погрешимым, "уважаемым гражданином", хотя на самом деле выступает чван-
ным обывателем.
Суть эстетики Зощенко в том и состоит, что писатель совмещает два
плана (этический и культурно-исторический), показывая их деформацию, ис-
кажение в сознании и поведении сатирико-юмористических персонажей. На
стыке истинного и ложного, реального и выдуманного и проскакивает коми-
ческая искра, возникает улыбка или раздается смех читателя.
Разрыв связи между причиной и следствием - традиционный источник ко-
мического. Важно уловить характерный для данной среды и эпохи тип конф-
ликтов и передать их средствами сатирического искусства. У Зощенко гла-
венствует мотив разлада, житейской нелепицы, какой-то трагикомической
несогласованности героя с темпом, ритмом и духом времени.
Порой зощенковскому герою очень хочется идти в ногу с прогрессом.
Поспешно усвоенное современное веяние кажется такому уважаемому гражда-
нину верхом не просто лояльности, но образцом органичного вживания в ре-
волюционную действительность. Отсюда пристрастие к модным именам и поли-
тической терминологии, отсюда же стремление утвердить свое "пролетарс-
кое" нутро посредством бравады грубостью, невежеством, хамством.
Не случайно герой-рассказчик видит мещанский уклон в том, что Васю
Растопыркина - "этого чистого пролетария, беспартийного черт знает с ка-
кого года, - выкинули давеча с трамвайной площадки" нечуткие пассажиры
за грязную одежду ("Мещане"). Когда конторщику Сереже Колпакову постави-
ли наконец личный телефон, о котором он так много хлопотал, герой по-
чувствовал себя "истинным европейцем с культурными навыками и замашка-
ми". Но вот беда - разговаривать-то этому "европейцу" не с кем. С тоски
он позвонил в пожарное депо, соврал, что случился пожар. "Вечером Сережу
Колпакова арестовали за хулиганство".
Писателя волнует проблема жизненной и житейской аномалии. Отыскивая
причины ее, осуществляя разведку социальнонравственных истоков отрица-
тельных явлений, Зощенко порою создает гротескно-утрированные ситуации,
которые порождают атмосферу безысходности, повсеместного разлива житейс-
кой пошлости. Такое ощущение создается после знакомства с рассказами
"Диктофон", "Собачий нюх", "Через сто лет".
Критики 20-30-х годов, отмечая новаторство творца "Бани" и "Аристок-
ратки", охотно писали на тему "лицо и маска" Михаила Зощенко, нередко
верно постигая смысл произведений писателя, но смущаясь непривычностью
взаимоотношений между автором и его комическим "двойником". Рецензентов
не устраивала приверженность писателя к одной и той же раз и навсегда
избранной маске. Между тем Зощенко делал это сознательно.
С. В. Образцов в книге "Актер с куклой" рассказал о том, как он искал
свой путь в искусстве. Оказалось, что только кукла помогла ему обрести
свою "манеру и голос" [2]. "Войти в образ" того или иного героя актер
раскованнее и свободнее сумел именно "через куклу".
Новаторство Зощенко началось с открытия комического героя, который,
по словам писателя, "почти что не фигурировал раньше в русской литерату-
ре"[3], а также с приемов маски, посредством которой он раскрывал такие
стороны жизни, которые нередко оставались в тени, не попадали в поле
зрения сатириков.
Все комические герои от древнейшего Петрушки до Швейка действовали в
условиях антинародного общества, зощенковския же герой "развернул свою
идеологию" в иной обстановке. Писатель показал конфликт между человеком,
отягощенным предрассудками дореволюционной жизни, и моралью, нравствен-
ными принципами нового общества.
Разрабатывая нарочито обыденные сюжеты, рассказывая частные истории,
приключившиеся с ничем не примечательным героем, писатель возвышал эти
отдельные случаи до уровня значительного обобщения. Он проникает в свя-
тая святых мещанин, который невольно саморазоблачается в своих моноло-
гах. Эта умелая мистификация достигалась посредством мастерского владе-
ния манерой повествования от имени рассказчика, мещанина, который не
только опасался открыто декларировать свои воззрения, но и старался не-
чаянно не дать повода для возбуждения о себе каких-либо предосудительных
мнений.
Комического эффекта Зощенко часто достигал обыгрыванием слов и выра-
жений, почерпнутых из речи малограмотного мещанина, с характерными для
нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами и синтаксичес-
кими конструкциями ("плитуар", "окромя", "хресь", "етот", "в ем", "бру-
неточка", "вкапалась", "для скусу", "хучь плачь", "эта пудель", "живот-
ная бессловесная", "у плите" и т.д.).
Использовались и традиционные юмористические схемы, вошедшие в широ-
кий обиход со времен "Сатирикона": враг взяток, произносящий речь, в ко-
торой дает рецепты, как брать взятки ("Речь, произнесенная на банкете");
противник многословия, сам на поверку оказывающийся любителем праздных и
пустых разговоров ("Американцы"); доктор, зашивающий часы "кастрюльного
золота" в живот больному ("Часы").
Зощенко - писатель не только комического слога, но и комических поло-
жений. Стиль его рассказов - это не просто смешные словечки, непра-
вильные грамматические обороты и речения. В том-то и состояла печальная
судьба авторов, стремившихся писать "под Зощенко", что они, по меткому
выражению К. Федипа, выступали просто как плагиаторы, снимая с него то,
что удобно снять, - одежду. Однако они были далеки от постижения сущест-
ва зощенковского новаторства в области сказа. Зощенко сумел сделать сказ
очень емким и художественно выразительным. Герой-рассказчик только гово-
рит, и автор не усложняет структуру произведения дополнительными описа-
ниями тембра его голоса, его манеры держаться, деталей его поведения.
Однако посредством сказовой манеры отчетливо передаются и жест героя, и
оттенок голоса, и его психологическое состояние, и отношение автора к
рассказываемому. То, чего другие писатели добивались введением дополни-
тельных художественных деталей, Зощенко достиг манерой сказа, краткой,
предельно сжатой фразой и в то же время полным отсутствием "сухости".
Сначала Зощенко придумывал различные имена своим сказовым маскам (Си-
небрюхов, Курочкин, Гаврилыч), но позднее от этого отказался. Например,
"Веселые рассказы", изданные от имени огородника Семена Семеновича Ку-
рочкина, впоследствии стали публиковаться вне прикрепленности к личности
этого персонажа. Сказ стал сложнее, художественно многозначнее.
Форму сказа использовали Н. Гоголь, И. Горбунов, Н. Лесков, советские
писатели 20-х годов. Вместо картинок жизни, в которых отсутствует интри-
га, а порою и всякое сюжетное действие, как было в мастерски отточенных
миниатюрах-диалогах И. Горбунова, вместо подчеркнуто изощренной стилиза-
ции языка городского мещанства, которой Н. Лесков добивался посредством
лексической ассимиляции различных речевых стихий и народной этимологии,
Зощенко, не чураясь и этих приемов, ищет и находит средства, наиболее
точно отвечающие складу и духу его героя.
Зощенко зрелой поры шел по пути, проложенному Гоголем и Чеховым, не
копируя, однако, в отличие от многочисленных обличителей 20-х годов, их
манеры.
К. Федин отметил умение писателя "сочетать в тонко построенном расс-
казе иронию с правдой чувства" [4]. Достигалось это неповторимыми зощен-
ковскими приемами, среди которых важное место принадлежало особо интони-
рованному юмору.
Юмор Зощенко насквозь ироничен. Писатель называл свои рассказы:
"Счастье", "Любовь", "Легкая жизнь", "Приятные встречи", "Честный граж-
данин", "Богатая жизнь", "Счастливое детство" и т.п. А речь в них шла о
прямо противоположном тому, что было заявлено в заголовке. Это же можно
сказать и о цикле "Сентиментальных повестей", в которых доминирующим на-
чалом; стал трагикомизм обыденной жизни мещанина и обывателя. Одна из
повестей носила романтическое заглавие "Сирень цветет". Однако поэтичес-
кая дымка названия рассеивалась уже на первых страницах. Здесь густо
текла обычная для зощенковских произведений жизнь затхлого мещанского
мирка с его пресной любовью, изменами, отвратительными сценами ревности,
мордобоем.
Господство пустяка, рабство мелочей, комизм вздорного и нелепого -
вот на что обращает внимание писатель в серии сентиментальных повестей.
Однако много тут и нового, даже неожиданного для читателя, который знал
Зощенко-новеллиста. В этом отношении особенно показательна повесть "О
чем пел соловей".
Здесь, в отличие от "Козы", "Мудрости" и "Людей", где были нарисованы
характеры всевозможных "бывших" людей, надломленных революцией, выбитых
из привычной житейской колеи, воссоздан вполне "огнестойкий тип", кото-
рого не пошатнули никакие бури и грозы минувшего социального переворота.
Василий Васильевич Былинкин широко и твердо ступает по земле. "Каблуки
же Былинкин снашивал внутрь до самых задников". Если что и сокрушает
этого "философски настроенного человека, прожженного жизнью и обстрелян-
ного тяжелой артиллерией", так это внезапно нахлынувшее на него чувство
к Лизочке Рундуковой.
В сущности, повесть "О чем пел соловей" и представляет тонко пародий-
но стилизованное произведение, излагающее историю объяснений и томлений
двух жарко влюбленных героев. Не изменяя канонам любовной повести, автор
посылает испытание влюбленным, хотя и в виде детской болезни (свинка),
которой неожиданно тяжело заболевает Былинкин. Герои стоически переносят
это грозное вторжение рока, их любовь становится еще прочнее и чище. Они
много гуляют, взявшись за руки, часто сидят над классическим обрывом ре-
ки, правда, с несколько несолидным названием - Козявка.
Любовь достигает кульминации, за которой возможна только гибель любя-
щих сердец, если стихийное влечение не будет увенчано брачным союзом. Но
тут вторгается сила таких обстоятельств, которые под корень сокрушают
тщательно взлелеянное чувство.
Красиво и пленительно пел Былинкин, нежные рулады выводил его преры-
вающийся голос. А результаты?
Вспомним, почему в прежней сатирической литературе терпели крах мат-
римониальные домогательства столь же незадачливых женихов.
Смешно, очень смешно, что Подколесин выпрыгивает в окно, хотя тут и
нет того предельного снижения героя, как у Зощенко.
Сватовство Хлестакова срывается оттого, что где-то в глубине сцены
суровым возмездием нависает фигура истинного ревизора.
Свадьба Кречинского не может состояться потому, что этот ловкий мо-
шенник метит получить миллион приданого, но в последний момент делает
слишком неуклюжий шаг.
А чем объясняется печально-фарсовый итог в повести "О чем пел соло-
вей"? У Лизочки не оказалось мамашиного комода, на который так рассчиты-
вал герой. Вот тут-то и вылезает наружу мурло мещанина, которое до этого
- правда, не очень искусно - прикрывалось жиденькими лепестками "галан-
терейного" обхождения.
Зощенко пишет великолепный финал, где выясняется истинная стоимость
того, что вначале выглядело трепетно-великодушным чувством. Эпилогу, вы-
держанному в умиротворенно-элегических тонах, предшествует сцена бурного
скандала.
В структуре стилизованно-сентиментальной повести Зощенко, подобно
прожилкам кварца в граните, проступают едко саркастические вкрапления.
Они придают произведению сатирический колорит, причем, в отличие от
рассказов, где Зощенко открыто смеется, здесь писатель, пользуясь форму-
лой Маяковского, улыбается и издевается. При этом его улыбка чаще всего
грустнопечальная, а издевка - сардоническая.
Именно так строится эпилог повести "О чем пел соловей", где автор на-
конец-то отвечает на вопрос, поставленный в заглавии. Как бы возвращая
читателя к счастливым дням Былинкина, писатель воссоздает атмосферу лю-
бовного экстаза, когда разомлевшая "от стрекота букашек или пения со-
ловья" Лизочка простодушно допытывается у своего поклонника:
