даже лопаются спицы, другие тянут вверх стальные колеса с таким
неистовством, что едва не лопаются жилы, повсюду только и разговоров о
килограммах да секундах. В этом могут разобраться разве что люди Гиннеса!
Я невольно рассмеялся: до того потерянно выглядел здесь, в Сеуле,
Дейв Дональдсон, гроза лондонских полицейских участков и таинственного
дна, где совершаются самые загадочные и страшные преступления.
- Нет, мистер Олег Романько, - снова перешел Дейв на официальный тон,
что свидетельствовало о его полной покорности и преданности этому самому
"мистеру" из Киева, что стоял перед ним в новеньком блайзере, сработанном
специально для гостя Олимпиады знаменитым Михаилом Ворониным, закройщиком
с дипломом ученого, и не решался признаться англичанину, как тщетны его
надежды. Правда же, до которой он доискивался, взлетела в воздух вместе со
взорванной лабораторией несчастного Мишеля Потье.
Словно почуяв неладное, Дейв, заглядывая мне в глаза, задавленным
тоном спросил:
- Но ведь мы будем заниматься другим делом, да, мистер Олег Романько?
И столько в его голосе послышалось муки и надежды, что я
смалодушничал и бодренько выпалил:
- Еще бы! Со спортом мы разберемся, это бесспорно, вот не прозевать
бы настоящее дело.
- Нет! - решительно заявил Дональдсон и повторил: - Нет, не
прозеваем!
Кажется, он сам испугался своего слишком уверенного тона, потому что,
еще не увидев моей реакции, суеверно поспешил сказать:
- Вы располагайте мной, Олег. Да и кошелек мой - к вашим услугам, не
знаю, куда деньги девать. В олимпийской деревне прессы - бесплатный
завтрак таков, что на целый день хватает...
3
Центр аккредитации устроился на противоположном конце деревни, и нам
довелось таки попотеть, по очереди таща мой набитый разными разностями -
от переносной пишущей машинки "колибри", неизменной спутницы моих
путешествий, до нескольких папок с вырезками, книгами, тремя бутылками
"горилки" с перцем, набором консервов на всякий случай! - словом,
джентльменским набором советского журналиста, выезжающего за кордон.
На контрольно-пропускном пункте Дейв сунул свою аккредитацию в
специальный прибор, считывавший магнитный код, начисто исключавший
возможность подделки документа, а мою предварительную аккредитацию
внимательно изучили, сличив фото с оригиналом, вспотевшим, как загнанная
лошадь, и лишь после этого мы проникли вовнутрь. Спустились по широкому
проходу в подземный зал, где рядом с пустым в этот час рестораном
разыскали вход в задавленную низким потолком комнату, где и происходил
процесс выдачи олимпийских документов.
Когда новая "ладанка" с цветной фотографией повисла на тонком шнуре
на груди и я взялся осматривать содержимое белой сумки с олимпийскими
кольцами - подарок Оргкомитета прессе, ко мне неслышно подплыла
смазливенькая тоненькая девчушка в розовом костюмчике и на ломаном русском
вежливо поинтересовалась:
- Мистер Олех Романко?
- Он самый.
- Для вас оставил записку, пожалуйста, взять, благодарью вам. - С
низким поклоном девушка протянула мне твердый конверт из белой бумаги, на
котором каллиграфическим почерком по-русски было выведено: "Олегу И.
Романько, СССР, Украина, Киев".
Дональдсон молча наблюдал за нашими переговорами, и мне почудилось, в
глазах его вспыхнул охотничий азарт, - он, наверное, подумал, что я
получил важную весточку, которую и он ждал с нетерпением.
Я вскрыл запечатанный конверт, и моя догадка подтвердилась - послание
от Алекса Разумовского.
"Дорогой Олег! Был огорчен, что не встретились на открытии Игр - что
за королевское зрелище, ничего подобного мне видеть не доводилось! Пытался
дозвониться в Киев, но, увы, безрезультатно, что, однако, не
свидетельствует о наличии враждебности к вашей стране в Сеуле. Больше
того, ты сможешь лично убедиться - к русским и к СССР здесь почти
благоговейное отношение. Это меня поразило в самое сердце! После сорока
лет вражды и сбитого вашей ракетой "Боинга", по сей день остающегося
кровавой раной в сердцах этих добрых людей, встретить такое отношение -
необъяснимо. Но потом я понял, в чем дело, - ведь Сеул-то освобождали от
японцев, чинивших здесь страшные злодеяния, солдаты Красной Армии. О, боже
праведный, где только не лилась русская кровушка!
Извини, Олег, за приступ сентиментальности, но, право же, трудно
удержаться от теплых чувств к народу, испытывающему благодарность за
сделанное добро, - качество, кажется, начисто утраченное в вашем жестоком
мире.
Словом, жду с нетерпением!
18.09.88 г. Мой телефон: 217-33-22. Обычно бываю около 23, конный
стадион таки далековато от Олимпийского парка. Зато живем, можно сказать,
окно в окно.
Алекс".
Мне почему-то полегчало на душе, исчез камень, давивший сердце, и
небо уже не выдавалось с овчинку, я весело воскликнул, от чего Дейв
вытаращился на меня:
- Когда рядом друзья - жить весело, не правда ли, мистер Дональдсон?
- Я согласен с вами, Олег! - обрадовался мой англичанин, узрев в
самом факте появления письма знак удачи. Пусть пока остается в счастливом
неведении, незачем сходу портить настроение, подумал я, хотя в душе
шевельнулось раскаяние: честно ли обманывать надежды Дейва, искренне
верившего в меня?
Дейв сопровождал меня до 122-го корпуса, где в тесном коридорчике нас
встретила целая толпа корейцев - трое ребят в форме, улыбчивая девчушка и
пожилой благообразный мужчина, оказавшийся... священником местной
христианской церкви. Все они довольно сносно говорили по-русски и хором
приветствовали нас, и потом так же хором повторяли "Олег Романько, Олег
Романько", с улыбками и поклонами вручая мне ключ от комнаты, вернее, два
ключа - от комнаты и от квартиры, где мне предстояло прожить две недели.
Квартира находилась на 9-м этаже. Мы вошли с Дейвом в лифт, а двое ребят
внесли мой тяжеленнейший чемодан.
Я основательно попотел, пока открыл патентованный замок, но наконец
разобрался в небольшой тонкости, и дальше у меня уже не возникало с ним
проблем.
Стандартная трехкомнатная квартира с просторной общей залой, где
стоял стол с тремя стульями - по числу жильцов, телевизор и холодильник.
Мы распрощались с Дейвом, условившись встретиться у входа в столовую
в 8:30. Я набрал номер Алекса.
- Здесь Разумовский, - услышал я.
- Алекс, привет. Олег, - едва сдерживая распиравшее меня волнение,
сказал я.
- Ты получил мою записку? Рад тебя слышать и приветствую на
олимпийской земле. Я уж совсем разуверился увидеть тебя в Сеуле. Ломал
голову, что могло помешать тебе приехать, ведь у вас теперь перестройка!
- Ну, тут ты поспешил, потому как перестройка тоже дело не быстрое.
Но дело не в том, просто люди и в такой период остаются верны своим
принципам или... беспринципности, это с какой стороны к ним подойти. Но
все завершилось благополучно, и несколько часов назад я прилетел в Ким-по.
Можем увидеться?
- Конечно же! Еще спрашиваешь! Я еду к тебе, говори номер корпуса и
квартиры. Тут ведь действует железный закон: нас к вам в деревню пускают
круглые сутки, а вас, журналистов, только до десяти. Жди!
Алекс был в белом, мягком тренировочном костюме, в кожаных босоножках
на босу ногу, загорелый, сильный, белозубый. От него просто-таки пашило
оптимизмом - именно этого-то мне и не хватало сейчас.
Мы обнялись, и я учуял терпкий аромат мужского одеколона.
- Один? - спросил Алекс, обводя глазами мои апартаменты.
- Пока да. Возможно, кто-то задержался еще дольше, чем я.
- Я тоже один, хотя пришлось немного поднажать на местный
обслуживающий персонал. Деньги везде деньги, - улыбаясь, сказал Алекс. -
Старею, наверное, не могу жить под одной крышей с незнакомыми людьми. А
друзей у меня, честно признаться, в сборной нет. Я, считай, новичок, мало
что в моем возрасте впору заканчивать спортивную карьеру. Хотя с другой
стороны - это свидетельствует, что спорт - открытый мир для любого
возраста, и это, наверное, самое воодушевляющее. Согласен?
- Да. Но зависть гложет меня: ты старше, а участвуешь в Играх, а я -
лишь свидетель. Впрочем, ваш вид спорта - удел зрелых мужей. А в плавании
- восемнадцать - уже глубокая старость.
- Можешь меня поздравить - я тут наделал шуму! Были открытые старты
за неделю до официального парада, ну, знаешь, эдакое небольшое шоу с
лошадьми и наездниками, с шампанским - для гостей, но скачка была без
дураков. Собрались те, кто претендует на медали, и пошли без придержек,
чтоб себя показать и на других посмотреть, а заодно и психологическое
давление произвести на будущих соперников. Они знают друг друга неплохо, я
- белая ворона, ни имени, ни прошлого. Меня это только подхлестнуло, ты
ведь знаешь мой характер - органически не терплю снисходительного
отношения к себе. Тем паче не давал я им для этого и малейшего повода.
Завелся с полуоборота, когда один наследник престола рассматривал меня
сквозь призмы бинокля, - мол, что это за птица тут появилась в наших
благородных рядах. Он даже подослал ко мне своего тренера, чтоб узнать,
каких кровей мой жеребец... Да что там долго рассказывать! Показал я им
хвост своего "Россинанта". Видел бы ты, что с ними творилось!
- Не рано ли открыл карты, Алекс?
- Я не люблю играть втемную. Вообще не люблю темнить! - резко ответил
Алекс.
- Извини, не хотел тебя обидеть. Просто существует неписаный
спортивный закон: выкладываться только в финале.
- Поверь мне, я не хвастаю: им не видать золотой медали, как бы они
не пыжились. У меня крепкие нервы и отличный конь, у него с нервишками
тоже полный порядок. Не забудь и то, что мне некогда ходить в новичках,
нужно беречь каждый день. Да, - развеселился вдруг Алекс, меняя тон - от
жестко-напряженного к ерническому, - должен тебе сказать, что корейцы
расстарались. Конюшни - у принцессы Анны таких нет: с теплым душем, со
специальными стиральными автоматами для попон, деодоранты, разные там
присыпки для лошадей, специальный рацион питания и даже собственная
полиция. Впрочем, мой тренер днюет и ночует с "Россинантом". В этом
отношении после встряски, которую я им задал, ухо держи востро... Ты
завтра что намерен делать? Может, проедемся на ипподром?
- Нет, Алекс, завтра я хочу посмотреть тяжелую атлетику - люблю этот
вид спорта.
- С утра?
- Да, они начинают в девять.
- О'кей, я поеду с тобой, а потом мы вместе отправимся на ипподром.
Моя тренировка в 13. Именно в такое время буду и стартовать.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я поставил будильник на 7:00 и
провалился в сон, едва голова коснулась тоненькой подушки.
4
Прозрачное, зябкое утро, голубой небосвод, россыпь пышных клумб, чуть
дрожащие под легким ветерком стяги, служащие олимпийской деревни,
озабоченно спешащие по своим делам, возбужденно громкие, одетые кто во что
горазд - от застиранных шортов и мятых рубах до чопорно-официальных темных
костюмов - представители средств массовой информации, вливающиеся сквозь
широко распахнутые двери в ангар-столовую, - такая картина открылась мне,
когда я спустился на лифте вниз со своего девятого этажа, откуда любовался
роскошным видом на недалекие горы, зябко кутавшиеся в осенний туман.
Дейв переминался с ноги на ногу у входа, выглядывая меня.
