спустились в прохладный тиражный зал. Тиражная комиссия и включенные в
нее представители села Бармина разместились на эстраде. Члены комиссии
сделали это с достоинством, выработанным привычкой к подобного рода це-
ремониям. Представители же села (их было двое), в лаптях и полосатых си-
них рубашках, серьезно, с таким видом, как будто бы они шли молотить,
направились к столу и сели с краю.
- Прошу представителя РКИ*, - сказал председатель комиссии, - осмот-
реть печати, наложенные на тиражную машину.
Представитель РКИ нагнулся, осторожно потрогал печати рукой и заявил:
- Печати в полном порядке!
- Желающие могут удостовериться в целости печатей.
После осмотра из публики был затребован ребенок.
- И вот, товарищи, ребенок на глазах у всех будет вынимать из этих
шести цилиндров по одному билету. На каждом из них есть одна цифра. Все
шесть цифр вместе составят цифру той облигации, которая выиграла. Сей-
час, товарищи, будет производиться розыгрыш двадцатирублевых выигрышей.
Имеющие облигации - пускай следят. Не имеющие - могут приобрести их тут
же на пароходе.
Касса завертелась, моргая стеклянными своими окошечками. Потом оста-
новилась. Босой мальчик с каменным лицом опускал руку поочередно в каж-
дый цилиндр, вынимал оттуда похожие на папиросы билетные трубочки и от-
давал их членам комиссии.
- Выиграла облигация номер 0703418 во всех пяти сериях.
И тиражный аппарат методически выбрасывал комбинации цифр. Касса обо-
рачивалась, медленно останавливалась. Мальчик запускал руку, оглашались
номера выигравших облигаций, барминцы внимательно смотрели и слушали, о
звуковое оформление, возбужденное процессом розыгрыша, обзавелось
вскладчину одной облигацией и после каждого возглашения облегченно взды-
хало.
- Слава богу, не наш номер!
- Чему же вы радуетесь? - удивился Ник. Сестрин. - Ведь вы же не вы-
играли!
- Охота получать двадцать рублей! - кричала могучая пятерка. - На эту
же облигацию можно выиграть пятьдесят тысяч. Прямой расчет.
- Вы вот что, друзья мои, - сказал режиссер, - до крупных выигрышей
еще далеко, и делать вам здесь нечего. Идите готовиться к выступлению.
Прибежал на минуту Остап, убедился в том, что все обитатели парохода
сидят в тиражном зале и, сказав: "Электричество плюс детская невинность*
- полная гарантия добропорядочности фирмы", - снова убежал на палубу.
- Воробьянинов! - шепнул он. - Для вас срочное дело по художественной
части. Станьте у выхода из коридора первого класса и стойте. Если кто
будет подходить - пойте погромче.
Старик опешил.
- Что же мне петь?
- Уж во всяком случае не "Боже, царя храни". Что-нибудь страстное -
"Яблочко" или "Сердце красавицы". Но предупреждаю, если вы вовремя не
вступите со своей арией!.. Это вам не Экспериментальный театр! Голову
оторву.
Великий комбинатор, пришлепывая босыми пятками, вбежал в коридор, об-
шитый вишневыми панелями. На секунду большое зеркало в конце коридора
отразило фигуру Бендера. Он читал табличку на двери: "Ник. Сестрин. Ре-
жиссер театра Колумба". Вслед за тем зеркало очистилось. Затем в зеркале
снова появился великий комбинатор. В руке он держал стул с гнутыми нож-
ками. Он промчался по коридору, замедлив шаги, вышел на палубу и, перег-
лянувшись с Ипполитом Матвеевичем, понес стул наверх к рубке рулевого. В
стеклянной будочке рулевого не было никого. Остап отнес стул на корму и
наставительно сказал:
- Стул будет стоять здесь до ночи. Я все обдумал. Здесь почти никто
не бывает, кроме нас. Давайте прикроем стул плакатами, а когда стемнеет
- спокойно ознакомимся с его содержимым.
Через минуту стул, заваленный фанерными листами и лоскутьями кумача,
перестал быть виден.
Ипполита Матвеевича снова охватила золотая лихорадка.
- А почему бы не отнести его в нашу каюту? - спросил он нетерпеливо.
- Мы б его вскрыли сейчас же. И если бы нашли бриллианты, то сейчас же
на берег...
- А если бы не нашли? Тогда что? Куда его девать? Или, может быть,
отнести его назад к гражданину Сестрину и вежливо сказать: извините,
мол, мы у вас стульчик украли, но, к сожалению, ничего в нем не нашли,
так что, мол, получите назад в несколько испорченном виде! Так бы вы
поступили?
Великий комбинатор был прав, как всегда. Ипполит Матвеевич оправился
от смущения только в ту минуту, когда с палубы понеслись звуки увертюры,
исполняемой на кружках Эсмарха и пивных батареях.
Тиражные операции на этот день были закончены. Зрители разместились
на береговых склонах и, сверх всякого ожидания, шумно выражали свое
одобрение аптечно-негритянскому ансамблю. Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин
и Залкинд гордо поглядывали, как бы говоря: "Вот видите! А вы утвержда-
ли, что широкие массы не поймут. Искусство всегда доходит!"
Затем на импровизированной сцене колумбовцами был разыгран легкий во-
девиль с пеньем и танцами, содержание которого сводилось к тому, как Ва-
вила выиграл пятьдесят тысяч рублей и что из этого вышло. Артисты, сбро-
сившие с себя путы никсестринского конструктивизма, играли весело, тан-
цевали энергично и пели милыми голосами. Берег был вполне удовлетворен.
Вторым номером выступил виртуоз-балалаечник. Его визитка и пробор,
рассекающий волосы на две жирные половины, вызвали в зрителях недоумение
и иронические возгласы. Аудитории не верилось, что франтик сумеет спра-
виться с таким уважаемым инструментом, как балалайка.
Виртуоз сел на скамейку, расправил фалды и медленно начал венгерскую
рапсодию Листа. Постепенно ускоряя ритм, виртуоз-балалаечник достиг вер-
шин балалаечной техники. Скептики были сражены, но энтузиазма не
чувствовалось. Тогда виртуоз заиграл "Барыню". Берег покрылся улыбками.
"Барыня, барыня, - вырабатывал виртуоз, - сударыня-барыня".
Балалайка пришла в движение. Она перелетела за спину артиста, и из-за
спины слышалось: "Если барин при цепочке, значит, барин без часов"*. Она
взлетала на воздух и за короткий свой полет выпускала немало труднейших
вариаций.
Балалаечник бисировал до тех пор, пока у него не полопались струны.
Наступил черед Жоржетты Тираспольских. Она вывела с собой табунчик
девушек в сарафанах. Концерт закончился русскими плясками.
Пока "Скрябин" готовился к дальнейшему плаванью, пока капитан перего-
варивался в трубу с машинным отделением и пароходные топки пылали, грея
воду, духовой оркестр снова сошел на берег и к общему удовольствию стал
играть танцы. Образовались живописные группы, полные движения. Закатыва-
ющееся солнце посылало мягкий абрикосовый свет. Наступил идеальный час
для киносъемки. И действительно, оператор Полкан, позевывая, вышел из
каюты. Воробьянинов, который уже свыкся с амплуа всеобщего мальчика, ос-
торожно нес за Полканом съемочный аппарат. Полкан подошел к борту и
воззрился на берег. Там на траве танцевали солдатскую польку. Парни то-
пали босыми ногами так, будто хотели расколоть нашу планету. Девушки
плыли. На террасах и съездах берега расположились зрители. Французский
кинооператор из группы "Авангард"* нашел бы здесь работы на трое суток.
Но Полкан, скользнув по берегу крысиными глазками, сейчас же отвернулся,
рысью подбежал к председателю комиссии, поставил его к белой стенке, су-
нул в его руку книгу и, попросив не шевелиться, долго вертел ручку аппа-
рата. Потом он увел стесненного председателя на корму и снял его на фоне
заката.
Закончив киносъемку, Полкан важно удалился в свою каюту и заперся.
Снова заревел гудок, и снова солнце в испуге убежало. Наступала вто-
рая ночь. Пароход был готов к отходу.
По коридорам и лесенкам бегал Персицкий, разыскивая исчезнувшего кор-
респондента ТАСС. Корреспондента нигде не было. Только тогда, когда уже
убирали сходни, корреспондент объявился. Он бежал вдоль берега, спотыка-
ясь, гремя баночками и размахивая удочкой.
- Человека забыли! - кричал он протяжно. - Человека забыли*!
Пришлось подождать.
- Чтоб вас черт побрал! - сказал Персицкий, когда истомленный коррес-
пондент прибыл. - Рыбу ловили?
- Ловил.
- Где же ваши осетры, налимы и раки?
- Нет, это черт знает что! - заволновался корреспондент. - Распугали
всю рыбу своими оркестрами! И даже наконец, когда одна рыба уже клюнула,
заревел этот ужасный гудок, и рыба тоже убежала. Нет, товарищи, в таких
условиях работать совершенно невозможно!.. Совершенно!..
Разгневанный корреспондент пошел к капитану справляться о ближайшей
остановке.
- Сначала Юрино, - сказал капитан, - потом Козьмодемьянск, потом Ва-
сюки, Марианский посад, Козловка. Потом Казань. Идем по расписанию ти-
ражной комиссии.
Узнав то, что узнают все: сколько, приблизительно, такой пароход мо-
жет стоить и как он назывался до революции, - корреспондент перешел на
не менее тривиальные расспросы о волжских перекатах и мелях.
- Ну, это дело темное, - вздохнул капитан, - когда как. Каждый день
дно может перемениться. На это обстановка есть.
- Какая обстановка? - удивился корреспондент.
- Маяки, буи, семафоры на берегах. Это и называется обстановкой. А
главное - практика. Вот сынишка мой...
Капитан показал на двенадцатилетнего мальчугана, сидевшего у поручней
и глядевшего на проплывающие берега.
- Настоящий волгарь будет. Лучше меня фарватер знает. С шести лет его
с собой вожу.
Разговор с корреспондентом прервал заведующий хозяйством. За ним шел
несколько растерянный директор бриллиантовой концессии.
- Это наш художник, - сказал завхоз, - мы тут делаем транспарант. Так
вот, нельзя ли будет прикрепить его к капитанскому мостику? Оттуда его
будет видно со всех сторон.
Капитан категорически отказался от украшения мостика.
- Ну, тогда рядом!
- Рядом - пожалуйста!
Завхоз обратился к Остапу.
- А вам, товарищ художник, удобно будет сбоку от капитанского мости-
ка?
- Удобно, - со вздохом сказал Бендер.
- Так смотрите же! С утра приступайте к работе.
Остап со страхом помышлял о завтрашнем утре. Ему предстояло вырезать
в картоне фигуру сеятеля, разбрасывающего облигации. Этот художественный
искус был не по плечу великому комбинатору. Если с буквами Остап кое-как
справлялся, то для художественного изображения сеятеля уже не оставалось
никаких ресурсов.
- Так имейте в виду, - предостерегал толстяк, - с Васюков мы начинаем
вечерние тиражи, и нам без транспаранта никак нельзя.
- Пожалуйста, не беспокойтесь, - заявил Остап, надеясь больше не на
завтрашнее утро, а на сегодняшний вечер, - транспарант будет.
После ужина, на качество которого не могли пожаловаться даже такие
гурманы, как Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд, после таких раз-
говоров на корме:
- А как будет со сверхурочными?
- Вам хорошо известно, что без разрешения инспекции труда мы не можем
допустить сверхурочных.
- Простите, дорогой товарищ, наша работа протекает в условиях ударной
кампании...
- А почему же вы не запаслись разрешением в Москве*?
- Москва разрешит постфактум.
- Пусть тогда постфактум и работают.
- В таком случае я не отвечаю за работу комиссии.
После всех этих и иных разговоров наступила звездная ветреная ночь.
Население тиражного ковчега уснуло. Львы из тиражной комиссии спали.
Спали ягнята из личного стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела
взаимных расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из ма-
шинного бюро.
Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор вышел из своей
каюты в первом часу ночи. За ним следовала бесшумная тень верного Кисы.
- Одно из двух, - сказал Остап, - или-или.
Они поднялись на верхнюю палубу и неслышно приблизились к стулу, ук-
рытому листами фанеры. Осторожно разобрав прикрытие, Остап поставил стул
на ножки, сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез рукой под
сиденье.
Ветер бегал по верхней палубе. В небе легонько пошевеливались звезды.
