председатель подскочил на стуле и широко раскрыл рот. Друзья
услышали протяжный крик.
Со словами "все назад" Остап увлек за собою Балаганова.
Они побежали на бульвар и спрятались за деревом.
-- Снимите шляпы, -- сказал Остап, -- обнажите головы.
Сейчас состоится вынос тела.
Он не ошибся. Не успели еще замолкнуть раскаты и переливы
председательского голоса, как в портале исполкома показались
два дюжих сотрудника. Они несли Паниковского. Один держал его
за руки, а Другой за ноги.
-- Прах покойного, -- комментировал Остап, -- был вынесен
на руках близкими и друзьями.
Сотрудники вытащили третье глупое дитя лейтенанта Шмидта
на крыльцо и принялись неторопливо раскачивать. Паниковский
молчал, покорно глядя в синее небо.
-- После непродолжительной гражданской панихиды... - начал
Остап.
В ту же самую минуту сотрудники, придав телу Паниковского
достаточный размах и инерцию, выбросили его на улицу.
-- ... тело было предано земле, - закончил Бендер.
Паниковский шлепнулся на землю, как жаба. Он быстро поднялся и,
кренясь набок сильнее прежнего, побежал по Бульвару Молодых
Дарований с невероятной быстротой.
-- Ну, теперь расскажите, - промолвил Остап, - каким
образом этот гад нарушил конвенцию и какая это была конвенция.
ГЛАВА II. ТРИДЦАТЬ СЫНОВЕЙ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Хлопотливо проведенное утро окончилось. Бендер и
Балаганов, не сговариваясь, быстро пошли в сторону от
исполкома. По главной улице на раздвинутых крестьянских ходах
везли длинный синий рельс. Такой звон и пенье стояли на главной
улице, будто возчик в рыбачьей брезентовой прозодежде без не
рельс, а оглушительную музыкальную ноту. Солнце ломилось в
стеклянную витрину магазина наглядных пособий, где над
глобусами, черепами и картонной, весело раскрашенной печенью
пьяницы дружески обнимались два скелета. В бедном окне
мастерской штемпелей и печатей наибольшее место занимали
эмалированные дощечки с надписями: "Закрыто на обед",
"Обеденный перерыв от 2 до 3 ч. дня", "Закрыто на обеденный
перерыв", просто "Закрыто", "Магазин закрыт" и, наконец, черная
фундаментальная доска с золотыми буквами: "Закрыто для
переучета товаров". По-видимому, эти решительные тексты
пользовались в городе Арбатове наибольшим спросом. На все
прочие явления жизни мастерская штемпелей и печатей отозвалась
только одной синей табличкой: "Дежурная няня".
Затем, один за другим, расположились подряд три магазина
духовых инструментов, мандолин и басовых балалаек. Медные
трубы, развратно сверкая, возлежали на витринных ступеньках,
обтянутых красным коленкором. Особенно хорош был бас-геликон.
Он был так могуч, так лениво грелся на солнце, свернувшись в
кольцо, что его следовало бы содержать не в витрине, а в
столичном зоопарке, где-нибудь между слоном н удавом, И чтобы в
дни отдыха родители водили к нему детей и говорили бы: "Вот,
деточка, павильон геликона. Геликон сейчас спит. А когда
проснется, то обязательно станет трубить". И чтобы дети
смотрели на удивительную трубу большими чудными глазами.
В другое время Остап Бендер обратил бы внимание и на
свежесрубленные, величиной в избу, балалайки, и на свернувшиеся
от солнечного жара граммофонные пластинки, и на пионерские
барабаны, которые своей молодцеватой раскраской наводили на
мысль о том, что пуля -- дура, а штык -- молодец, -- но сейчас
ему было не до того. Он хотел есть.
-- Вы, конечно, стоите на краю финансовой пропасти? --
спросил он Балаганова.
-- Это вы насчет денег? -- сказал Шура. -- Денег у меня
нет уже целую неделю.
-- В таком случае вы плохо кончите, молодой, человек, --
наставительно сказал Остап. -- Финансовая пропасть-самая
глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь. Ну
ладно, не горюйте. Я всетаки унес в своем клюве три талона на
обед. Председатель исполкома полюбил меня с первого взгляда.
Но молочным братьям не удалось воспользоваться добротой
главы города. На дверях столовой "Бывший друг желудка" висел
большой замок, покрытый "е то ржавчиной, не то гречневой кашей.
-- Конечно, -- с горечью сказал Остап, -- по случаю учета
шницелей столовая закрыта навсегда. Придется отдать свое тело
на растерзание частникам.
-- Частники любят наличные деньги, -- возразил Балаганов
глухо.
-- Ну, ну, не буду вас мучить. Председатель осыпал меня
золотым дождем на сумму в восемь рублей. Но имейте в виду,
уважаемый Шура, даром я вас питать не намерен. За каждый
витамин, который я вам скормлю, я потребую от вас множество
мелких услуг. Однако частновладельческого сектора в городе не
оказалось, и братья пообедали в летнем кооперативном саду, где
особые плакаты извещали граждан о последнем арбатовском
нововведении в области народного питания:
ПИВО ОТПУСКАЕТСЯ ТОЛЬКО ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА
-- Удовлетворимся квасом, - сказал Балаганов.
-- Тем более, - добавил Остап, - что местные квасы
изготовляются артелью частников, сочувствующих советской
власти. А теперь расскажите, чем провинился головорез
Паниковский. Я люблю рассказы о мелких жульничествах.
Насытившийся Балаганов благодарно взглянул на своего
спасителя и начал рассказ. Рассказ длился часа два и заключал в
себе чрезвычайно интересные сведения.
Во всех областях человеческой деятельности. предложение
труда и спроса на него регулируются специальными органами.
Актер поедет в Омск только тогда, когда точно выяснит, что ему
нечего опасаться конкуренции и что на его амплуа холодного
любовника или "кушать подано" нет других претендентов.
Железнодорожников опекают родные им учкпрофсожи, заботливо
публикующие в газетах сообщения о том, что безработные багажные
раздатчики не могут рассчитывать на получение работы в пределах
Сызрано-Вяземской дороги, илистом, что Средне-Азиатская дорога
испытывает нужду в четырех барьерных сторожихах.
Эксперт-товаровед помещает объявление в газете, и вся страна
узнает, что есть на свете эксперттоваровед с десятилетним
стажем, то семейным обстоятельствам меняющий службу в Москве на
работу в провинции.
Все регулируется, течет по расчищенным руслам, совершает
свой кругооборот в полном соответствии с законом и под его
защитой.
И один лишь рынок особой категории жуликов, именующих себя
детьми лейтенанта Шмидта, находился в хаотическом состоянии.
Анархия раздирала корпорацию детей лейтенанта. Они не могли
извлечь из своей профессии тех выгод, которые, несомненно,
могли им принести минутное знакомство с администраторами,
хозяйственниками и общественниками, людьми по большей части
удивительно доверчивыми.
По всей стране, вымогая и клянча, передвигаются фальшивые
внуки Карла Маркса, несуществующие племянники Фридриха
Энгельса, братья Луначарского, кузины Клары Цеткин или на худой
конец потомки знаменитого анархиста князя Кропоткина.
От Минска до Берингова пролива и от Нахичевани на Араксе
до земли Франца-Иосифа входят а исполкомы, высаживаются на
станционные платформы и озабоченно катят на извозчиках
родственники великих людей. Они торопятся. Дел у них много.
Одно время предложение родственников все же превысило
спрос, и на этом своеобразном рынке наступила депрессия.
Чувствовалась необходимость в реформах. Постепенно упорядочили
свою деятельность внуки Карла Маркса, кропоткинцы, энгельсовцы
и им подобные, за исключением буйной корпорации детей
лейтенанта Шмидта, которую на манер польского сейма, вечно
раздирала анархия. Дети подобрались какие-то грубые, жадные,
строптивые и мешали друг другу собирать в житницы.
Шура Балаганов, который считал себя первенцем лейтенанта,
не на шутку обеспокоился создавшейся конъюнктурой. Все чаще и
чаще ему приходилось сталкиваться с товарищами по корпорации,
совершенно изгадившими плодоносные поля Украины и курортные
высоты Кавказа, где он привык прибыльно работать.
-- И вы убоялись возрастающих трудностей? - насмешливо
спросил Остап.
Но Балаганов не заметил иронии. Попивая лиловый квас, он
продолжал свое повествование.
Выход из этого напряженного положения был
один-конференция. Над созывом ее Балаганов работал всю зиму. Он
переписывался с конкурентами, ему лично знакомыми. Незнакомым.
передавал приглашение через попадавшихся на пути внуков Маркса.
И вот, наконец, ранней весной 1928 года почти все известные
дети лейтенанта Шмидта собрались в московском трактире, у
Сухаревой башни. Кворум был велик -- у лейтенанта Шмидта
оказалось тридцать сыне вей в возрасте от восемнадцати до
пятидесяти двух лет и четыре дочки, глупые, немолодые и
некрасивые,
В краткой вступительной речи Балаганов выразил надежду,
что братья найдут общий язык и выработают, наконец, конвенцию,
необходимость которой диктует сама жизнь.
По проекту Балаганова весь Союз Республик следовало
разбить на тридцать четыре эксплуатационных участка, по числу
собравшихся. Каждый участок передается в долгосрочное
пользование одного дитяти. Никто из членов корпорации не имеет
права переходить границы и вторгаться на чужую территорию с
целью заработка.
Против новых принципов работы никто не возражал, если не
считать Паниковского, который уже тогда заявил, что проживет и
без конвенции. Зато при разделе страны разыгрались безобразные
сцены. Высокие договаривающиеся стороны переругались в первую
же минуту и уже не обращались друг к другу иначе как с
добавлением бранных эпитетов. Весь спор произошел из-за дележа
участков.
Никто нe хотел брать университетских центров. Никому не
нужны были видавшие виды Москва, Ленинград и Харьков.
Очень плохой репутацией пользовались также далекие,
погруженные в пески восточные области. Их обвиняли в
незнакомстве с личностью лейтенанта Шмидта.
-- Нашли дураков! -- Визгливо кричал Паниковский. -- Вы
мне дайте Среднерусскую возвышенность, тогда я подпишу
конвенцию.
-- Как? Всю возвышенность? - заявил Балаганов. -- А не
дать ли тебе еще Мелитополь впридачу? Или Бобруйск?
При слове "Бобруйск" собрание болезненно застонало. Все
соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался
прекрасным, высококультурным местом.
-- Ну, не всю возвышенность, -- настаивал жадный
Паниковский, -- хотя бы половину. Я, наконец, семейный человек,
у меня две семьи. Но ему не дали и половины.
После долгих криков решено было делить участки по жребию.
Были нарезаны тридцать четыре бумажки, и на каждую из них
нанесено географическое название. Плодородный Курск и
сомнительный Херсон, малоразработанный Минусинск и почти
безнадежный Ашхабад, Киев, Петрозаводск и Чита-все республики,
вce области лежали в чьей-то заячьей шапке с наушниками и ждали
хозяев.
Веселые возгласы, глухие стоны и ругательства сопровождали
жеребьевку.
Злая звезда Паниковского оказала свое влияние на исход
дела. Ему досталось Поволжье. Он присоединился к конвенции вне
себя от злости.
-- Я поеду, -- кричал он, -- но предупреждаю: если плохо
ко мне отнесутся, я конвенцию нарушу, я перейду границу!
Балаганов, которому достался золотой арбатовский участок,
встревожился и тогда же заявил, что нарушения эксплуатационных
норм не потерпит.
Так или иначе, дело было упорядочено, после чего тридцать
сыновей и четыре дочери лейтенанта Шмидта выехали в свои районы
на работу.
-- И вот вы, Бендер, сами видели, как этот гад нарушил
