бараньим паштетом.
Уселся за свой стол и Корейко. Утвердив загорелые локти на
письменном столе, он принялся вносить записи в контокоррентную
книгу.
Александр Иванович Корейко, один из ничтожнейших служащих
"Геркулеса", был человек в последнем приступе молодости -- ему
было тридцать восемь лет. На красном сургучном лице сидели
желтые пшеничные брови и белые глаза. Английские усики цветом
тоже походили на созревший злак. Лицо его казалось бы совсем
молодым, если бы не грубые ефрейторские складки, пересекавшие
щеки и шею. На службе Александр Иванович вел себя как
сверхсрочный солдат: не рассуждал, был исполнителен,
трудолюбив, искателен и туповат.
-- Робкий он какой-то, - говорил о нем начальник финсчета,
-- какой-то уж слишком приниженный, преданный какой-то
чересчур. Только объявят подписку на заем, как он уже лезет со
своим месячным окладом. Первым подписывается-- А весь оклад-то
-- сорок шесть рублей. Хотел бы я знать, как он существует на
эти деньги...
Была у Александра Ивановича удивительная особенность. Он
мгновенно умножал и делил в уме большие трехзначные и
четырехзначные числа. Но это не освободило Корейко от репутации
туповатого парня.
-- Слушайте, Александр Иванович, - спрашивал сосед, --
сколько будет восемьсот тридцать шесть на четыреста двадцать
три?
-- Триста пятьдесят три тысячи шестьсот двадцать восемь,
-- отвечал Корейко, помедлив самую малость.
И сосед не проверял результата умножения, ибо знал, что
туповатый Корейко никогда не ошибается.
-- Другой бы на его месте карьеру сделал, - говорили и
Сахарков, и Дрейфус, и Тезоименицкий, и Музыкант, и
Чеважевская, и Борисохлебский, и Лапидус-младший, и старый
дурак Кукушкинд, и даже бежавший в сумасшедший дом бухгалтер
Берлага, -- а этот-- шляпа! Всю жизнь будет сидеть на своих
сорока шести рублях.
И, конечно, сослуживцы Александра Ивановича, да и сам
начальник финсчета товарищ Арников, и не только он, но даже
Серна Михайловна, личная секретарша начальника всего
"Геркулеса" товарища Полыхаева, - ну, словом, все были бы
чрезвычайно удивлены, если б узнали, что Александр Иванович
Корейко, смиреннейший из конторщиков, еще только час назад
перетаскивал зачем-то с одного вокзала на другой чемодан, в
котором лежали не брюки "Столетье Одессы", не бледная курица и
не какие-нибудь "Задачи комсомола в деревне", а десять
миллионов рублей в иностранной валюте и советских денежных
знаках.
В 1915 году мещанин Саша Корейко был двадцатитрехлетним
бездельником из числа тех, которых по справедливости называют
гимназистами в отставке. Реального училища он не окончил, делом
никаким не занялся, шатался до бульварам и прикармливался у
родителей. От военной службы его избавил дядя,
делопроизводитель воинского начальника, и поэтому он без страха
слушал крики полусумасшедшего газетчика:
-- Последние телеграммы! Наши наступают! Слава богу! Много
убитых и раненых! Слава богу!
В то время Саша Корейко представлял себе будущее таким
образом: он идет по улице -- и вдруг у водосточного желоба,
осыпанного цинковыми звездами, под самой стенкой находит
1вишневый, скрипящий, как седло, кожаный бумажник. В бумажнике
очень много денег, две тысячи пятьсот рублей... А дальше все
будет чрезвычайно хорошо.
Он так часто представлял себе, как найдет деньги, что даже
точно знал, где это произойдет. На улице Полтавской Победы, в
асфальтовом углу, образованном выступом дома, у звездного
желоба. Там лежит он, кожаный благодетель, чуть присыпанный
сухим цветом акаций, в соседстве со сплющенным окурком. На
улицу Полтавской Победы Саша ходил каждый день, но, к крайнему
его удивлению, бумажника не было. Он шевелил мусор
гимназическим стеком и тупо смотрел на висевшую у парадного
хода эмалированную дощечку -- "Податной инспектор Ю. М.
Соловейский". И Саша ошалело брел домой, валился на красный
плюшевый диван и мечтал о богатстве, оглушаемый ударами сердца
и пульсов. Пульсы были маленькие, злые, нетерпеливые.
Революция семнадцатого года согнала Корейко с плюшевого
дивана. Он понял, что может сделаться счастливым наследником
незнакомых ему богачей. Он почуял, что по всей стране валяется
сейчас великое множество беспризорного золота, драгоценностей,
превосходной мебели, картин и ковров, шуб и сервизов. Надо
только не упустить минуты и побыстрее схватить богатство.
Но тогда он был еще глуп и молод. Он захватил большую
квартиру, владелец которой благоразумно уехал на французском
пароходе в Константинополь, и открыто в ней зажил. Целую неделю
он врастал в чужой богатый быт исчезнувшего коммерсанта, пил
найденный в буфете мускат, закусывая его пайковой селедкой,
таскал на базар разные безделушки и был немало удивлен, когда
его арестовали.
Он вышел из тюрьмы через пять месяцев. От мысли своей
сделаться богачом он не отказался, но понял, что дело это
требует скрытности, темноты и постепенности. Нужно было надеть
на себя защитную шкуру, и она пришла к Александру Ивановичу в
виде высоких оранжевых сапог, бездонных синих бриджей и
долгополого френча работника по снабжению продовольствием.
В то беспокойное время все сделанное руками человеческими
служило хуже, чем раньше: дома не спасали от холода, еда не
насыщала, электричество зажигалось только по случаю большой
облавы на дезертиров и бандитов, водопровод подавал воду только
в первые этажи, а трамваи совсем не работали. Все же силы
стихийные стали злее и опаснее: зимы были холодней, чем прежде,
ветер был сильнее, и простуда, которая раньше укладывала
человека в постель на три дня, теперь в те же три дня убивала
его. И молодые люди без определенных занятий кучками бродили по
улицам, бесшабашно распевая песенку о деньгах, потерявших свою
цену:
Залетаю я в буфет, Ни копейки денег нет, Разменяйте десять
миллио-нов...
Александр Иванович с беспокойством видел, как деньги,
которые он наживал с великими ухищрениями, превращаются в
ничто.
Тиф валил людей тысячами. Саша торговал краденными из
склада медикаментами. Он заработал на тифе пятьсот миллионов,
но денежный курс за месяц превратил их в пять миллионов. На
сахаре он заработал миллиард. Курс превратил эти деньги в
порошок.
В этом периоде одним из наиболее удачных его дел было
похищение маршрутного поезда с продовольствием, шедшего на
Волгу. Корейко был комендантом поезда. Поезд вышел из Полтавы в
Самару, но до Самары не дошел, а в Полтаву не вернулся. Он
бесследно исчез по дороге. Вместе с ним пропал Александр
Иванович.
ГЛАВА V. ПОДЗЕМНОЕ ЦАРСТВО
Оранжевые сапоги вынырнули в Москве в конце 1922 года. Над
сапогами царила зеленоватая бекеша на золотом лисьем меху.
Поднятый барашковый воротник, похожий с изнанки на стеганое
одеяло, защищал от мороза молодецкую харю с севастопольскими
полубаками. На голове Александра Ивановича помещалась
прелестная курчавая папаха.
А в Москве в ту пору уже бегали новые моторы с
хрустальными фонарями, двигались по улицам скоробогачи в
котиковых ермолочках и в шубках, подбитых узорным мехом "лира".
В моду входили остроносые готические штиблеты и портфели с
чемоданными ремнями и ручками. Слово "гражданин" начинало
теснить привычное слово "товарищ", и какие-то молодые люди,
быстро сообразившие, в чем именно заключается радость жизни,
уже танцевали в ресторанах уанстеп "Дикси" и даже фокстрот
"Цветок солнца". Над городом стоял крик лихачей, и в большом
доме Наркоминдела портной Журкевич день и ночь строчил фраки
для отбывающих за границу советских дипломатов.
Александр Иванович с удивлением увидел, что его одеяние,
считавшееся в провинции признаком мужественности и богатства,
здесь, в Москве, является пережитком старины и бросает
невыгодную тень на его обладателя.
Через два месяца на Сретенском бульваре открылось новое
заведение под вывеской "Промысловая артель химических продуктов
"Реванш", Артель располагала двумя комнатами. В первой висел
портрет основоположника социализма -- Фридриха Энгельса, под
которым, невинно улыбаясь, сидел сам Корейко в сером английском
костюме, продернутом красной шелковой ниткой. Исчезли оранжевые
ботфорты и грубые полубаки. Щеки Александра Ивановича были
хорошо выбриты. В задней комнате находилось производство. Там
стояли две дубовые бочки с манометрами и водомерными стеклами,
одна -- на полу, другая -- на антресолях. Бочки были соединены
тонкой клистирной трубкой, по которой, деловито журча, бежала
жидкость. Когда вся жидкость переходила из верхнего сосуда в
нижний, в производственное помещение являлся мальчик в
валенках. Не по-детски вздыхая, мальчик вычерпывал ведром
жидкость из нижней бочки, тащил ее на антресоли и вливал в
верхнюю бочку. Закончив этот сложный производственный процесс,
мальчик уходил в контору греться, а из клистирной трубки снова
неслось всхлипыванье: жидкость совершала свой обычный путь --
из верхнего резервуара в нижний.
Александр Иванович и сам точно не знал, какого рода
химикалии вырабатывает артель "Реванш". Ему было не до
химикалий. Его рабочий день и без того был уплотнен. Он
переезжал из банка в банк, хлопоча о ссудах для расширения
производства. В трестах он заключал договоры на поставку
химпродуктов и получал сырье по твердой цене. Ссуды он тоже
получал. Очень много времени отнимала перепродажа полученного
сырья на госзаводы по удесятеренной цене, и поглощали множество
энергии валютные дела на черной бирже, у подножия памятника
героям Плевны.
По прошествии года банки и тресты возымели желание узнать,
насколько благотворно отразилась на развитии промартели
"Реванш" оказанная ей финансовая и сырьевая помощь и не
нуждается ли здоровый частник еще в каком-либо содействии.
Комиссия, увешанная учеными бородами, прибыла в артель "Реванш"
на трех пролеточках. В пустой конторе председатель комиссии
долго вглядывался в равнодушное лицо Энгельса и стучал - палкой
по еловому прилавку, вызывая руководителей и членов артели.
Наконец, дверь производственного помещения растворилась, и
перед глазами комиссии предстал заплаканный мальчик с ведром в
руке.
Из разговора с юным представителем "Реванша" выяснилось,
что производство находится на полном ходу и что хозяин уже
неделю не приходит. В производственном помещении комиссия
пробыла недолго. Жидкость, так деловито журчавшая в клистирной
кишке, по вкусу, цвету и химическому содержанию напоминала
обыкновенную воду, каковой в действительности и являлась.
Удостоверив этот невероятный факт, председатель комиссии сказал
"гм" и посмотрел на членов, которые тоже сказали "гм". Потом
председатель с ужасной улыбкой взглянул на мальчика и спросил:
-- А кой тебе годик?
-- Двенадцатый миновал, - ответил - мальчик. И залился
такими рыданиями, что члены комиссии, толкаясь, выбежали на
улицу и, разместившись на пролеточках, уехали в полном
смущении. Что же касается артели "Реванш", то все операции ее
были занесены в банковские и трестовские книги на "Счет
прибылей и убытков", и именно в тот раздел этого счета, который
ни словом не упоминает о прибылях, а целиком посвящен убыткам.
В тот самый день, когда комиссия вела многозначительную
беседу с мальчиком в конторе "Реванша", Александр Иванович
Корейко высадился из спального вагона прямого сообщения в
