сконфузились.
-- Все, что нам надо, удоевцы отдадут сами. Вы это сейчас
увидите. Заготовьте место для хлеб-соли.
Тридцать километров "Антилопа" пробежала за полтора часа.
Последний километр Козлевич очень суетился, поддавал газу и
сокрушенно крутил головою. Но все усилия, а также крики и
понукания Балаганова ни к чему не привели. Блестящий финиш,
задуманный Адамом Казимировичем, не удался из-за нехватки
бензина. Машина позорно остановилась посреди улицы, не дойдя
ста метров до кафедры, убитой хвойными гирляндами в честь
отважных автомобилистов.
Собравшиеся с громкими криками бросились навстречу
прибывшему из мглы веков "лорен-дитриху". Тернии славы сейчас
же впились в благородные лбы путников. Их грубо вытащили из
машины и принялись качать с таким ожесточением, будто они были
утопленниками и их во что бы то ни стало нужно было вернуть к
жизни.
Козлевич остался у машины, а всех остальных повели к
кафедре, где по плану намечен был летучий трехчасовой митинг. К
Остапу протиснулся молодой человек шоферского типа и спросил:
-- Как остальные машины?
-- Отстали, -- равнодушно ответил Остап. -- Проколы,
поломки, энтузиазм населения. Все это задерживает.
-- Вы в командорской машине? -- не отставал
шофер-любитель. -- Клептунов с вами?
-- Клептунова я снял с пробега, -- сказал Остап
недовольно.
-- А профессор Песочников? На "паккарде"?
-- На "паккарде".
-- А писательница Вера Круц? -- любопытствовал полушофер.
-- Вот бы на нее посмотреть! На нее и на товарища Нежинского.
Он тоже с вами?
-- Знаете, -- сказал Остап, -- я утомлен пробегом.
-- А вы на "студебеккере"?
-- Можете считать нашу машину "студебеккером", -- сказал
Остап злобно, -- но до сих пор она называлась "лорен-дитрих".
Вы удовлетворены? Но шофер-любитель удовлетворен не был.
-- Позвольте, -- воскликнул он с юношеской назойливостью,
-- но ведь в пробеге нет никаких "лорен-дитрихов"! Я читал в
газете, что идут два "паккарда", два "фиата" и один
"студебеккер".
-- Идите к чертовой матери со своим "студебеккером"! --
заорал Остап. -- Кто такой Студебеккер? Это ваш родственник
Студебеккер? Папа ваш Студебеккер? Чего вы прилипли к человеку?
Русским языком ему говорят, что "студебеккер" в последний
момент заменен "лорен-дитрихом", а он морочит голову!
"Студебеккер! "
Юношу уже давно оттеснили распорядители, а Остап долго еще
взмахивал руками и бормотал:
-- Знатоки! Убивать надо таких знатоков! "Студебеккер" ему
подавай!
Председатель комиссии по встрече автопробега протянул в
своей приветственной речи такую длинную цепь придаточных
предложений, что не мог из них выкарабкаться в течение
получаса. Все это время командор пробега провел в большом
беспокойстве. С высоты кафедры он следил за подозрительными
действиями Балаганова и Паниковского, которые слишком оживленно
шныряли в толпе. Бендер делал страшные глаза и в конце концов
своей сигнализацией пригвоздил детей лейтенанта Шмидта к одному
месту.
-- Я рад, товарищи, -- заявил Остап в ответной речи, --
нарушить автомобильной сиреной патриархальную тишину города
Удоева. Автомобиль, товарищи, не роскошь, а средство
передвижения. Железный конь идет на смену крестьянской лошадке.
Наладим серийное производство советских автомашин. Ударим
автопробегом по бездорожью и разгильдяйству. Я кончаю,
товарищи. Предварительно закусив, мы продолжим наш далекий
путь.
Пока толпа, недвижимо расположившаяся вокруг кафедры,
внимала словам командора, Козлевич развил обширную
деятельность. Он наполнил бак бензином, который, как и говорил
Остап, оказался высшей очистки, беззастенчиво захватил в запас
три больших бидона горючего, переменил камеры и протекторы на
всех четырех колесах, захватил помпу и даже домкрат. Этим он
совершенно опустошил как базисный, так и операционный склады
удоевского отделения Автодора.
Дорога до Черноморска была обеспечена материалами. Не
было, правда, денег. Но это командора не беспокоило. В Удоеве
путешественники прекрасно пообедали.
-- О карманных деньгах не надо думать, -- сказал Остап, -
они валяются на дороге, и мы их будем подбирать по мере
надобности.
Между древним Удоевым, основанным в 794 году, и
Черноморском, основанным в 1794 году, лежали тысяча лет и
тысяча километров грунтовой и шоссейной дороги.
За эту тысячу лет на магистрали Удоев-Черное море
появлялись различные фигуры.
Двигались по ней разъездные приказчики с товарами
византийских торговых фирм. Навстречу им из гудящего леса
выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в каракулевой шапке.
Товары он отбирал, а приказчиков выводил в расход. Брели по
этой дороге завоеватели со своими дружинами, проезжали мужики,
с песнями тащились странники.
Жизнь страны менялась с каждым столетием. Менялась одежда,
совершенствовалось оружие, были усмирены картофельные бунты.
Люди научились брить бороды. Полетел первый воздушный шар. Были
изобретены железные близнецы-пароход и паровоз. Затрубили
автомашины.
А дорога осталась такой же, какой была при
Соловье-разбойнике.
Горбатая, покрытая вулканической грязью или засыпанная
пылью, ядовитой, словно порошок от клопов, протянулась
отечественная дорога мимо деревень, городков, фабрик и
колхозов, протянулась тысячеверстной западней. По ее сторонам,
в желтеющих, оскверненных травах, валяются скелеты телег и
замученные, издыхающие автомобили.
Быть может, эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди
асфальтовых полей Парижа, вспоминается российский проселок
очаровательной подробностью родного пейзажа: в лужице сидит
месяц, громко молятся сверчки и позванивает пустое ведро,
подвязанное к мужицкой телеге.
Но месячному свету дано уже другое назначение. Месяц
сможет отлично сиять на гудронных шоссе. Автомобильные сирены и
клаксоны заменят симфонический звон крестьянского ведерка. А
сверчков можно будет слушать в специальных заповедниках; там
будут построены трибуны, и граждане, подготовленные
вступительным словом какого-нибудь седого сверчковеда, смогут
вдосталь насладиться пением любимых насекомых.
ГЛАВА VII. СЛАДКОЕ БРЕМЯ СЛАВЫ
Командор пробега, 1водитель машины, бортмеханик и прислуга
за все чувствовали себя прекрасно.
Утро было прохладное. В жемчужном небе путалось бледное
солнце. В травах кричала мелкая птичья сволочь.
Дорожные птички "пастушки" медленно переходили дорогу
перед самыми колесами автомобиля. Степные горизонты источали
такие бодрые запахи, что, будь на месте Остапа какой-нибудь
крестьянский писатель-середнячок из группы "Стальное вымя", не
удержался бы он, вышел бы из машины, сел бы в траву и тут же на
месте начал бы писать на листах походного блокнота новую
повесть, начинающуюся словами: "Инда взопрели озимые.
Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу
светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж
заколдобился... "
Но Остап и его спутники были далеки от поэтических
восприятий. Вот уже сутки они мчались впереди автопробега. Их
встречали музыкой и речами. Дети били для них в барабаны.
Взрослые кормили их обедами и ужинами, снабжали заранее
заготовленными авточастями, а в одном посаде поднесли хлеб-соль
на дубовом резном блюде с полотенцем, вышитым крестиками.
Хлеб-соль лежала на дне машины, между ногами Паниковского. Он
все время отщипывал от каравая кусочки и в конце концов
проделал в нем мышиную дыру. После этого брезгливый Остап
выкинул хлеб-соль на дорогу. Ночь антилоповцы провели в
деревушке, окруженные заботами деревенского актива. Они увезли
оттуда большой кувшин топленого молока и сладкое воспоминание
об одеколонном запахе сена, на котором спали.
-- Молоко и сено, -- сказал Остап, когда "Антилопа" на
рассвете покидала деревню, -- что может быть лучше! Всегда
думаешь; "Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока
и сена". А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и
знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья.
А вы этого даже не заметили.
Спутники Бендера смотрели на него с уважением. Их
приводила в восторг открывшаяся перед ними легкая жизнь.
-- Хорошо жить на свете! -- сказал Балаганов. - Вот мы
едем, мы сыты. Может быть, нас ожидает счастье...
-- Вы в этом твердо уверены? -- спросил Остап. - Счастье
ожидает нас на дороге? Может быть, еще машет крылышками от
нетерпения? "Где, -- говорит оно, -- адмирал Балаганов? Почему
его так долго нет? " Вы псих, Балаганов! Счастье никого не
поджидает. Оно бродит по стране в длинных белых одеждах,
распевая детскую песенку: "Ах, Америка -- это страна, там
гуляют и пьют без закуски". Но эту наивную детку надо ловить,
ей нужно поправиться, за ней нужно ухаживать. А у вас,
Балаганов, с этой деткой романа не выйдет. Вы оборванец.
Посмотрите, на кого вы похожи! Человек в вашем костюме никогда
не добьется счастья. Да и вообще весь экипаж "Антилопы"
экипирован отвратительно. Удивляюсь, как это нас еще принимают
за участников автопробега!
Остап с сожалением оглядел своих спутников и продолжал:
-- Шляпа Паниковского меня решительно смущает. Вообще он
одет с вызывающей роскошью. Этот драгоценный зуб, эти
кальсонные тесемочки, эта волосатая грудь под галстуком...
Проще надо одеваться, Паниковский! Вы -- почтенный старик. Вам
нужны черный сюртук и касторовая шляпа. Балаганову подойдут
клетчатая ковбойская рубаха и кожаные краги. И он сразу же
приобретет вид студента, занимающегося физкультурой. А сейчас
он похож на уволенного за пьянство матроса торгового флота, О
нашем уважаемом водителе я не говорю. Тяжелые испытания,
ниспосланные судьбой, помешали ему одеться сообразно званию.
Неужели вы не видите, как подошли бы к его одухотворенному,
слегка испачканному маслом лицу кожаный комбинезон и хромовый
черный картуз? Да, детушки, вам надо экипироваться.
-- Денег нет, -- сказал Козлевич, оборачиваясь.
-- Шофер прав, - любезно ответил Остап, - денег
действительно нет. Нет этих маленьких металлических кружочков,
кои я так люблю. "Антилопа-Гну" скользнула с пригорка. Поля
продолжали медленно вращаться по обе стороны машины. Большая
рыжая сова сидела у самой дороги, склонив голову набок и глупо
вытаращив желтые незрячие глаза. Встревоженная скрипом
"Антилопы" птица выпустила крылья, вспарила над машиной и
вскоре улетела по своим скучным совиным делам. Больше ничего
заслуживающего внимания на дороге не произошло.
-- Смотрите! - закричал вдруг Балаганов. - Автомобиль!
Остап на всякий случай распорядился убрать плакат,
увещевавший граждан ударить автопробегом по разгильдяйству.
Покуда Паниковский выполнял приказ, "Антилопа" приблизилась к
встречной машине.
Закрытый серый "кадилак", слегка накренившись, стоял у
края дороги. Среднерусская природа, отражавшаяся в его толстых
полированных стеклах, выглядела чище и красивее, чем была в
действительности. Коленопреклоненный шофер снимал покрышку с
переднего колеса. Над ним в ожидании томились три фигуры в
песочных дорожных пальто.
-- Терпите бедствие? -- спросил Остап, вежливо приподнимая
фуражку.
Шофер поднял напряженное лицо и, ничего не ответив, снова
углубился в работу.
Антилоповцы вылезли из своего зеленого тарантаса. Козлевич
