лись встретиться. Ведь это вам со мною переговорить нужно.
- Да я сюда зашел не для того, чтобы... - начал было Шахов и тут же с
чрезвычайной силой почувствовал, что зашел сюда именно для того, что-
бы... - он оборвал и докончил кратко: - мне с вами говорить не о чем!
- Как не о чем? А хотя бы на счет...
Шахов резко оборотился к нему, сжав кулаки; Главецкий пугливо мигнул
глазами, но остался на месте.
- Дело в том, - заговорил он вдруг тихим голосом, - что ведь бумаж-
ку-то я разыскал.
- Какую бумажку?
- Известную вам бумажку.
Он взглянул на Шахова и вдруг весь сжался и втянул голову в плечи.
- Никак не пойму, - продолжал он все тем же сдержанным голосом, - ни-
как не пойму, отчего вы на меня так сердитесь? Ну что же, скажем, у меня
на руках имеются некоторые документы, которыми можно, так сказать, про-
лить свет на ваше прошлое. Вам, допустим, это в данное время невыгодно,
неудобно. Ну, и что ж из этого? Тут дело, если можно так выразиться,
коммерческое. Вы вручаете мне некоторую сумму, по соглашению (он повысил
голос и сделал ударение на этом слове), именно по соглашению, я взамен
возвращаю вам эти документы. Вот и все. Ну есть ли тут из-за чего волно-
ваться?
- Ведь я уже говорил вам, что у меня денег нет, - пробормотал Шахов.
- Знаю! Я и не расчитывал, что получу сейчас же звонкой монетой. Так
сказать - "гони деньгу и никаких двадцать"! Я готов принять не только
монетой, а хотя бы... ну, хотя бы ценными предметами.
Эти последние слова он выговорил как-будто с опаской.
- Вот, например, ценные предметы, - тотчас же продолжал он, - так
сказать, дворцового происхождения. Некоторым лицам, которые стоят, если
можно так выразиться, близко к самому делу, ничего не стоит, например,
будучи где-нибудь там в карауле или...
- Нужно уйти, уйти сейчас же, просто повернуться и уйти, не говоря
больше ни одного слова, - подумал Шахов и сейчас же нарушил это решение.
- Покажите мне вашу бумагу, - сказал он хрипло, стараясь смотреть ми-
мо Главецкого.
Главецкий как-будто только и ожидал этой просьбы.
- Виноват, - сказал он, вскакивая и хватаясь за борт шинели, - тут
может-быть... тут может-быть неудобно. Может-быть, мы туда (он махнул
рукой в сторону двери), туда, на улицу выйдем. На пять минут, не больше!
Шахов послушно встал; они остановились недалеко от трактира, прямо
под фонарем; свет его падал на огромные фабричные стены на разбитый це-
ментный забор, усеянный стеклом и жестью.
Главецкий отступил назад на два шага и начал торопливо расстегивать
шинель.
- Извиняюсь, - снова начал он, немного подхихикивая, должно быть для
того, чтобы придать больше вежливости тому, что он говорил, - я бы поп-
росил, так сказать, ради предосторожности, на всякий случай... Заложите,
пожалуйста, руки за спину.
Шахов молча исполнил его просьбу.
Тогда началась длиннейшая история с вытаскиванием бумаги; Главецкий,
отвернувшись к забору, расстегнул шинель, вывернул на изнанку карман,
отстегнул где-то в подкладке французскую булавку, долго шарил в шинели,
засунув руку до локтя. Наконец, он оборотился к Шахову, держа бумагу в
руках; бумагу эту он осторожно развернул и лицевой стороной показал Ша-
хову.
- Вы слишком далеко держите. Ничего не могу разобрать, - сказал Шахов
тем чрезвычайно ровным голосом, который появлялся у него в минуты
сильного волнения.
Главецкий медленно разогнул руки, бумага придвинулась к Шахову на
полшага.
- Канцелярия Варшавского военного-губернатора, - разобрал он и попро-
сил:
- Еще немного поближе.
От напряжения, с которым он на таком расстоянии разбирал некрупный
канцелярский почерк, он произносил вслух почти каждое слово.
- "Содержащийся в Мокотовской тюрьме до приведения приговора суда в
исполнение государственный преступник Константин Шахов сообщил следова-
телю военно-полевого суда полковнику Собещанскому...
Краска отливала у него с каждым словом.
И вдруг тут же между строк, или над ними, или на этой разбитой це-
ментной стене он увидел серое, как пепел, лицо человека с завязанными за
спину руками, и тень виселицы над его головой, и этот последний взгляд
сочувствия и сожаления, обращенный к нему, к Шахову, к человеку, который
останется жить.
Главецкий следил за ним, напряженно щуря глаза, бумага в его руках
чуть-чуть дрожала.
- В виду важных услуг... - читал Шахов, выдавливая из себя каждое
слово, - настоящим прошу ваше высокопревосходительство о помиловании"...
- Помиловании... - повторил он медленно и раздумчиво, как-будто впер-
вые услышал это слово и, вдруг рванувшись вперед, с силой ударил Главец-
кого кулаком в лицо. Главецкий отлетел в сторону и налету бросил куда-то
скомканную бумагу. Кровь показалась у него на губах, тыльной стороной
руки он вытер кровь, ощупал языком зубы и оглянулся.
Никого не было вокруг, только босой, несмотря на выпавший снег,
мальчишка стоял в воротах и с любопытством ожидал продолжения драки.
Впрочем, никакого продолжения не было; Шахов с омерзением вытер за-
пачканную кровью руку и быстро пошел в сторону.
---------------
Поздней ночью он вернулся к своему отряду и никого не нашел.
Павловские казармы, в которых временно разместился отряд, были пусты.
В караульной команде ему передали клочок бумаги; на нем рукой Кривен-
ки было нацарапано приказание немедленно ехать вслед за отрядом, отпра-
вившимся, согласно распоряжению Военно-Революционного Комитета, на фронт
Гатчино-Царское Село.
IV
"Армия и красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке
рабочих".
Огромная толпа, с вкрапленными в нее ротами солдат, пушками, грузови-
ками и телегами, двигалась по широкому, прямому шоссе, уже посеревшему
от первого снега.
Мужчины с оружиями, со свертками проволоки, с патронташами поверх ра-
бочей одежды, женщины с лопатами, с кирками, иногда с патронными сумка-
ми, шли на фронт.
У них не было офицеров, - ими командовала уверенность в том, что они
отправляются умирать за революцию.
А за революцию нужно умирать весело!
На полях, по обе стороны шоссе, женщины и старики копали окопы и про-
тягивали длинные цепи проволочных заграждений.
Отряды солдат шли не в ногу, высмеивая кое-как одетых красногвардей-
цев; кляня по обыкновению все на свете в бога, в душу и в мать, шли мат-
росы.
За ними, разбрызгивая серую грязь, медленно ехали грузовики, с торча-
щими во все стороны штыками.
Кое-где встречались санитарные каретки, и женщины с перевязью Красно-
го Креста, высовывались из-за зеленого полотнища и кричали что-то в тол-
пу, размахивая руками.
Недалеко от Пулкова Шахов встретил крестьянскую телегу, медленно дви-
гавшуюся по направлению к городу. Мальчик с лицом белее полотна сидел на
ней, согнувшись над разорванным животом; он монотонно кричал, мотая го-
ловой.
Далеко к северу разорвались тучи, и на плоской, болотистой равнине
замаячили в пепельном утреннем свете квадратные очертания Петрограда.
Оттуда еле слышно доносились тревожные завывания фабричных гудков:
армия и красная гвардия революции нуждались в немедленной поддержке ра-
бочих.
V
- Шах.
...............
- Вы думаете о вашей даме и забываете о вашем короле.
- Вы не угадали; я потому и играю так плохо, что слишком много думаю
о моем короле.
Француз вскинул глаза; Тарханов вежливо наклонил голову и переставил
фигуру; он играл белыми: его королю грозил мат, а он только-что объявил
шах королю противника; это значило, что он не потерял еще надежды выиг-
рать партию.
Это было вечером двадцать седьмого октября.
Не прошло еще и суток, как Гатчина была занята "Верховным главноко-
мандующим, прибывшем во главе войск фронта, преданных родине и револю-
ции".
Офицеры Гатчинского гарнизона и штаба третьего конного корпуса собра-
лись в столовой Павловского дворца; на краю стола Тарханов играл в шах-
маты с французским офицером, немного в стороне у огромного белого камина
шел разговор о последних петроградских событиях.
- Вздор какой происходит, ерунда, пустяки, - говорил румяный, свежий
офицер с рыжеватыми усами. - Все расклеилось, все куда-то в сторону
прет. Большевики? Да при чем тут большевики? Большевиков и нет совсем!
Их выдумали, это просто-напросто солдат устал воевать... Вот сейчас, сию
минуту заключить перемирие, так ведь им тут же и крышка. Впрочем,
нельзя! Этого сейчас делать нельзя... Они и без того больше семи -
восьми дней не продержатся.
- Господа, Смолянинов говорит, что большевики продержатся восемь
дней, - сказал, немного покраснев, молоденький прапорщик, которому пору-
чили заведывать чаем, - хотите пари со мною, что через пять дней, не
позже первого или второго, от них и следа не останется?
- Отлично, я держу пари, - быстро сказал третий офицер.
Пари было слажено в несколько минут.
- Да вы вообразите себе, что большевикам никто не оказывает ни малей-
шего сопротивления, - говорил рыжеусый офицер, - ну, вот допустим, что
мы стоим сейчас не под Петроградом, а где-нибудь у чорта за пазухой, в
Острове... Допустим, что большевикам ничего не угрожает... Ну, и что же
произойдет? Да ничего не произойдет, пустота, гладкое место... Но за то
потом...
Рыжеусый офицер вдруг загорелся.
- Потом мы взялись бы за дело!
- Русские очень плохие политики, - вежливо сказал Тарханову француз,
взявшись двумя пальцами за ладью и размышляя о том, куда ее двинуть.
- И очень хорошие солдаты, - докончил он быстро и, оставив ладью, ре-
шительно взялся за королеву.
Разговор прекратился было, но вскоре заговорили снова, на этот раз о
Керенском.
Старый подполковник рассказал о том, как какой-то сотник на его гла-
зах отказался подать Керенскому руку.
- "Поручик, я подаю вам руку".
- "Виноват, господин Верховный главнокомандующий, я не могу подать
вам руки. Я - корниловец".
Молоденький прапорщик так живо представил себе эту сцену, что пролил
свой чай на ковер.
- Ну, и что же Керенский?
- Да ничего! Велел взыскать с этого офицера да и только.
- Он же баба! - снова заговорил рыжеусый, - он же баба, слюнтяй
страшный! Какой же он верховный, главнокомандующий? Он помощник присяж-
ного поверенного, а не главнокомандующий.
Подполковник остановил было его, но тут же прислушался с интересом.
- Мне Книрша рассказывал, как он упал в обморок, когда ему принесли
телеграмму от Духонина. А пока адъютанты прыскали одеколоном и махали на
него платками, Книрша поднял с пола телеграмму.
- Знаете, что там было написано? "От имени армий фронта заявляю о
полном подчинении Временному Правительству".
Все рассмеялись.
- А что, господа? - продолжал разгорячившись рыжеусый, - ведь сказать
по-правде, разве нам такой человек нужен?
Тарханов медленно отвел глаза от шахматной доски, обернулся к рыжеу-
сому офицеру. Он ответил ему кратко.
- Он нам еще нужен.
- Зачем?
Тарханов как-будто с прежним вниманием обратился к шахматной игре. Он
пробормотал, немного погодя.
- Он нужен нам как приманка.
- Какая приманка? Для кого приманка?
- Для кого? Для известного сорта рыбы.
Все вдруг замолчали.
- Вот она где у нас сидит, эта известная рыба, - проворчал подполков-
ник.
Щеголеватый офицер быстро вошел в комнату.
- Поручика Тарханова Верховный главнокомандующий просит присутство-
вать на штабном совещании, - сказал он поспешно.
Тарханов извинился перед своим партнером и вышел.
- Этот... этот того, - неопределенно сказал рыжеусый, кивая вслед ему
головой, - из этого человека будет толк, помяните мое слово!
VI
Вторая молодость мага и волшебника Временного Правительства наступила
тогда когда он решил наконец взглянуть вокруг себя открытыми глазами.
Это простое решение было принято после пяти месяцев руководства пол-
