нем никакой перемены. Между тем Ипполит Матвеевич переменился необыкно-
венно. Если бы он пришел сейчас в свой родной загс, его, пожалуй, приня-
ли бы за просителя и на приветствие ответили бы довольно небрежно. И по-
ходка у Ипполита Матвеевича была уже не та, и выражение глаз сделалось
дикое, и ус торчал уже не параллельно земной поверхности, а почти пер-
пендикулярно, как у пожилого кота.
Изменился Ипполит Матвеевич и внутренне. В характере появились не
свойственные ему раньше черты решительности и жестокости. Три эпизода
постепенно воспитали в нем эти новые чувства. Чудесное спасение от тяж-
ких кулаков васюкинских любителей. Первый дебют по части нищенства у пя-
тигорского "Цветника". И, наконец, землетрясение, после которого Ипполит
Матвеевич несколько повредился и затаил к своему компаньону тайную нена-
висть.
В последнее время Ипполит Матвеевич был одержим сильнейшими подозре-
ниями. Он боялся, что Остап вскроет стул сам и, забрав сокровище, уедет,
бросив его на произвол судьбы. Высказывать свои подозрения он не смел,
зная тяжелую руку Остапа и непреклонный его характер. Ежедневно, сидя у
окна за трафаретом и подчищая старой зазубренной бритвой высохшие буквы,
Ипполит Матвеевич томился. Каждый день он опасался, что Остап больше не
придет и он, бывший предводитель дворянства, умрет голодной смертью под
мокрым московским забором.
Но Остап приходил каждый вечер, хотя радостных вестей не приносил.
Энергия и веселость его были неисчерпаемы. Надежда ни на одну минуту не
покидала его.
В коридоре раздался топот ног, кто-то грохнулся о несгораемый шкаф, и
фанерная дверь распахнулась с легкостью страницы, перевернутой ветром.
На пороге стоял великий комбинатор. Он был весь залит водой, щеки его
горели, как яблочки. Он тяжело дышал.
- Ипполит Матвеевич! - закричал он. - Слушайте, Ипполит Матвеевич!
Воробьянинов удивился. Никогда еще технический директор не называл
его по имени и отчеству. И вдруг он понял.
- Есть? - выдохнул он.
- В том-то и дело, что есть. Ах, Киса, черт вас раздери!
- Не кричите, все слышно.
- Верно, верно, могут услышать, - зашептал Остап быстро, - есть. Ки-
са, есть, и, если хотите, я могу продемонстрировать его сейчас же... Он
в клубе железнодорожников. Новом клубе... Вчера было открытие... Как я
нашел? Чепуха? Необыкновенно трудная вещь! Гениальная комбинация! Блес-
тящая комбинация, блестяще проведенная до конца! Античное приключение!..
Одним словом, высокий класс!..
Не ожидая, пока Ипполит Матвеевич напялит пиджак, Остап выбежал в ко-
ридор. Воробьянинов присоединился к нему на лестнице. Оба, взволнованно
забрасывая друг друга вопросами, мчались по мокрым улицам на Каланчевс-
кую площадь. Они не сообразили даже, что можно сесть в трамвай.
- Вы одеты, как сапожник! - радостно болтал Остап, - Кто так ходит,
Киса? Вам необходимы крахмальное белье, шелковые носочки и, конечно, ци-
линдр. В вашем лице есть что-то благородное!.. Скажите, вы в самом деле
были предводителем дворянства?..
Остап стал суетлив. Раньше за ним этого не водилось. На радостях, что
сокровище, может быть, еще сегодня ночью перейдет в их руки, Остап поз-
волял себе глупые и веселые выходки, толкал Ипполита Матвеевича, подска-
кивал к девушкам из Ермаковки и сулил им золотые горы.
Показав предводителю стул, который стоял в комнате шахматного кружка
и имел самый обычный "гамбсовский вид", хотя и таил в себе несметные
ценности, - Остап потащил Воробьянинова в коридор. Здесь не было ни ду-
ши. Остап подошел к еще не замазанному на зиму окну и выдернул из гнезд
задвижки обеих рам.
- Через это окошечко, - сказал он, - мы легко и нежно попадем в клуб
в любой час сегодняшней ночи. Запомните, Киса, третье окно от парадного
подъезда.
Друзья долго еще бродили по клубу под видом представителей УОНО* и не
могли надивиться прекрасным залам и комнатам. Клуб был не велик, но
построен ладно. Концессионеры несколько раз заходили в шахматную комнату
и с видимым интересом следили за развитием нескольких шахматных партий.
- Если бы я играл в Васюках, - сказал Остап, - сидя на таком стуле, я
бы не проиграл ни одной партии. Энтузиазм не позволил бы. Однако пойдем,
старичок, у меня двадцать пять рублей подкожных. Мы должны выпить пива и
отдохнуть перед ночным визитом. Вас не шокирует пиво, предводитель? Не
беда! Завтра вы будете лакать шампанское в неограниченном количестве.
Идя из пивной на Сивцев Вражек, Бендер страшно веселился и задирал
прохожих. Он обнимал слегка захмелевшего Ипполита Матвеевича за плечи и
говорил ему с нежностью:
- Вы чрезвычайно симпатичный старичок, Киса, но больше десяти процен-
тов я вам не дам. Ей-богу, не дам. Ну зачем вам, зачем вам столько де-
нег?..
- Как зачем? Как зачем? - кипятился Ипполит Матвеевич.
Остап чистосердечно смеялся и приникал щекой к мокрому рукаву своего
друга по концессии.
- Ну что вы купите, Киса? Ну что? Ведь у вас нет никакой фантазии.
Ей-богу, пятнадцати тысяч вам за глаза хватит... Вы же скоро умрете, вы
же старенький. Вам же деньги вообще не нужны... Знаете, Киса, я, кажет-
ся, ничего вам не дам. Это баловство. А возьму я вас, Кисуля, к себе в
секретари. А? Сорок рублей в месяц. Харчи мои. Четыре выходных дня... А?
Спецодежда там, чаевые, соцстрах... А? Доходит до вас это предложение?..
Ипполит Матвеевич вырвал руку и быстро ушел вперед. Шутки эти доводи-
ли его до исступления.
Остап нагнал Воробьянинова у входа в розовый особнячок.
- Вы в самом деле на меня обиделись? - спросил Остап. - Я ведь пошу-
тил. Свои три процента вы получите, Ей-богу, вам трех процентов доста-
точно, Киса.
Ипполит Матвеевич угрюмо вошел в комнату.
- А, Киса, - резвился Остап, - соглашайтесь на три процента. Ей-богу,
соглашайтесь. Другой бы согласился. Комнаты вам покупать не надо, благо
Иванопуло уехал в Тверь на целый год. А то все-таки ко мне поступайте, в
камердинеры... Теплое местечко. Обеспеченная старость! Чаевые! А?..
Увидев, что Ипполита Матвеевича ничем не растормошишь, Остап сладко
зевнул, вытянулся к самому потолку, наполнив воздухом широкую грудную
клетку, и сказал:
- Ну, друже, готовьте карманы. В клуб мы пойдем перед рассветом. Это
наилучшее время. Сторожа спят и видят сладкие сны, за что их часто
увольняют без выходного пособия. А пока, дорогуша, советую вам отдох-
нуть.
Остап улегся на трех стульях, собранных в разных частях Москвы, и,
засыпая, проговорил.
- А то камердинером!.. Приличное жалованье... Харчи... Чаевые... Ну,
ну, пошутил... Заседание продолжается! Лед тронулся, господа присяжные
заседатели!
Это были последние слова великого комбинатора. Он заснул беспечным
сном, глубоким, освежающим и не отягощенным сновидениями.
Ипполит Матвеевич вышел на улицу. Он был полон отчаяния и злобы. Луна
прыгала по облачным кочкам. Мокрые решетки особняков жирно блестели. Га-
зовые фонари, окруженные веночками водяной пыли, тревожно светились. Из
пивной "Орел" вытолкнули пьяного. Пьяный заорал. Ипполит Матвеевич по-
морщился и твердо пошел назад. У него было одно желание - поскорее все
кончить.
Он вошел в комнату, строго посмотрел на спящего Остапа, протер пенсне
и взял с подоконника бритву. На ее зазубринках видны были высохшие че-
шуйки масляной краски. Он положил бритву в карман, еще раз прошел мимо
Остапа, не глядя на него, но слыша его дыхание, и очутился в коридоре.
Здесь было тихо и сонно. Как видно, все уже улеглись. В полной тьме ко-
ридора Ипполит Матвеевич вдруг улыбнулся наиязвительнейшим образом и по-
чувствовал, что на его лбу задвигалась кожа. Чтобы проверить это новое
ощущение, он снова улыбнулся. Он вспомнил вдруг, что в гимназии ученик
Пыхтеев-Какуев умел шевелить ушами. Ипполит Матвеевич дошел до лестницы
и внимательно прислушался. На лестнице никого не было. С улицы донеслось
цоканье копыт извозчичьей лошади, нарочито громкое и отчетливое, как
будто бы считали на счетах. Предводитель кошачьим шагом вернулся в ком-
нату, вынул из висящего на стуле пиджака Остапа двадцать рублей и плос-
когубцы, надел на себя грязную адмиральскую фуражку и снова прислушался.
Остап спал тихо, не сопя. Его носоглотка и легкие работали идеально,
исправно вдыхали и выдыхали воздух. Здоровенная рука свесилась к самому
полу. Ипполит Матвеевич, ощущая секундные удары височного пульса, нето-
ропливо подтянул правый рукав выше локтя, обмотал обнажившуюся руку ва-
фельным полотенцем, отошел к двери, вынул из кармана бритву и, примерив-
шись глазами к комнатным расстояниям, повернул выключатель. Свет погас,
но комната оказалась слегка освещенной голубоватым аквариумным светом
уличного фонаря.
- Тем лучше, - прошептал Ипполит Матвеевич.
Он приблизился к изголовью и, далеко отставив руку с бритвой, изо
всей силы косо всадил все лезвие сразу в горло Остапа. Сейчас же выдер-
нул бритву и отскочил к стене. Великий комбинатор издал звук, какой про-
изводит кухонная раковина, всасывающая остатки воды. Ипполиту Матвеевичу
удалось не запачкаться в крови, которая полилась, как из лопнувшего по-
жарного шланга. Воробьянинов, вытирая пиджаком каменную стену, прокрался
к голубой двери и на секунду снова посмотрел на Остапа. Тело его два ра-
за выгнулось и завалилось к спинкам стульев. Уличный свет поплыл по
большой черной луже, образовавшейся на полу.
"Что это за лужа? - подумал Ипполит Матвеевич. - Да, да, кровь... То-
варищ Бендер скончался".
Воробьянинов размотал слегка измазанное полотенце, бросил его, потом
осторожно положил бритву на пол и удалился, тихо прикрыв дверь.
Великий комбинатор умер на пороге счастья, которое он себе вообразил.
Очутившись на улице, Ипполит Матвеевич насупился и, бормоча: "Брилли-
анты все мои, а вовсе не шесть процентов", - пошел на Каланчевскую пло-
щадь.
У третьего окна от парадного подъезда железнодорожного клуба Ипполит
Матвеевич остановился. Зеркальные окна нового здания жемчужно серели в
свете подступавшего утра. В сыром воздухе звучали глуховатые голоса ма-
невровых паровозов. Ипполит Матвеевич ловко вскарабкался на карниз,
толкнул раму и бесшумно прыгнул в коридор.
Легко ориентируясь в серых предрассветных залах клуба, Ипполит Матве-
евич проник в шахматный кабинет и, зацепив головой висевший на стенке
портрет Эммануила Ласкера, подошел к стулу. Он не спешил. Спешить ему
было некуда. За ним никто не гнался. Гроссмейстер О. Бендер спал вечным
сном в розовом особняке на Сивцевом Вражке.
Ипполит Матвеевич сел на пол, обхватил стул жилистыми своими ногами и
с хладнокровием дантиста стал выдергивать из стула медные гвоздики, не
пропуская ни одного. На шестьдесят втором гвозде работа его кончилась.
Английский ситец и рогожа свободно лежали на обивке стула. Стоило только
поднять их, чтобы увидеть футляры, футлярчики и ящички, наполненные дра-
гоценными камнями.
"Сейчас же на автомобиль, - подумал Ипполит Матвеевич, обучавшийся
житейской мудрости в школе великого комбинатора, - на вокзал и на
польскую границу. За какой-нибудь камешек меня переправят на ту сторону,
а там..."
И, желая поскорее увидеть, что будет "там", Ипполит Матвеевич сдернул
со стула ситец и рогожку. Глазам его открылись пружины, прекрасные анг-
лийские пружины, и набивка, замечательная набивка, довоенного качества,
какой теперь нигде не найдешь. Но больше ничего в стуле не содержалось.
Ипполит Матвеевич машинально разворошил пальцем обивку и целых полчаса
просидел, не выпуская стула из цепких ног и тупо повторяя:
- Почему же здесь ничего нет? Этого не может быть! Этого не может
быть!
Было уже почти светло, когда Воробьянинов, бросив все как было в шах-
матном кабинете, забыв там плоскогубцы и фуражку с золотым клеймом несу-
