перрону: штаны из рогожки, чертовой кожи, коломянки*, парусины и нежной
фланели. Здесь ходили в сандалиях и рубашечках "апаш"*. Концессионеры в
тяжелых грязных сапожищах, тяжелых пыльных брюках, горячих жилетах и
раскаленных пиджаках чувствовали себя чужими. Среди всего многообразия
веселеньких ситчиков, которыми щеголяли курортные девицы, самым светлей-
шим и самым элегантным был костюм начальницы станции. На удивление всем
приезжим, начальником станции была женщина. Рыжие кудри вырывались
из-под красной фуражки с двумя серебряными галунами на околыше. Она но-
сила белый форменный китель и белую юбку.
Налюбовавшись начальницей, прочитав свеженаклеенную афишу о гастролях
в Пятигорске театра Колумба и выпив два пятикопеечных стакана нарзану,
путешественники проникли в город на трамвае линии "Вокзал - Цветник". За
вход в "Цветник" с них взяли десять копеек.
В "Цветнике" было много музыки, много веселых людей и очень мало цве-
тов. В белой раковине симфонический оркестр исполнял "Пляску комаров". В
Лермонтовской галерее продавали нарзан. Нарзаном торговали в киосках и в
разнос.
Никому не было дела до двух грязных искателей бриллиантов.
- Эх, Киса, - сказал Остап, - мы чужие на этом празднике жизни*.
Первую ночь на курорте концессионеры провели у нарзанного источника.
Только здесь, в Пятигорске, когда театр Колумба ставил третий раз пе-
ред изумленными горожанами свою "Женитьбу", компаньоны поняли всю труд-
ность погони за сокровищами. Проникнуть в театр, как они предполагали,
было невозможно. За кулисами ночевали Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и
Залкинд, марочная диета которых не позволяла им жить в гостинице. Так
проходили дни, и друзья выбивались из сил, ночуя у места дуэли Лермонто-
ва и прокармливаясь переноской багажа туристов-середнячков.
На шестой день Остапу удалось свести знакомство с монтером Мечнико-
вым, заведующим гидропрессом. К этому времени Мечников, из-за отсутствия
денег каждодневно похмелявшийся нарзаном из источника, пришел в ужасное
состояние и, по наблюдению Остапа, продавал на рынке кое-какие предметы
из театрального реквизита. Окончательная договоренность была достигнута
на утреннем возлиянии у источника. Монтер Мечников называл Остапа дусей
и соглашался.
- Можно, - говорил он, - это всегда можно, дуся. С нашим удовольстви-
ем, дуся.
Остап сразу же понял, что монтер великий дока.
Договорные стороны заглядывали друг другу в глаза, обнимались, хлопа-
ли друг друга по спине и вежливо смеялись.
- Ну! - сказал Остап. - За все дело десятку!
- Дуся? - удивился монтер. - Вы меня озлобляете. Я человек, измучен-
ный нарзаном.
- Сколько же вы хотели?
- Положите полста. Ведь имущество-то казенное. Я человек измученный.
- Хорошо! Берите двадцать! Согласны? Ну, по глазам вижу, что соглас-
ны.
- Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.
- Хорошо излагает, собака*, - шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвееви-
чу. - Учитесь.
- Когда же вы стулья принесете?
- Стулья против денег.
- Это можно, - сказал Остап, не думая.
- Деньги вперед, - заявил монтер, - утром деньги вечером стулья, или
вечером деньги, а на другой день утром - стулья.
- А может быть, сегодня стулья, а завтра деньги? - пытал Остап.
- Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает!
- Но ведь я, - сказал Остап, - только завтра получу деньги по телег-
рафу.
- Тогда и разговаривать будем, - заключил упрямый монтер, - а пока,
дуся, счастливо оставаться у источника. А я пошел. У меня с прессом ра-
боты много. Симбиевич за глотку берет. Сил не хватает. А одним нарзаном
разве проживешь?
И Мечников, великолепно освещенный солнцем, удалился.
Остап строго посмотрел на Ипполита Матвеевича.
- Время, - сказал он, - которое мы имеем, - это деньги, которых мы не
имеем. Киса, мы должны делать карьеру. Сто пятьдесят тысяч рублей и ноль
ноль копеек лежат перед нами. Нужно только двадцать рублей, чтобы сокро-
вище стало нашим. Тут не надо брезговать никакими средствами. Пан или
пропал. Я выбираю пана, хотя он и явный поляк.
Остап задумчиво обошел кругом Ипполита Матвеевича.
- Снимите пиджак, предводитель, поживее, - сказал он неожиданно.
Остап принял из рук удивленного Ипполита Матвеевича пиджак, бросил
его наземь и принялся топтать пыльными штиблетами.
- Что вы делаете? - завопил Воробьянинов. - Этот пиджак я ношу уже
пятнадцать лет, и он все как новый!
- Не волнуйтесь! Он скоро не будет как новый! Дайте шляпу! Теперь по-
сыпьте брюки пылью и оросите их нарзаном. Живо!
Ипполит Матвеевич через несколько минут стал грязным до отвращения.
- Теперь вы дозрели и приобрели полную возможность зарабатывать
деньги честным трудом.
- Что же я должен делать? - слезливо спросил Воробьянинов.
- Французский язык знаете, надеюсь?
- Очень плохо. В пределах гимназического курса.
- Гм... Придется орудовать в этих пределах. Сможете ли вы сказать
по-французски следующую фразу: "Господа, я не ел шесть дней"?
- Мосье, - начал Ипполит Матвеевич, запинаясь, - мосье, гм, гм... же
не, что ли, же не манж па... шесть, как оно, ен, де, труа, катр, сенк,
сис... сис... жур. Значит - же не манж па сис жур*!
- Ну и произношение у вас. Киса! Впрочем, что от нищего требовать.
Конечно, нищий в европейской России говорит по-французски хуже, чем
Мильеран*. Ну, Кисуля, а в каких пределах вы знаете немецкий язык?
- Зачем мне это все? - воскликнул Ипполит Матвеевич.
- Затем, - сказал Остап веско, - что вы сейчас пойдете к "Цветнику",
станете в тени и будете на французском, немецком и русском языках про-
сить подаяние, упирая на то, что вы бывший член Государственной думы от
кадетской фракции. Весь чистый сбор поступит монтеру Мечникову. Поняли?
Ипполит Матвеевич мигом преобразился. Грудь его выгнулась, как Двор-
цовый мост в Ленинграде, глаза метнули огонь, и из ноздрей, как показа-
лось Остапу, повалил густой дым. Усы медленно стали приподниматься.
- Ай-яй-яй, - сказал великий комбинатор, ничуть не испугавшись. -
Посмотрите на него. Не человек, а какой-то конек-горбунок*.
- Никогда, - принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, - никогда
Воробьянинов не протягивал руку...
- Так протянете ноги, старый дуралей! - закричал Остап. - Вы не про-
тягивали руки?
- Не протягивал.
- Как вам понравится этот альфонсизм? Три месяца живет на мой счет!
Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю, и этот альфонс становится те-
перь в третью позицию* и заявляет, что он... Ну! Довольно, товарищ! Одно
из двух: или вы сейчас же отправитесь к "Цветнику" и приносите к вечеру
десять рублей, или я вас автоматически исключаю из числа пайщиков-кон-
цессионеров. Считаю до пяти. Да или нет? Раз...
- Да, - пробормотал предводитель.
- В таком случае повторите заклинание.
- Месье, же не манж па сис жур. Гебен мир зи битте этвас копек ауф
дем штюк брод*. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной ду-
мы.
- Еще раз. Жалостнее.
Ипполит Матвеевич повторил.
- Ну, хорошо. У вас талант к нищенству заложен с детства. Идите. Сви-
дание у источника в полночь. Это, имейте в виду, не для романтики, а
просто вечером больше подают.
- А вы, - спросил Ипполит Матвеевич, - куда пойдете?
- Обо мне не беспокойтесь. Я действую, как всегда, в самом трудном
месте.
Друзья разошлись.
Остап сбегал в писчебумажную лавчонку, купил там на последний гривен-
ник квитанционную книжку и около часу сидел на каменной тумбе, перенуме-
ровывая квитанции и расписываясь на каждой из них.
- Прежде всего - система, - бормотал он, - каждая общественная копей-
ка должна быть учтена*.
Великий комбинатор двинулся стрелковым шагом* по горной дороге, веду-
щей вокруг Машука к месту дуэли Лермонтова с Мартыновым. Мимо санаториев
и домов отдыха, обгоняемый автобусами и пароконными экипажами, Остап вы-
шел к Провалу.
Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный (конусом
кверху) провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором можно бы-
ло увидеть на дне провала небольшую лужицу малахитовой зловонной жидкос-
ти. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому
за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек.
Остап сразу же выяснил, что Провал для человека, лишенного предрас-
судков, может явиться доходной статьей.
"Удивительное дело, - размышлял Остап, - как город не догадался до
сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное,
куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно
на репутации города, я исправлю досадное упущение".
И Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и
создавшаяся ситуация.
Он остановился у входа в Провал и, трепля в руках квитанционную книж-
ку, время от времени вскрикивал:
- Приобретайте билеты, граждане. Десять копеек! Дети и красноармейцы
бесплатно! Студентам - пять копеек! Не членам профсоюза - тридцать копе-
ек.
Остап бил наверняка. Пятигорцы в Провал не ходили, а с советского ту-
риста содрать десять копеек за вход "куда-то" не представляло ни малей-
шего труда. Часам к пяти набралось уже рублей шесть. Помогли не члены
союза, которых в Пятигорске было множество. Все доверчиво отдавали свои
гривенники, и один румяный турист, завидя Остапа, сказал жене торжеству-
юще:
- Видишь, Танюша, что я тебе вчера говорил? А ты говорила, что за
вход в Провал платить не нужно. Не может этого быть! Правда, товарищ?
- Совершеннейшая правда, - подтвердил Остап, - этого быть не может,
чтоб не брать за вход. Членам союза - десять копеек. Дети и красноармей-
цы бесплатно. Студентам - пять копеек и не членам профсоюза - тридцать
копеек.
Перед вечером к Провалу подъехала на двух линейках экскурсия
харьковских милиционеров. Остап испугался и хотел было притвориться не-
винным туристом, но милиционеры так робко столпились вокруг великого
комбинатора, что пути к отступлению не было. Поэтому Остап закричал до-
вольно твердым голосом:
- Членам союза - десять копеек, но так как представители милиции мо-
гут быть приравнены к студентам и детям, то с них по пять копеек.
Милиционеры заплатили, деликатно осведомившись, с какой целью взима-
ются пятаки.
- С целью капитального ремонта Провала, - дерзко ответил Остап, -
чтоб не слишком проваливался.
В то время как великий комбинатор ловко торговал видом на малахитовую
лужу, Ипполит Матвеевич, сгорбясь и погрязая в стыде, стоял под акацией
и, не глядя на гуляющих, жевал три врученные ему фразы:
- Месье, же не манж... Гебен зи мир битте... Подайте что-нибудь депу-
тату Государственной думы...
Подавали не то чтоб мало, но как-то невесело. Однако, играя на чисто
парижском произношении слова "манж" и волнуя души бедственным положением
бывшего члена Госдумы, удалось нахватать медяков рубля на три.
Под ногами гуляющих трещал гравий. Оркестр с небольшими перерывами
исполнял Штрауса, Брамса и Грига. Светлая толпа, лепеча, катилась мимо
старого предводителя и возвращалась вспять. Тень Лермонтова незримо ви-
тала над гражданами, вкушавшими на веранде буфета мацони. Пахло одеколо-
ном и нарзанными газами.
- Подайте бывшему члену Государственной думы! - бормотал предводи-
тель.
- Скажите, вы в самом деле были членом Государственной думы? - разда-
лось над ухом Ипполита Матвеевича. - И вы действительно ходили на засе-
дания? Ах! Ах! Высокий класс!
Ипполит Матвеевич поднял лицо и обмер. Перед ним прыгал, как воробу-
шек, толстенький Авессалом Владимирович Изнуренков. Он сменил коричнева-
тый лодзинский костюм на белый пиджак и серые панталоны с игривой искор-
кой. Он был необычайно оживлен и иной раз подскакивал вершков на пять от
земли. Ипполита Матвеевича Изнуренков не узнал и продолжал засыпать его
