Миша Званцев ни жертв никаких не приносил, ни храмов не осквернял, а
вы его - в камеру. А потом следствие, и не уверен, что все следователи
у вас, в Управлении, такие порядочные, как вы. Сами же знаете, что
грубее, то эффективнее. И спецмонастырь этот, попросту говоря, зона, и
колючая проволока, небось, вдоль забора тянется. Вам разве не жалко
парня, сердце разве не болит?
- Жалко, конечно, - вздохнув, признался я. - И сердце покалывает.
Но кроме сердца, у меня ещё и голова имеется. И я понимаю, что не
всегда стоит доверять своим порывам. Вы уж простите, батюшка, я, воз-
можно, резок. Но только после оно боком выйдет.
- А чему же тогда доверять, Алексей Юрьевич? Должностным инструк-
циям? Я старше вас, должно быть, раза в два, так на моей памяти их
столько поменялось, а сердце - оно всегда при мне. И Господь со мной
через него говорит. Думаю, и с вами тоже. А инструкции... Их люди пи-
шут.
- Так по-вашему, Управление вообще не нужно? - чувствуя, что за-
кипаю внутри, тихо произнёс я. - И мы, выходит, не различаем Божьих
повелений? Знаете, когда мы присягу давали, владыка Пафнутий в своём
слове сказал - ребята, помните всегда, что вы - боевой отряд Церкви.
- Прямо так и сказал? - чуть ли не испуганно переспросил отец Ни-
колай. Помолчав, хмуро произнёс:
- Что ж, неудивительно. А раньше говорили - вооружённый отряд
партии. Это про ЧК. Схожесть лексики далеко не случайна, Алексей Юрь-
евич. Вообще, должен вам сказать, это всё очень неоднозначные вопросы.
И говоря откровенно, а я чувствую, с вами можно - так вот, говоря отк-
ровенно, то, что произошло десять лет назад, с церковной точки зрения
можно оценивать весьма неоднозначно. Что-то, разумеется, пошло стране
нашей во благо, а что-то, увы, наоборот. Да и Церковь отнюдь не во
всём выиграла, если уж светским жаргоном пользоваться.
- Знаете, - не удержался я, - несколько странно слышать такое от
священника.
- А многие ли священники говорили с вами откровенно? - испытующе
глянул на меня отец Николай. - Кто, разрешите полюбопытствовать, ваш
духовник?
- Протоиерей Аркадий, настоятель храма Покрова Пресвятой Богоро-
дицы в Старом Логу.
- Тесен мир, - непонятно усмехнулся священник. - Знаю немножко
отца Аркадия. Духоносный батюшка, да. Вам, можно сказать, повезло. Но
ведь подобные темы вы с ним не обсуждалили, так?
Я молча кивнул.
- А по своей инициативе немногие решатся на такую откровенность.
Можно и сана лишиться, да и не только. Но вам, Алексей Юрьевич, я ве-
рю, иначе и не стал бы просить за Мишу. Вы, надо полагать, не напишете
рапорт об опасных настроениях протоиерея Николая Пчелинцева. Впрочем,
в любом случае я отвечаю за эти слова и перед Богом, и перед своей со-
вестью. Так вот, не пугайтесь того, что я сейчас скажу, но... Подумай-
те, долго ли продержится наша православная Держава?
- С чего бы это ей развалиться? Экономика успешно восстанавлива-
ется. Внешний долг выплачен. Сами знаете, чего это стоило, но - выпла-
чен. А что до армии - она у нас вполне способна разобраться с любым
агрессором.
- Ох, Алексей... Простите, что уж без отчества, но вы ещё так мо-
лоды. А что касается Державы, так не вторжение извне нам угрожает.
Никто воевать не полезет, внешний мир нас вроде как вычеркнул с глобу-
са, мы ему не мешаем, он нас не трогает. Да сейчас, после событий
98-го, у любого политика хватит ума, чтобы не нажать кнопку. Дело-то в
другом. Возмездие проводилось очень хорошими, чистыми людьми, тут я не
спорю. Но минуло десять лет - и где они? Государь понастоящему правос-
лавный человек, предстоятель за народ перед лицом Божиим. Но он чудо-
вищно одинок, и все его указы, будь они самыми что ни на есть верными,
проходят через миллионы чиновничьих рук. А руки эти год от году гряз-
нее.
Иссякает, Алексей Юрьевич, начальный-то импульс, и скоро наша
страна будет лишь притворяться православной Державой. То есть что ка-
саемо Державы - тут без притворства. Державность, она в крови. А вот
православие для многих, увы, для слишком многих стенет вывеской. И
тогда любого толчка достаточно, чтобы пошли разматываться события. Сто
лет назад красные только потому и сумели перехватить бразды, что наши
прадеды устали быть христианами. Наши дети тоже устанут. И тогда...
Подумайте, Алексей, что случится тогда даже не со страной, а с нами, с
Церковью? Начнутся такие гонения, что те, прошлого века, просто чепу-
хой покажутся.
А может, и того хуже получится. Безо всяких гонений, просто нам
уже не будет веры. Почти все отвернутся от Церкви, пойдут мимо. Вы по-
нимаете, что пойдут путём погибели, я это понимаю, но они-то не пой-
мут. Снова нас, христиан, будет жалкая горстка, как в первые времена.
И я спокоен за тех, кто сумеет остаться верным. Дело в других, в поги-
бающих. Их жалко. А если тогда, через двадцать лет, через пятьдесят,
пускай даже спустя столетие, спросят, кто виноват? Что вы скажете по-
томкам, Лёша? Что вы не напрасно носили православный меч? И сами не
заметили, как превратился он в православный кнут?
- Я одного только не понимаю, батюшка, какой практический вывод
следует из всех этих фантастических гипотез? - терпеливо произнёс я. -
Мы ведь, кажется, начинали разговор о Мише Званцеве. Так вот, хочу
внести ясность. Я - всего лишь разовый исполнитель задания. Не в моей
власти прекратить дело, отдать мальчика вам на поруки, выпустить его
из КПЗ. Завтра за ним приедут сотрудники из столичного Управления и
увезут его. Будет следствие. Ну конечно, я приложу к рапорту своё лич-
ное мнение, что в этом деле нецелесообразна излишняя строгость.
Но моё мнение ничего не решает, поймите это. Я вообще не из
следственного отдела, моя работа - с автоматом за сатанистами бегать,
я - силовик. Просто сейчас кроме меня некого было откомандировать. Но
ещё раз говорю - я ничего не решаю. Попробуйте, конечно, послать пись-
мо начальнику Управления, а ещё лучше - прийти на судебное разбира-
тельство, высказать своё мнение. Только, боюсь, суда и не будет, Мише
ведь только тринадцать, так что в спецмонастырь его направят админист-
ративным порядком. Возможно, вам, как его духовнику, сообщат адрес мо-
настыря и даже разрешат навещать его. Но больше ничего сделать нельзя.
- Что ж, - допивая чай, согласился отец Николай, - раз уж нельзя,
так нельзя. Я, простите, поначалу неправильно понял ситуацию. Думал,
дело-то небольшое, можно и местными силами решить. Ну ладно, - поднял-
ся он. - Спасибо за угощение, но пора и честь знать. Вы уж, Алексей
Юрьевич, на меня не обижайтесь, я, кажется, много лишнего сказал. А
впрочем, может, оно и не зря. Всего доброго вам. Если когда ещё появи-
тесь в наших краях, заходите. Буду рад с вами повидаться.
Он аккуратно отодвинул стул и как-то вдруг сразу оказался возле
двери. Плавным движением - как, должно быть, заходя в алтарь на служ-
бе, толкнул её. Оттуда, из полынной тьмы, дохнуло вдруг на долю секун-
ды ледяным звёздным ветром - и высокая фигура священника растворилась
в этой черноте.
- Доброй ночи, батюшка! - запоздало крикнул я вслед. Ещё спустя
полминуты мне пришло в голову, что я забыл взять у него благословение.
Точно я не православный человек, а ковбой с дикого Запада.
Распахнув дверь, я кинулся было вслед, но куда там! Плотная тьма
заволокла пространство, пяток подслеповатых фонарей, кое-где разбро-
санных вдоль Старопетровской, лишь подсвечивал торжество сгустившейся
ночи, залитое чёрной водой небо лишь далеко у горизонта имело синева-
тый отсвет - как воспоминание о растаявшем закате.
Да, я и сейчас мог выбежать на улицу, и вжиться в эту темень, и
непонятно чем уловив слабеющий звук шагов, нагнать отца Николая, но
толку? Смешно бы я выглядел, испрашивая благословение на пустынной,
наполненной саранчиным треском улице. Ещё напугал бы батюшку до полус-
мерти. А может, мне хотелось сказать ему что-то? Если бы я знал, что!
Я вернулся в дом, и домыл оставшуюся после нашего чаепития посу-
ду. Хотя что там было домывать?
Теперь вот и отец Николай. Старик, мальчишка, священник. И все
они глядят на меня строгими глазами, и требуют абсолютно невозможного.
Точно я не рядовой исполнитель, а по крайней мере начальник следствен-
ной части. Имею власть распять его и власть отпустить его. Ничего себе
аналогии в голову лезут! А даже если бы и мог, что бы это изменило?
Легко было отцу Николаю рассуждать о ненужности Управления, но
я-то знал, как быстро превращается милосердие таких вот, как он, в по-
пустительство врагу. Ему не приходилось глядеть в мутные, залитые не-
навистью глаза Рыцарей и Адептов. А ведь половину этих несчастных, ес-
ли не больше, можно было в своё время спасти. Если бы их не жалели
простенькой, неумелой жалостью бабки, что кладёт горячую грелку на
больной живот внучонка. А у того - перитонит. Если бы не жонглировали
словом "свобода" те, кто до настоящей свободы не дорос. Что лучше -
годы спецмонастыря или адская вечность?
А ведь оставь я Мишку на свободе, именно ею бы дело и кончилось.
Смешно мне было слушать отца Николая, все эти его "взять на поруки" да
"наблюдать за развитием мальчика". Опытному оккультисту достаточно бы-
ло бы недели, чтобы пролезть сквозь все приходские заслоны. Интересно,
а про внушение на расстоянии батюшка что-либо слышал? А знает ли он,
что Адепты, к примеру, могут менять внешность? Что под видом доброй
тётки из прихода в дом Званцевых мог просочиться кое-кто совсем иной?
Что в сознание мальчишки можно внедриться через ту же непутёвую его
мамашу, через школьных приятелей или учителей. Их батюшка, надо пола-
гать, тоже способен контролировать?
И пусть идёт всё как идёт. В конце концов, Промысел о Мишке, на-
верное, в том и заключается - проведя через мытарства спецмонастыря,
спасти его пока ещё чистую душу. Да и что такого в монастыре, чего
нельзя было бы выдержать? Ладно, я понимаю, что это - колония строгого
режима. Но даже предполагая худшее, всё равно. Ну, положим, пацанов
там лупят. У нас в интернате тоже ведь был такой Виктор Андреевич,
подзатыльники только так раздавал, а если что серьёзнее - уводил в
спортзал и там, говорят, сложенным вдвое телефонным проводом... Серёж-
ке однажды досталось, когда он по карнизу пятого этажа прогуляться ре-
шил. Они с Пашкой Смагиным поспорили. Кажется, на блок сигарет. Но
ведь жили тем не менее, да и Андреича вскоре с работы вышибли. Едва
только Григорий Николаевич директорским замом стал, сразу треть персо-
нала - на улицу, без выходного пособия. И ведь было за что, ещё как
было.
Но это интернат, а спецмонастырь - заведение совсем иное. Там без
строгости просто нельзя - ребятишки-то необычные, кто телепает, кто
ясновидит, а кто уже и колдует по-настоящему. Лишь только с ними ос-
лабь - попросту разбегутся, и никакая колючая проволока не удержит. А
то и хуже - устроят там, под монастырской крышей, семинар по обмену
опытом. Чтоб творить им совместное зло потом. Конечно, лучше бы своими
глазами увидеть, но это необязательно - сейчас в моей памяти всплыли
рассказы того же Толика Зайцева, он в таком вот монастыре полтора года
пахал в роте внешней охраны. У них, говорил он, порядок закручен же-
лезный, если что не так - сразу в карцер, а там, наверное, и секут.
Хотя официально телесных наказаний, конечно же, нет.
Значит, это ждёт и Мишку? Полуосвещённый подвал, и опрокинутый
лицом вниз, он обхватит руками узенький топчан, и вздрогнут острые ло-
патки на загорелой спине, а какой-нибудь мордоворот-сверхсрочник - щё-
ки со спины видать - не спеша выбирает из латунного ведра длинные гиб-
кие прутья.
Картинка столь ясно нарисовалась у меня перед глазами, что я даже
головой мотнул, отгоняя мерзкое видение.
