переговаривались невидимые пароходы, слышались милицейские
свистки и поворачивался красный маячный огонек.
-- Проклятая страна! -- бормотал Корейко. - Страна, в
которой миллионер не может повести свою невесту в кино.
Сейчас Зося уже казалась ему невестой. К утру побелевший
от бессонницы Александр Иванович забрел на окраину города.
Когда он проходил по Бессарабской улице, ему послышались звуки
"матчиша". Удивленный, он остановился,
Навстречу ему спускался с горы желтый автомобиль. За
рулем, согнувшись, сидел усталый шофер в хромовой тужурке.
Рядом с ним дремал широкоплечий малый, свесив набок голову в
стетсоновской шляпе с дырочками. На заднем сиденье развалились
еще двое пассажиров: пожарный в полной выходной форме и
атлетически сложенный мужчина в морской фуражке с белым верхом.
-- Привет первому черноморцу! - крикнул Остап, когда
машина с тракторным грохотом проносилась мимо Корейко. --
Теплые морские ванны еще работают? Городской театр
функционирует? Уже объявили Черноморск вольным городом?
Но Остап не получил ответа. Козлевич открыл глушитель, и
"Антилопа" утопила первого черноморца в облаке голубого дыма.
-- Ну, - сказал Остап очнувшемуся Балаганову, - заседание
продолжается. Подавайте сюда вашего подпольного Рокфеллера.
Сейчас я буду его раздевать. Ох, уж мне эти принцы и нищие!
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДВА КОМБИНАТОРА *
ГЛАВА Х. ТЕЛЕГРАММА ОТ БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ
С некоторого времени подпольный миллионер почувствовал на
себе чье-то неусыпное внимание. Сперва ничего определенного не
было. Исчезло только привычное и покойное чувство одиночества.
Потом стали обнаруживаться признаки более пугающего свойства.
Однажды, когда Корейко обычным размеренным шагом двигался
на службу, возле самого "Геркулеса" его остановил нахальный
нищий с золотым зубом. Наступая на волочащиеся за ним тесемки
от кальсон, нищий схватил Александра Ивановича за руку и быстро
забормотал:
-- Дай миллион, дай миллион, дай миллион! После этого
нищий высунул толстый нечистый язык и понес совершенную уже
чепуху. Это был обыкновенный нищий полуидиот, какие часто
встречаются в южных городах. Тем не менее Корейко поднялся к
себе, в финсчетный зал, со смущенною душой. С этой вот встречи
началась чертовщина. В три часа ночи Александра Ивановича
разбудили. Пришла телеграмма. Стуча зубами от утреннего
холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: "Графиня
изменившимся лицом бежит пруду".
-- Какая графиня? - ошалело прошептал Корейко, стоя
босиком в коридоре.
Но никто ему не ответил. Почтальон ушел. В дворовом садике
страстно мычали голуби. Жильцы спали. Александр Иванович
повертел в руках серый бланк. Адрес правильный. Фамилия тоже.
"Малая Касательная 16 Александру Корейко графиня
изменившимся лицом бежит пруду".
Александр Иванович ничего не понял, но так взволновался,
что сжег телеграмму на свечке.
В семнадцать часов тридцать пять минут того же дня прибыла
вторая депеша:
"Заседание продолжается зпт миллион поцелуев". Александр
Иванович побледнел от злости и разорвал телеграмму в клочки. Но
в эту же ночь принесли еще две телеграммы-молнии. Первая;
"Грузите апельсины бочках братья Карамазовы". И вторая:
"Лед тронулся тчк командовать парадом буду я". После этого
с Александром Ивановичем произошел на службе обидный казус.
Умножая в уме по просьбе Чеважевской девятьсот восемьдесят пять
на тринадцать, он ошибся и дал неверное произведение, чего с
ним никогда в жизни не случалось. Но сейчас ему было не до
арифметических упражнений. Сумасшедшие телеграммы не выходили
из головы.
-- Бочках, -- шептал он, устремив глаза на старика
Кукушкинда. -- Братья Карамазовы. Просто свинство какое-то.
Он пытался успокоить себя мыслью, что это милые шутки
каких-то друзей, но эту версию живо пришлось отбросить. Друзей
у него не было. Что же касается сослуживцев, то это были люди
серьезные и шутили только раз в году-первого апреля. Да и в
этот день веселых забав и радостных мистификаций они
оперировали только одной печальной шуткой: фабриковали на
машинке фальшивый приказ об увольнении Кукушкинда и клали ему
на стол. И каждый раз в течение семи лет старик хватался за
сердце, что очень всех потешало. Кроме того, не такие это были
богачи, чтобы тратиться на депеши.
После телеграммы, в которой неизвестный гражданин
уведомлял, что командовать парадом будет именно он, а не
кто-либо другой, наступило успокоение. Александра Ивановича не
тревожили три дня. Он начал уже привыкать к мысли, что все
случившееся нисколько его не касается, когда пришла толстая
заказная бандероль. В ней содержалась книга под названием
"Капиталистические акулы" с подзаголовком: "Биография
американских миллионеров".
В другое время Корейко и сам купил бы такую занятную
книжицу, но сейчас он даже скривился от ужаса. Первая фраза
была очеркнута синим карандашом и гласила:
"Все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным
путем".
Александр Иванович на всякий случай решил пока что не
наведываться на вокзал к заветному чемодану. Он находился в
весьма тревожном расположении духа.
-- Самое главное, - говорил Остап, прогуливаясь по
просторному номеру гостиницы "Карлсбад", - это внести смятение
в лагерь противника. Враг должен потерять душевное равновесие.
Сделать это не так трудно. В конце концов люди больше всего
пугаются непонятного. Я сам когда-то был мистиком-одиночкой и
дошел до такого состояния, что меня можно было испугать простым
финским ножом. Да, да. Побольше непонятного. Я убежден, что моя
последняя телеграмма "мысленно вместе" произвела на нашего
контрагента потрясающее впечатление. Все это-суперфосфат,
удобрение. Пусть поволнуется. Клиента надо приучить к мысли,
что ему придется отдать деньги. Его надо морально разоружить,
подавить в нем реакционные собственнические инстинкты.
Произнеся эту речь, Бендер строго посмотрел на своих
подчиненных. Балаганов, Паниковский и Козлевич чинно сидели в
красных плюшевых креслах с бахромой и кистями. Они стеснялись.
Их смущал широкий образ жизни командора, смущали золоченые
ламбрекены, ковры, сиявшие яркими химическими колерами, и
гравюра "Явление Христа народу". Сами они вместе с "Антилопой"
остановились на постоялом дворе и приходили в гостиницу только
за получением инструкций.
-- Паниковский, -- сказал Остап, -- вам было поручено
встретиться сегодня с нашим подзащитным и вторично попросить у
него миллион, сопровождая эту просьбу идиотским смехом?
-- Как только он меня увидел, он перешел на
противоположный тротуар, - самодовольно ответил Паниковский.
-- Так. Все идет правильно. Клиент начинает нервничать.
Сейчас он переходит от тупого недоумения к беспричинному
страху. Я не сомневаюсь, что он вскакивает по ночам в постели и
жалобно лепечет: "Мама, мама". Еще немного, самая чепуха,
последний удар кисти -- и он окончательно дозреет. С плачем он
полезет в буфет и вынет оттуда тарелочку с голубой каемкой...
Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул
Паниковскому, Паниковский подмигнул Козлевичу, и хотя честный
Козлевич ровно ничего не понял, он тоже стал мигать обоими
глазами.
И долго еще в номере гостиницы "Карлсбад" шло дружелюбное
перемигивание, сопровождавшееся смешками, цоканьем языком и
даже вскакиванием с красных плюшевых кресел.
-- Отставить веселье, - сказал Остап. - Пока что тарелочка
с деньгами в руках Корейко, если только она вообще существует,
эта волшебная тарелочка,
Затем Бендер услал Паниковского и Козлевича на постоялый
двор, предписав держать "Антилопу" наготове.
-- Ну, Шура, - сказал он, оставшись вдвоем с Балагановым,
-- телеграмм больше не надо. Подготовительную работу можно
считать законченной. Начинается активная борьба. Сейчас мы
пойдем смотреть на драгоценного теленочка при исполнении им
служебных обязанностей.
Держась в прозрачной тени акаций, молочные братья прошли
городской сад, где толстая струя фонтана оплывала, как свеча,
миновали несколько зеркальных пивных баров и остановились на
углу улицы Меринга. Цветочницы с красными матросскими лицами
купали свой нежный товар в эмалированных мисках. Нагретый
солнцем асфальт шипел под ногами. Из голубой кафельной молочной
выходили граждане, вытирая на ходу измазанные кефиром губы.
Толстые макаронные буквы деревянного золота, составлявшие
слово "Геркулес", заманчиво светились. Солнце прыгало по
саженным стеклам вертящейся двери. Остап и Балаганов вошли в
вестибюль и смешались с толпой деловых людей.
ГЛАВА XI. ГЕРКУЛЕСОВЦЫ
Как ни старались часто сменявшиеся начальники изгнать из
"Геркулеса" гостиничный дух, достигнуть этого им так и не
удалось. Как завхозы ни замазывали старые надписи, они все-таки
выглядывали отовсюду. То выскакивало в торговом отделе слово
"Кабинеты", то вдруг на матовой стеклянной двери машинного бюро
замечались водяные знаки "Дежурная горничная", то
обнаруживались нарисованные на стенах золотые указательные
персты с французским текстом "Для дам". Гостиница перла наружу.
Служащие помельче занимались в рублевых номерах четвертого
этажа, где останавливались в свое время деревенские батюшки,
приезжавшие на епархиальные съезды, или маленькие коммивояжеры
с варшавскими усиками. Там еще пахло подмышками и стояли
розовые железные умывальники. В номерах почище, куда заезжали
бильярдные короли и провинциальные драматические артисты,
разместились заведующие секциями, их помощники и завхоз. Здесь
уже было получше: стояли платяные шкафы с зеркалами и пол был
обшит рыжим линолеумом. В роскошных номерах с ваннами и
альковами гнездилось начальство. В белых ваннах валялись дела,
а в полутемных альковах висели диаграммы и схемы, наглядно
рисовавшие структуру "Геркулеса", а также связь его с
периферией. Тут сохранились дурацкие золоченые диванчики, ковры
и ночные столики с мраморными досками. В некоторых альковах
стояли даже панцирные никелированные кровати с шариками. На них
тоже лежали дела и всякая нужная переписка. Это было
чрезвычайно удобно, так как бумажки всегда находились под.
рукой.
В одном из таких номеров, в номере пятом, останавливался в
1911 году знаменитый писатель Леонид Андреев. Все геркулесовцы
это знали, и номер пятый почему-то пользовался в учреждении
дурной славой. Со всеми ответственными работниками,
устраивавшими здесь свой кабинет, обязательно приключалась
какая-нибудь беда. Не успевал номер пятый как следует войти в
курс дела, как его уже снимали и бросали на иную работу. Хорошо
еще, если без выговора. А то бывало и с выговором, бывало с
опубликованием в печати, бывало и хуже, о чем даже упоминать
неприятно.
-- Демонский номер, - в один голос утверждали потерпевшие.
-- Ну кто мог подозревать?
И на голову писателя, автора страшного "Рассказа о семи
повешенных", падали ужаснейшие обвинения, будто бы именно он
повинен в том, что т. Лапшин принял на службу шестерых родных
братьев-богатырей, что т. Справченко в заготовке древесной коры
понадеялся на самотек, чем эти заготовки и провалил, и что т.
Индокитайский проиграл в польский банчок 7384 рубля 03 коп.
казенных денег. Как Индокитайский ни вертелся, как ни доказывал
в соответствующих инстанциях, что 03 коп. он израсходовал на
пользу государства и что он может представить на указанную
