нёс в безразмерное никуда.
Глава 9. Юг там, где солнце.
Серое лезвие шоссе истончалось у горизонта, где дыбились невысо-
кие, обросшие синеватым сосняком холмы. По обеим сторонам тянулось
ржаное поле, среди добела высветлившихся колосьев то и дело торчали
бурые пятна - вымахали-таки упрямые сорняки, непременный бурьян в ком-
пании с порыжевшим конским щавелем, и оттого поле казалось плоским не-
дожаренным блином.
Только вот не хотелось думать о той сковородке, где всё это про-
исходит. Тем более, подогревалась она отнюдь не снизу. Маленький, неп-
ривычно-синий солнечный диск намертво вплавился в блёклое небо, и ис-
ходили от него тягучие волны жара.
Автомат висел у меня на плече, по-уставному. Короткое движение -
и он уже в руках, готов к бою. Только вот с кем тут вести бой? Против-
ника не предвиделось, и всё-таки я знал, что скоро, очень скоро оружие
потребуется.
Впереди, в трёх шагах от меня, брёл по дымящемуся асфальту Мишка.
Он не слишком торопился, да и некуда ему было спешить, тем более, что
шею его перехватывала тугая верёвочная петля. Другим концом я предус-
мотрительно обмотал свою левую руку. Хорошая была верёвка, точнее,
капроновый шнур, полторы тонны держит на разрыв, так что никуда пацан
не денется.
Он тоже это понимал, и шагал не оборачиваясь. Загорелая его спина
поблёскивала капельками пота, и перечёркивали её кривыми зигзагами
багрово-фиолетовые рубцы - точно остановившиеся навсегда молнии. Ещё
не до конца запёкшиеся, набухшие, они сочились густыми бусинками кро-
ви. Странно, что после таких побоев Мишка вообще способен был идти,
но, тем не менее шёл, упрямо опустив голову, равномерно дёргались ост-
рые лопатки, и налетающий иногда лёгкий ветерок трепал его белобрысые,
с едва заметной рыжинкой волосы.
Всё было правильно и безнадёжно. Я понимал, что должен вскоре
сделать, лишь только дойдём до места. Ничего не попишешь, именно сюда
указала деревянная стрелка, и лучше уж я, чем кто-нибудь. Хотя при од-
ной мысли об этом желудок начинало крутить.
Солнце равнодушно поливало нас невидимым огнём, воздух дрожал, и
прокатывались иногда в нём упругие слепые волны, словно кто-то огром-
ный дышал прерывисто и страшно.
А серое в извилистых трещинах шоссе курилось синеватымм дымками,
и точно мышцы под слоновьей шкурой, подрагивали ломкие тени колосьев.
Порою мне казалось, что ещё немного - и разломится асфальт, полезет из
невозможных глубин оголодавшая, дождавшаяся-таки своего часа стая.
Вот ещё совсем немного, еще десяток шагов - и...
Что-то упругое толкнулось мне в грудь, я резко остановился, и ру-
ка сама собой потянулась за автоматом, а потом вдруг дёрнулся во мне
какой-то нерв, и заплясали в глазах жёлтые пятна, я вскинул голову - и
замер.
Впереди, шагах не более чем в пяти, стоял высокий худой старик в
снежно-белой пресвитерской ризе. Он опирался на длинный, с загибающей-
ся рукоятью посох и спокойно смотрел на меня.
Ни старик, ни его посох не отбрасывали тени.
Я осторожно взглянул в Мишкину сторону - тот, кажется, был не
особо удивлён, но только, - внезапно понял я, - разжалась в нём тоск-
ливая пружина ожидания, и лицо его - не видя, я знал это совершенно
точно, осветилось вдруг нерешительной улыбкой.
А ещё я знал, кто стоит рядом.
Это был действительно он, иеромонах Пётр, испарились и разделяв-
шие нас девяносто лет, и мост, откуда его сбросили, и даже первая моя
мысль - это лишь сон, и та растаяла в обволакивающей нас горячей дым-
ке.
Почему-то стало очень трудно дышать, и слезились веки - я так и
не мог отвести взгляд от серых, внимательных стариковских глаз. Огром-
ное расстояние было между нами, я понимал это, но понимал ещё и то,
что сейчас нет уже ни километров, ни дней, и что пять шагов, что сотня
лет - всё одинаково неважно.
Отец Пётр между тем медленно поднял свой посох - и я не понял,
как это случилось, но грудь мою сотряс непредставимой силы удар, это
не было больно, я не успел даже и испугаться, но что-то сильнее страха
и боли вошло в меня. С костяным треском рвалось что-то внутри, звенели
в ушах одному лишь мне слышные колокола, волна смертельной, одуряющей
тоски накатилась - и тут же схлынула, сменившись вдруг чистой, неотме-
нимой радостью, точно просыпаешься солнечным весенним утром, и впереди
- бескрайний, наполненный теплом и ветром день.
А ещё спустя мгновение я увидел солнце - огромное, оранжево-чис-
тое, оно висело почему-то совсем не там, где секунду назад - всё стало
не так, как раньше, лево и право поменялись местами, горизонт отодви-
нулся вдруг далекодалеко, и сводящий с ума жар обернулся мягким, раз-
литым в воздухе теплом.
А посох отца Петра направлен был теперь вправо, туда, где посели-
лось похожее на спелый апельсин солнце. Туда, - понял я, проследив
взглядом направление.
Туда, беззвучно подтвердил отец Пётр, уходя в полуденный воздух.
Секундой спустя его уже не стало, и ничего не было - ни шоссе, ни по-
ля, ни солнца - но продираясь сквозь густую, липкую черноту, я всё же
помнил: туда!
Лёгкий, точно семя одуванчика, лунный луч скользнул по моей щеке.
Точно звал куда-то, вытягивал из плотной тьмы.
Я открыл глаза.
Круторогий месяц, казалось, приклеился к оконному стеклу, заливая
комнату слабым, розоватого оттенка светом. Едва ощутимый ветерок тре-
пал занавески, и пахло растёртой между пальцами полынью.
Себя я обнаружил скрючившимся на диване. На полу валялось ском-
канное одеяло. Так вот, выходит, и заснул не раздеваясь? Сколько же
времени сейчас?
Оказалось, второй час ночи. Недолго, значит, я спал.
Однако за это время успел уже вернуться культурно отдохнувший Ни-
китич - из приоткрытой двери в дальнюю комнату слышался его мощный, с
невнятным присвистом храп.
Я резко поднялся, задев локтем выгнутую спинку стула.
Странно, но не было чувства, что это наяву. Напротив, и осторож-
ный лунный свет, и храпящий дядя Федя, и негромко скрипнувшая половица
- всё казалось ненастоящим, словно я, вырвавшись из той, запредельной
и жадной тьмы, провалился в чей-то чужой сон, а настоящий мир остался
там - на пшеничном поле, где к круто изгибавшемуся горизонту катилось
рыжее солнечное колесо, и высокий старик в белой рясе направил посох
туда, где...
Я и теперь чувствовал это странное направление - его и можно-то
было только чувствовать, настолько неуместными сделались слова. Меня
точно тянуло куда-то на пульсирующей в темноте ниточке. Здесь, в сон-
ном домике Фёдора Никитича, просто нельзя было больше оставаться. С
каждой секундой я понимал это яснее и яснее.
Неужели этот сон послан мне как ответ? Значит, вот так, Господи?
Но что же дальше? И вообще, Ты ли мне ответил? Или...
Огонёл лампадки едва заметно трепетал во тьме - точно колыхались
желтовато-зелёные крылья осторожной бабочки. И оттуда, с невидимых
сейчас икон, глядели в меня бездонные глаза.
- Да будет воля Твоя, Господи, - прошептая я, осеняя себя крест-
ным знамением. - Пресвятая Богородице, помоги мне, убереги от всякого
зла...
И ничего не случилось. Всё так же дрожали на дощатом полу пятна
лунного света, чуть слышно свиристела за окном какая-то птица, умирот-
ворённо храпел в дальней комнате загулявший Никитич. Разве что немного
ярче вспыхнула догоравшая лампадка, да и то - не померещилось ли?
Но всё так же дёргалась, звенела светлая ниточка, звало меня за-
гадочное направление.
Только вот куда направлен был посох? И что случилось на поле до
перевернувшего меня удара? Кого я вёл? Или наоборот?
Мишка!
Меня точно подбросило упругой, острой волной страха. Потому что я
знал - Мишке сейчас плохо, и если я промедлю хотя бы миг, тогда... Что
тогда, я не решался даже и подумать, как и не думал о том, откуда всё
это знаю, просто знал так же непреложно, как и то, что солнце взойдет
очень скоро, и поэтому просто нельзя опоздать.
Так, сумку на плечо. Дверь Никитич, разумеется, запер на толстую,
продетую в стальные скобы суковатую палку. Вынимать её - скрипу не
оберёшься, а мне ещё не хватало со стариком объясняться - тем более,
когда и сам ничего уже не понимаешь.
Я тихонечно поднял шпингалет, перемахнул подоконник и приземлился
в саду, на выложенную обломками кирпича дорожку. Теперь мой путь лежал
в полицейскую управу - туда, именно туда тянула меня тайная ниточка,
туда смотрел стёсанный о камни тысячи дорог железный наконечник посо-
ха.
Какая-то быстрая тень скользнула ко мне, ткнулась в ладонь и жар-
ко задышала.
- Прощай, Волчок, - шепнул я, погладив густую спутанную шерсть. И
быстро зашагал к калитке. Не было нужды оборачиваться - я и так знал,
что в спину мне глядят внимательные жёлтые глаза.
Отмахнувшись от комара, я случайно бросил взгляд на правую свою
руку, где фосфорицировала слабым зеленоватым светом стрелка маминого
компаса. Почему-то ей вздумалось вращаться, и она вертелась с бешеной
скоростью, точно север оказался сразу со всех сторон. Впрочем, ни к
чему ломать над этим голову - времени, чувствовал я, почти не оста-
лось.
Пустынны были улицы ночного Барсова. Даже собаки, в отличие от
вчерашнего, не брехали - угомонились уже, а петухам пока не пришло
время кричать. Никто не видел бегущего по тёплому ещё асфальту парня,
а даже если бы и увидели - мне-то что с того? Теперь, чувствовал я,
пошла совсем другая игра.
Возле двухэтажного особнячка городской полиции подслеповато горел
неоновый фонарь - вспыхивал, мигал пару секунд, раздумывая, совсем ли
гаснуть, или посветить ещё людям, после чего, приняв единственно пра-
вильное решение, разгорался в полную силу.
Дверь в дежурную часть, разумеется, была заперта. Пришлось давить
на едва заметную в тени кнопку звонка. Тот противно загудел, а я при-
готовился сам не зная к чему. Понятия не имел поручик Бурьянов, что
сейчас скажет коллегам и чем всё это кончится.
На пороге появился заспанный, немолодой уже капрал, в расстегну-
той гимнастёрке, но тем не менее в сползающей на бритый затылок фураж-
ке.
- Тебе чего? - неприветливо осведомился он, кинув на меня скучный
взгляд. Так обычно смотрят на таракана, которого и стоило бы разда-
вить, и рук пачкать не хочется.
- Поручик Бурьянов, УЗВ, - процедил я, сунув ему под нос раскры-
тую корочку.
- Ну и чего? А я, может, Папа Римский, - буркнул служивый. Он,
видимо, решал про себя нетривиальную задачу - спустить ли странного
визитёра пинком с крыльца, или всё же действовать по инструкции. Пос-
леднюю он, надо полагать, помнил плохо.
- Тебя что, капрал, в детстве крысиным ядом перекормили? - рыкнул
на него я, протискиваясь в помещение. - Или не проснулся? Я командиро-
ван столичным УЗВ, уяснил?
Будь на его месте вчерашний дежурный, мне не пришлось бы ломать
комедию, теряя драгоценное время. Но этот валенок, похоже, вообще был
не в курсе ситуации. А я-то, наивный, полагал, что раз уж в маленьком
городке новости разносятся мгновенно, то до всех и долетают. Облом,
однако, вышел.
Уже в дежурке, при свете, капрал, наконец, сумел разобраться в
моей корочке. Кивнув, он сунул ее обратно и поинтересовался:
- Ну, и чего случилось, поручик? Чего среди ночи припёрся?
Да, наша служба с полицией не в лучших отношениях, это никак уже
не исправишь, это наследственное. Однако хамов надо учить.
- Смирна-а! - рявкнул я, прожигая взглядом одуревшего дяденьку. -
Ты, ведро поноса, перед офицером УЗВ стоишь! Я тебя в две секунды в
такое место заделаю, где и свинарник раем покажется! Ну-ка, доложи как
следует!
Подействовало. Служитель порядка подтянулся, отдал честь и отра-
портовал:
- Старший капрал Синюхин, дежурный по гороской управе. Слушаю
