркало, и я вижу юного Чарли Гордона, лет четырнадцати или пятнадцати. Он
смотрит на меня из окна своего дома и, что вдвойне странно, совершенно не
похож на меня...
Он ждет, когда сестра вернется из школы. Вот она появляется из- за
угла, и он с криком Норма! Норма!" выскакивает на крыльцо.
Норма размахивает тетрадкой.
- У меня пятерка за контрольную по истории! Миссис Баффин сказала, что
это лучшая работа в классе! Я знала все ответы!
Норма - миловидная девочка, со светло-каштановыми волосами, аккуратно
заплетенными в косички и уложенными вокруг головы наподобие короны. Она
поднимает глаза на старшего брата, и улыбка превра- щается в гримасу. Она
осторожно обходит его и вбегает в дом. Радостно смеясь. Чарли бежит за ней.
Родители на кухне, и Чарли, которого распирает гордость за сестру,
выпаливает, прежде чем она успевает раскрыть рот:
- У нее пятерка! У нее пятерка!
- Нет!!! - вопит Норма. - Не ты! Молчи! Это моя отметка, и я сама скажу
про нее!
- Минуточку, юная леди! - Матт откладывает газету и резко говорит
Норме: - Не смей так разговаривать с братом!
- Он не имеет права говорить за меня!
- Не в этом дело! - Матт сердито смотрит на нее поверх грозящего
пальца. - Он хочет тебе только добра, нельзя так кричать на него.
Норма ищет поддержки у матери.
- Моя пятерка - одна на весь класс. Теперь у меня будет собака? Ты
обещала. Ты сказала, как только я получу пятерку за контрольную. У меня
пятерка. Коричневую собаку с белыми пятнами. Я назову ее Наполеоном, потому
что на этот вопрос я ответила лучше всего. Он проиграл битву при Ватерлоо.
Роза кивает:
- Иди на веранду и поиграй с Чарли. Он целый час ждал тебя из школы.
- Не хочу играть с ним.
- Иди на веранду! - произносит Матт.
Норма глядит на отца, потом на Чарли.
- Не пойду. Мама сказала, что я могу не играть с ним, если не хочу.
- Мне кажется, юная леди, - Матт встает и идет к ней, - что ты должна
извиниться перед братом.
- Никогда! - вопит Норма, прячась за стулом, на котором сидит мать. -
Он совсем глупый! Он не умеет играть в Монополию, и в шашки... ни во что...
он все путает. Никогда больше не буду играть с ним.
- Тогда иди в свою комнату!
- Мама, ты купишь мне собаку?
Матт с треском бьет кулаком по столу.
- Пока ты так ведешь себя, в этом доме не буде собаки!
- Но я обещала ей, что если она будет хорошо учиться...
- Коричневую с белыми пятнами! - добавляет Норма.
Матт показывает на прижавшегося к стене Чарли.
- Ты уже говорила своему сыну, что мы не можем завести собаку. Мол у
нас нет места и некому о ней заботиться. Забыла? Он ведь тоже просил собаку.
Почему ты молчишь?
- Я буду заботиться о своей собаке, - настаивает Норма. - Я буду
кормить ее, купать, гулять с ней...
Чарли, который до этого играл большой красной пуговицей, привязанной к
нитке, неожиданно произносит:
- Я помогу Норме заботиться о собаке! Я тоже буду кормить ее,
расчесывать и не дам другим собакам кусать ее!
