Он плюет на цветы, на клумбу, на скамейку и, взбешенный, собрав свои
чемоданы, моментально уезжает в Ленинград.
А она смеется и говорит:
- Валяй, валяй, я, говорит, за свои деньги почище тебя видела.
Вот он уезжает к своей невероятной красавице, которая, видя, что он
приехал налегке и не может теперь иметь такой комфорт жизни, вскоре
расстается с ним.
А он тогда женится на одной зажиточной певичке, которая выступает на
концертах по пять раз в день и имеет право на хорошую жизнь.
Что касается Елены Григорьевны, то она вскоре выходит замуж за этого
дурака Федорова.
А тот, по странному совпадению, прожив с ней полгода и не зная под-
робностей о предыдущем муже, стал тоже чего-то жаловаться на свое здо-
ровье, но Елена Григорьевна, засмеявшись, сказала:
- Ну, что ж, если так, тогда давайте расстанемся.
На что тот, почти моментально поправившись, стал повсюду бывать с
ней, и жизнь их потекла по установленным правилам.
Они часто выезжают в ресторан. Она, уставшая от житейских бурь, слег-
ка постарела и, сидя за столиком, презрительно поглядывала на мужчин. А
болван Федоров, кушая цыплят и утей, в свою очередь с тоской поглядывал
на молоденьких баб, которые там и сям расположены в ресторане.
Неимоверные траты денег заставили Елену Григорьевну сильно раскоше-
литься. Она беззастенчиво стала продавать золотые монеты царской чекан-
ки. И вскоре на этом засыпалась.
Ей пришили дело и недавно выслали ее на жительство в город Арзамас.
А подлец Федоров от этих дел отбоярился. Он сказал:
- Я не я, и супруга не моя, и насчет денег я понятия не имел - я лю-
бил ее бескорыстно.
Тем не менее, снедаемый такой любовью, он за ней в Арзамас не поехал.
Так пожелаем же ей счастливого пути и спокойной жизни в Арзамасе, где
она, наверное, будет конторщицей и где она получит те чувства, которые
она заслуживает без своего крупного богатства.
Счастливый путь!
На этом мы закончим наши рассказы о деньгах.
И, прочитавши еще небольшое нижеследующее послесловие, которое, так
сказать, вроде как бантиком завяжет наш отдел, мы с великими надеждами
перейдем ко второму отделу, который у нас носит заманчивое и на первый
взгляд игривое название "Любовь".
Итак, извольте небольшое вроде болтовни послесловьице к первому отде-
лу.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, на этом, с вашего разрешения, мы заканчиваем, уважаемые товари-
щи, наш отдел "Деньги".
И вот, что же мы видим, прочитавши все это с добросовестным внимани-
ем? Что же мы видим, прочитавши интересные новеллы из истории и смешные
рассказы из нашей жизни?
А мы видим, что деньги, как это ни удивительно, приносят людям
большие огорчения. Но как это бывает - мы не беремся утверждать. Быть
может, это происходит от злосчастного свойства денег, а быть может, и
наоборот - от горестных сторон наших, в сущности, неважных характеров.
Но, быть может, одно влияет на другое и какнибудь такое взаимно действу-
ет.
И если, предположим, изменить одно, то, наверно, изменится другое. А
которые думают, что можно второе изменить, а первое пущай остается в
прежней силе, в прежнем блеске и почете, - те, я так думаю, прежестоко
ошибаются.
В общем, наше дело сказать, а вы там как хотите.
Итак, на этом, проливши несколько капель слез и погоревав о падении и
гибели многих хороших людей, мы закрываем наш отдел, озаренный нес-
частьем, и со своей романтической душой вступаем с пылкой надеждой в но-
вый, радостный отдел - "Любовь".
И мы уже слышим шепот и робкое дыхание, и трели на гитаре, и кой-ка-
кие стишки. И дамские крики. Выстрел. И рев младенца. И, пардон, кажет-
ся, снова звон денег.
Читатель, пригладь свои волосы и завяжи потуже галстук. Мы сейчас
пойдем с тобой по той аллее, которая требует некоторой, что ли, выправ-
ки, красоты разных линий, очертаний и внешних форм. Туда, я извиняюсь,
нельзя прийти на косолапых ногах и с небритой мордой.
Итак, пригладьте свою прическу, - мы пойдем по аллее, освещенной тре-
петной луной. Высокие липы, представьте себе. Скамейки под деревом.
Пруд. Как сказал поэт:
Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде...
Ах, вот где, наверно, мы увидим радость и восторги, которых люди
вполне заслуживают. Вот где, наверно, мы увидим счастье, которое нам ис-
купит огорчения прежних страниц.
Читательница, ваше милое присутствие здесь крайне необходимо. Дайте
вашу нежную ручку, положите ее нам на грудь, успокойте наше сердцебие-
ние, которое происходит от предчувствия всего хорошего.
Итак, мы начинаем новый отдел - "Любовь".
ЛЮБОВЬ
1. Вот когда госпожа смерть подойдет неслышными стопами к нашему из-
головью и, сказав "ага", начнет отнимать драгоценную и до сих пор милую
жизнь, - мы, вероятно, наибольше всего пожалеем об одном чувстве, кото-
рое нам при этом придется потерять.
2. Из всех дивных явлений и чувств, рассыпанных щедрой рукой природы,
нам, наверно, я так думаю, наижальче всего будет расстаться с любовью.
И, говоря языком поэтических сравнений, расставаясь с этим миром, на-
ша вынутая душа забьется и застонет, и запросится назад, и станет уни-
жаться, говоря, что она еще не все видела из того, что можно увидеть, и
что ей хотелось бы чего-нибудь еще из этого посмотреть.
Но это вздор. Она все видела. И это есть пустые отговорки, рисующие
скорей величие наших чувств и стремлений, чем что-либо иное.
3. Конечно, есть и помимо того разные исключительные и достойные слу-
чаи и чувства, о которых мы тоже, наверно, горько вздохнем при расстава-
нии.
Нам, без сомнения, жалко будет не слышать музыки духовных и симфони-
ческих оркестров, не плавать, например, по морю на пароходе и не соби-
рать в лесу душистых ландышей. Нам препечально будет бросить нашу слав-
ную работу и не лежать на берегу моря с целью отдохнуть.
Да, это все славные вещи, и обо всем этом мы тоже, конечно, пожалеем
при расставании. И, может быть, даже всплакнем. Но вот о любви будут
пролиты особые и горчайшие слезы. И когда мы попрощаемся с этим
чувством, перед нами, наверно, весь мир померкнет в своем величии, и он
покажется нам пустым, хоттодным и малоинтересным.
Как у одного поэта сказано:
Любовь украшает жизнь
Любовь - очарование природы.
Существует внутреннее убеждение,
Что все, сменяющее любовь, ничтожно.
Вот видите, французский поэт Мюссе сказал, что все ничтожно в сравне-
нии с этим чувством. Но он, конечно, отчасти ошибался. Он, конечно,
слегка перехватил через край.
4. Тем более нельзя забывать, что эти строчки сказал француз. То есть
человек от природы крайне чувственный и, простите, вероятно, бабник, ко-
торый от чрезмерно волновавших его чувств действительно может брякнуть
бог знает что из этой области.
Они, французы, там у себя, в Париже, сколько нам говорили, выйдут ве-
черком на бульвар, и, кроме разных красоточек, которых они величают "ку-
рочками", спервоначалу решительно ничего другого не видят. Вот какие они
любители женской красоты и грации!..
Так что у нас есть основания слегка погасить удивительную пылкость
этих поэтических строк.
5. Но вот взгляните на русского поэта. Вот и русский поэт не отстает
от пылкого галльского ума. И даже больше. Не только о любви, а даже о
влюбленности вот какие мы находим у него удивительные строчки:
О влюбленность, ты строже судьбы,
Повелительней древних законов отцов...
Слаще звуков военной трубы.
Из чего можно заключить, что наш прославленный поэт считал это
чувство за нечто высшее на земле, за нечто такое, с чем не могут даже
равняться ни строчки уголовных законов, ни приказания отца или там мате-
ри. Ничего, одним словом, он говорит, не действовало на него в сравнении
с этим чувством. Поэт даже что-то такое намекает тут насчет призыва на
военную службу - что это тоже ему было как будто нипочем. Вообще что-то
тут поэт, видимо, затаил в своем уме. Аллегорически выразился насчет во-
енной трубы и сразу затемнил. Наверно, он в свое время словчился-таки от
военной службы. Оттого, может, и пустился на аллегорию.
В этом смысле гораздо легче иметь дело с прозой. В прозе не может
быть таких туманностей. Там все ясно. А впрочем, и поэзию, как видите,
можно разъяснить.
6. У другого русского поэта мы тоже находим не менее сильные строчки.
У этого поэта, надо сказать, однажды сгорел дом, в котором он родился
и где он провел лучшие дни своего детства. И вот любопытно посмотреть,
на чем этот поэт утешился после пожара.
Он так об этом рассказывает. Он описывает это в стихотворении. Вот
как он пишет:
Казалось, все радости детства
Сгорели в погибшем дому,
И мне умереть захотелось,
И я наклонился к воде,
Но женщина в лодке скользнула
Вторым отраженьем луны,
И если она пожелает,
И если позволит луна,
Я дом себе новый построю
В неведомом сердце ее.
И так далее, что-то в этом роде.
7. То есть, другими словами, делая вольный перевод с гордой поэзии на
демократическую прозу, можно отчасти понять, что поэт, обезумев от горя,
хотел было кинуться в воду, но в этот самый критический момент он вдруг
увидел катающуюся в лодке хорошенькую женщину. И вот он неожиданно влю-
бился в нее с первого взгляда, и эта любовь заслонила, так сказать, все
его неимоверные страдания и даже временно отвлекла его от забот по при-
исканию себе новой квартиры. Тем более что поэт, судя по стихотворению,
по-видимому, попросту хочет как будто бы переехать к этой даме. Или он
хочет какую-то пристройку сделать в ее доме, если она, как он туманно
говорит, пожелает и если позволит луна и домоуправление.
Ну, насчет луны - поэт приплел ее, чтоб усилить, что ли, поэтическое
впечатление. Луна-то, можно сказать, мало при чем. А что касается домо-
управления, то оно, конечно, может не позволить, даже если сама дама в
лодке и пожелает этого, поскольку эти влюбленные не зарегистрированы и
вообще, может быть, тут какая-нибудь недопустимая комбинация.
8. То есть я не знаю, может, наш грубый солдатский ум, обстрелянный
тяжелой артиллерией на двух войнах, не совсем так понимает топчайшие и
нежнейшие поэтические сплетения строчек и чувств. Но мы осмеливаемся
приблизительно так думать благодаря некоторому знанию жизни и пониманию
насущных потребностей людей, жизнь которых не все время идет по руслу
цветистой поэзии.
Короче говоря, поэт и тут говорит о любви как о наивысшем чувстве,
которое, при некоторой доле легкомыслия, способно заменить человеку са-
мые насущные вещи, вплоть даже до квартирных дел. Каковое последнее ут-
верждение всецело оставляем на совести поэта.
Но это, конечно, не есть мнение только трех пылких поэтов.
И все остальные тоже, бряцая, как говорится, даже на самых дребезжа-
щих лирах, напевали любовные слова, еще более даже поразительные и без-
застенчивые, чем эти.
9. Что-то там такое вспоминается из Апухтина:
Сердце воскреснуло, снова любя,
Трам-та-ра-рам, там-там...
Все, что в душе дорогого, святого...
Трам-та-ра-рам...
Причем это написал далеко не мальчик лет восемнадцати. А это написал
солидный дядя лет сорока восьми, очень невероятно толстый и несчастный в
своей личной жизни. Тем не менее он тоже, как видите, считает, что все
мертво и безжизненно, пока в его сердце не возникла любовь.
Вот еще вспоминаются какие-то бешеные строчки:
Что такое любовь? О любовь! О любовь!
Это солнце в крови, это в пламени кровь...
Что-то такое, черт побери... да...
Это райская сень, обретенная вновь.
Смерть над миром царит, а над смертью - любовь.
10. Тут даже французская поэзия, пожалуй, маленько отстает - у них,
можно сказать, нету такого бешеного натиска, как, например, в этих
строчках. А это писала русская поэтесса. Она проживала в начале нашего
