Мы взяли подносы, основательно загрузились всякой всячиной - вареными
яйцами, золотистыми ломтями поджаренного бекона, соком, фруктами и
фруктовым кефиром, растворимым кофе "максвелл" (Дейв предпочел корейский
чай), не забыв о столь обожаемом английском блюде, как овсяные хлопья с
молоком, и нашли свободный стол. Дейв ел, как и положено англичанину,
медленно, смакуя, я же по старой спортивной привычке мгновенно расправился
со стандартным набором явств и приступил к кофе. Дейв молча, но
обеспокоенно наблюдал за побоищем, устроенным мной за столом, - он успел
справиться лишь с одним яйцом и несколькими ломтями бекона. Мельком
взглянув на часы, я обнаружил, что время еще есть и взялся за газету.
Но сквозь поток впитываемой информации упорно прорывалась тревожная
мысль: что сказать Дейву, как ввести его в реальный мир фактов, что в
корне ломали мои, а значит, и Дональдсона планы, связанные с раскруткой
лондонской истории, у разгадки которой, казалось, мы стояли еще совсем
недавно. Я корил себя за легкомыслие - ну, разве допустимо было так вольно
переговариваться по телефону с Мишелем Потье, отбросив осторожность и
забыв, что в наш просвещенный век - век компьютеров и электронного
шпионажа - любое слово может быть услышано без труда и теми, кому оно не
предназначалось. Скорее всего, Мишеля подслушивали, а возможно, он вообще
был у них давно на примете - ведь занимался не чем-то отвлеченным, а
наркотиками. А это само по себе было чревато самыми серьезными
последствиями. Как там ни крути, но Мишель оставался последней ниточкой,
что связывала меня с тайной, раскрыть которую я безуспешно пытался.
Дейв почувствовал мое настроение и тоже помрачнел. Скорее всего, он
догадался - что-то я скрываю от него, и ломал голову, пытаясь уяснить,
насколько это плохо для него. Я отдал должное выдержке и воспитанию парня,
не позволявшим ему спросить напрямик.
- Вот что, Дейв, наши (так и сказал - наши) дела плохи. Пожалуй, даже
хуже не бывает, - начал я свой рассказ, решив, что нечестно и дальше
играть с англичанином в кошки-мышки. Дональдсон перестал жевать, отставил
в сторону только что заваренный стаканчик чаю и весь превратился в слух.
Как ни тяжело было убивать последнюю надежду, но я рассказал обо всем без
утайки, и на душе стало свободнее.
Некоторое время Дейв молчал, переваривая услышанное, глаза его были
стеклянными и прозрачными. Я думал, что понимал ход его мыслей, но ошибся.
- Если б вы сказали мне об этом раньше, мы уже имели бы некоторую
информацию, - с укором произнес Дейв. - Я покину вас, Олег, и давайте
условимся, где мы встретимся и когда. Я сейчас позвоню в Лондон, и наш
репортер через пару часов уже будет копаться в Женеве, глядишь, что-то и
раскопает. Не верю я, что не сохранилось никаких следов!
Теперь уже я растерялся, осознав, как глубоко ошибался и недооценивал
не только Дейва, но и репортерской хватки, без которой там, в мире
свободной информационной конкуренции не прожить и дня. Это тебе не наш
"поток", когда один и тот же факт, случается, бродит по газетным страницам
по несколько дней, и каждая редакция успокаивает себя тем, что у нее -
собственный читатель.
- Я сейчас буду на тяжелой атлетике, затем собираюсь с приятелем
проехаться на ранчо в Куонджи-ду. Часам к пяти вернусь в Эм-Пи-Си, там и
встретимся, о'кей?
- Договорились! - на ходу бросил Дейв, срываясь с места с такой
поспешностью, словно за ним гнались.
Алекс ждал меня в условленном месте - у входа в Олимпийский парк,
прячась в тени конструктивистского сооружения, переливающегося под лучами
солнца цветами радуги. Он был подтянут, свеж и энергичен. Я невольно
залюбовался его гибким, крепким телом, излучавшим силу.
- Хелло, Олег! - приветствовал он меня. - Машина нам нужна?
Тут только я обратил внимание на двухместный ярко-красный спортивный
"голд стар", припаркованный в нескольких метрах от нас.
- Взял напрокат, - пояснил Алекс. - До ранчо - неблизкий свет, а
ездить в автобусах, даже олимпийских, увы, мне не нравится. А слушать
однообразные разговоры моих коллег по команде - загнешься с тоски.
- Нет, Алекс, тут пять минут ходу.
- Тогда - вперед.
Мы зашагали по парку, уже заполненному толпами празднично одетых
корейцев: мужчины как один в черных костюмах и белых рубашках с
галстуками, женщины и дети - в цветастых национальных одеждах из шелка. У
входа в тяжелоатлетический Джимнезиум бурлила человеческая река, и мы с
трудом пробились к входу, где была табличка "Пресса", и без осложнений
проникли в зал. Ярко освещенный квадрат амфитеатра с пустой еще сценой,
где блестели в лучах прожекторов стальные блины, был расположен так близко
от скамей прессы, что можно было слышать дыхание атлетов.
Мы устроились во втором ряду - в первый служба безопасности никого
почему-то не пускала - и осмотрелись. Трибуны были почти заполнены людьми:
тут собирались целыми семьями - отцы и матери, дети и древние старики.
Остро пахло растирками, из-за занавеса, что закрывал проход в разминочный
зал, время от времени доносился глухой грохот металла, робко выглядывали
тренеры, как актеры в театре перед началом спектакля, уже появились судьи
- они стояли плотной группкой, переговариваясь между собой. Телевизионщики
проверяли камеры, а операторы с переносными аппаратами занимали отведенные
им места. На крайней скамье справа, почти у самой сцены, устроились, судя
по габаритам, тяжелоатлеты, которым еще только предстояло выступать и
которые заявились сюда поболеть за товарищей. Ровный гул нескольких сотен
голосов наполнял зал.
- Здесь, кажется, здорово процветают допинги? - спросил Алекс.
- Больше того, мне кажется, что кое-кому из руководства международной
федерации это на руку...
- Даже так?
- С тех пор, когда федерации открыли собственные счета для спонсоров,
а реклама стала чуть ли не главным действом любых состязаний - от
чемпионатов Европы до Олимпийских игр, атлеты вовсю принялись штурмовать
рекорды. И чем фантастичнее становились результаты, тем значительнее
выглядели долларовые счета. Естественно, есть предел человеческим
возможностям, но кое-кто решил, увы, расширить их фармакологическим путем.
Скандалы нет-нет да и вспыхивавшие на этой почве, старательно скрывались,
проштрафившихся штангистов потихоньку убирали с помоста и на их место
приходили честолюбивые новички, жаждавшие славы и денег, и чем быстрее -
тем лучше...
- Я слышал, что и вас не обошла эта пошесть?
- С волками жить, по-волчьи выть... Слышал такую пословицу?
- Еще бы, любимая поговорка моей бабки. Что, впрочем, не мешало ей
соблюдать пуританскую чистоту нравов...
- У нас эта беда куда опаснее. Собственных "ускорителей" - кот
наплакал, можно сказать, их разработка и изготовление - в зачаточном
состоянии, значит, пользуемся зарубежными снадобьями, зачастую без всякой
системы и без врачей - кто ж станет признаваться в пороках?
- Грустно... Человек собственными руками роет себе могилу, да еще
радуется, когда посчастливится обмануть судей и соперников. Деньги... Я
удивляюсь: неужто и впрямь у нас нет ничего святее их?
- До сих пор голос призывающих опомниться - глас вопиющего в
пустыне...
Между тем стрелка часов неумолимо приближалась к 9:00, когда на
помост должен был выйти первый участник.
Я внезапно увидел, как резко изменилось лицо Алекса, а пальцы
непроизвольно сжались в кулаки, кожа побелела на сгибах. Мне показалось,
что Разумовский даже задержал дыхание, точно боялся выдать себя.
Я проследил за его взглядом - и мое сердце сделало стремительный
рывок, а потом словно упало вниз с огромной высоты, отчего у меня
появилось ощущение, которое случается в самолете, когда машина
проваливается в воздушную "яму". В нескольких метрах от нас, справа за
барьером, облокотясь локтями на металлический поручень, сидел... Питер
Скарлборо собственной персоной. Он, верный себе, был изысканно и со вкусом
одет, заброшенная нога за ногу показывала новенькие черные мокасины и
белые носки, глаза его скрывались за темными зеркальными стеклами очков. Я
огляделся вокруг, надеясь обнаружить Келли или Кэт, но Питер был один, без
сомнения, один.
- Это - Питер Скарлборо, - сдавленно сказал я, когда Алекс повернулся
ко мне.
- Он такой же Питер Скарлборо, как я Наполеон, - отрезал Разумовский.
- Настоящее его имя - Флавио Котти, потомственный сицилиец, гражданин
Колумбии, человек, за которым охотится не один Интерпол, но и криминальная
полиция доброго десятка государств - от США до Италии. Один из боссов
наркобизнеса. Считай, что тебе крупно повезло тогда в Лондоне...
- Он-то мне и нужен, Алекс... Ой, как он мне нужен!
- Не спеши радоваться, раз Котти вынырнул в Сеуле, значит, он ведет
серьезную игру... Впрочем, теперь это значения не имеет, - как-то
обреченно не обреченно, но с каким-то внутренним надрывом сказал Алекс.
- Погоди, погоди, а ты-то откуда его знаешь? - запоздало спохватился
я.
- У нас с Флавио есть взаимные претензии, не думал - не гадал, что
столкнемся мы в Сеуле. Черт побери, почему именно здесь, на Играх? - в
голосе Алекса прорвалось такое отчаяние, что мне стало не по себе. Это был
крик души человека, заглянувшего в собственную могилу. Откуда мне было
знать, что Разумовский уже много лет искал Флавио Котти - искал по всему
свету, чтоб расквитаться за прошлое. Он произнес тихо:
- Нам следовало бы уйти, пока нас не обнаружили. Пусть фактор
внезапности останется за нами...
- Хорошо, Алекс, но ты обещаешь рассказать о нем...
- Непременно, Олег. Это будет долгая исповедь... Но пока мы должны
исчезнуть!
Тут зал разразился бурными аплодисментами: невысокий, коренастый
болгарин одолел чудовищный вес, и штанга, как пушинка, застыла над его
головой на перевитых черными, вздувшимися венами руках Геракла. Мы,
извиняясь ежесекундно, пробрались к выходу. Уже покидая зал, я не
удержался и оглянулся: Флавио Котти неистово рукоплескал силачу...
- Вот что, Олег, если у тебя нет других дел, давай подъедем на ранчо,
мне нужно кое-кого повидать, да и по телефону переговорить.
- Нет, Алекс, я отправлюсь в Эм-Пи-Си.
- Что это такое?
- Главный пресс-центр. Если не возражаешь, встретимся у меня вечером.
- О'кей, я отвезу тебя, - легко согласился Алекс. Я видел, что он в
мыслях был далеко от Олимпийского парка. - Это, кажется, рядом с
"Интерконтиненталем"?
- Точно, в двух шагах от сеульского выставочного центра, там теперь
расположился пресс-центр Олимпиады.
Вскоре мы уже мчались по широким сеульским улицам, запруженным
автомобилями. Алекс уверенно вел "голд стар". Я обратил внимание, что
почти не встречаются машины иностранных марок - сплошной поток
южнокорейских автомобилей: грузовики, автобусы, легковушки. А я-то думал,
что здесь все - японское...
5
У "Интерконтиненталя" мы расстались: я направился в Эм-Пи-Си, а Алекс
унесся к себе на ранчо, к своему "Россинанту" и личному тренеру,
охранявшему лошадь днем и ночью.
Нужно было начинать работать, а мысли мои были вовсе не об
олимпийских баталиях, не о рекордах, что буквально сыпались на головы
оглушенных, потрясенных невиданными результатами журналистов и зрителей,
не о назревавших уже скандалах (а разве не сенсационным было поражение
наших велосипедистов в командной гонке, впервые оставшихся без медалей?),
не о фантастических суммах, затраченных организаторами на Олимпиаду
