секретную лабораторию.
Но остался без работы и Леонид Иванович Салатко, мой друг из
угрозыска республики: кое-какие мысли возникли у нас после неофициальной
беседы у него дома, где он отмечал в конце июля день рождения и где я, по
традиции, произносил первый тост в честь именинника. Салатко загорелся
идеей и пообещал поспрашивать своих ребят. Правда, он потребовал от меня
под честное слово не лезть без него ни в какие расследования, достаточно
ему, то есть Леониду Ивановичу, свиньи, которую я подложил в истории с
Виктором Добротвором. Ведь не поспей он вовремя, ну, спусти колесо или
появись необходимость вмешаться в иную ситуацию - в жизни ведь всякие
непредвиденные осложнения возникают, словом, опоздай он тогда, мне бы
несдобровать.
За Цыблями зашуршал под колесами новый асфальт; ровная, как стрела,
дорога подталкивала поднажать, а мысль успокаивала сомнения - вряд ли
гаисты устроят засаду в столь поздний час. Слева промелькнули остатки
Змиевого вала, этой славянской китайской стены, не менее древней и
загадочной, протянувшейся на тысячи километров по украинской земле.
Уколола мысль: а что мы знаем о ней? Спроси любого школяра, он тебе
нарисует целую картину - длина, высота, история Великой китайской стены, а
мимо Змиевого вала проезжают тысячи и тысячи людей и лишь единицы
останавливаются, чтоб постоять у этого вечного памятника предков и
задуматься об истоках своих...
Через километр - поворот на Переяслав-Хмельницкий, и я начал
сбрасывать скорость. Откуда появился этот "МАЗ", уму непостижимо. Я успел
лишь до предела выкрутить руль влево, но удар был так силен, что меня
выбросило из "Волги", как летчика, нажавшего на катапульту.
...Когда пришел на какое-то мгновение в себя, увидел сквозь залитые
чем-то темным, дымящимся глаза лицо человека в поварском колпаке, и успел
подумать, а причем тут ресторан, и услышал глухие слова: "Один случай из
тысячи..."
Через неделю меня выписали из больницы - ни единого перелома, только
синяки, порезы и ушибы. "Волга" же оказалась разбитой вдребезги: она
сделала два кульбита через "голову" и остановилась, врезавшись в
толстенный придорожный тополь, довершивший разгром автомобиля.
"МАЗ" бесследно исчез...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СХВАТКА
1
Открытие Олимпиады я смотрел в Киеве.
Мы с Наташкой устроились у экрана. Еще ныла правая коленка,
поврежденная в столкновении, на сердце лежал камень, и чем красочнее,
праздничнее, раскованнее разворачивалось грандиозное, невиданное доселе
шоу, до последней минуты хранившееся в глубокой тайне организаторами Игр,
тем горше становилось на душе. После восьми лет треволнений, упорных
попыток унизить Олимпийские игры до уровня обычных чемпионатов мира,
свести на нет их вдохновляющее и объединяющее воздействие, после урезанных
Игр в Москве и Лос-Анджелесе, когда, казалось, уже ничто и никто не в
состоянии возродить дух всеобщего братства и взаимопонимания, роднивший
людей разных вероисповеданий и политических устремлений, разного цвета
кожи и жизненных идеалов, Сеул, столько раз объявленный нами чуть ли не
новой "империей зла" (а разве не видели мы с вами буквально накануне
открытия Игр, когда уже было решено, что, вопреки мрачным ожиданиям и
прогнозам, сборная СССР прибудет в южнокорейскую столицу, буквально
леденящие кровь зрелища расправ местной полиции над бунтующими
студентами?), вдруг явил нам симфонию всеобщей надежды на лучшее будущее в
нашем перенасыщенном подозрениями, ядерными ракетами и бездуховностью мире
стандартизированных ценностей.
Тем более обидно было ощущать себя отринутым от разворачивавшегося на
моих глазах почти гипнотического действа всеобщего очищения от мелочности,
подозрительности, вражды и ненависти.
Не досмотрев праздник открытия Игр, я ушел в другую комнату и
попытался читать. Но даже мой любимый Хэм не мог отвлечь от мрачных
мыслей.
Скорее интуитивно, чем осмысленно я набрал московский номер Власенко.
Анатолий теперь работал в СЭВе, но прежние связи и в спортивном мире, и в
некоторых иных инстанциях, не слишком афиширующих свое существование,
сохранил.
- Привет, - сказал я, услышав знакомый, чуть глуховатый, горделивый
голос. - Смотришь?
- Олег? - искренне удивился Анатолий. - Ты как это не на Играх? Что
стряслось?
- Держат в резерве, - ответил я и коротко обрисовал ситуацию.
- Послушай-ка, перезвони мне через пяток минут, я тут кое-какие
справки наведу, чтоб было ясно, почему ты валандаешься в матери городов
русских!
Власенко был человеком дела, слов на ветер не бросал, к тому же
многолетняя дипломатическая работа за границей выработала в нем стойкое
стремление всегда и неотложно приходить на помощь соплеменникам,
сталкивающимся с различными трудностями.
Анатолий позвонил точно через пять минут.
- Вот что, старина, дело твое просто и дело твое сложно. Просто
потому, что ни в каком ты не в резерве, аккредитация и прочие необходимые
ксивы имеются. Больше того, есть авиабилет на спецрейс Москва - Сеул,
правда, самолет улетел еще три дня назад. Сложно, потому что Гаврюшкин
забрал твои документы и распорядился ни в коем случае не сообщать тебе об
этих нюансах. Когда это между вами черная кошка пробежала? Ведь вы, если
не в друзьях ходили, то, по меньшей мере, знали друг друга бездну лет?
- Это - длинная история, как-нибудь в другой раз... Коротко:
разногласия с ним начались, едва он взобрался на свой высокий трон в
Комитете. Хотя, честно говоря, мне непонятна подоплека его резкого
охлаждения ко мне...
- А нужно, старина, анализировать подобные ситуации, обязательно
разбирать их по косточкам, чтоб знать, кто тебе друг, а кто - враг. Ну да
ладно, не об сем речь. Вылетай завтра же в Москву, а Гаврюшкина я беру на
себя. Мы вырвем у него документы, вот только с билетом на Сеул сложнее. Ты
ведь знаешь, что наши спортсмены перебрасываются в южнокорейскую столицу
чартерными рейсами, последний улетит двадцать третьего сентября - это
поздно. Есть один вариант - лететь через Токио. То есть до Токио ты
сможешь добраться уже завтра, а вот как оттуда в Сеул, не берусь решать. У
тебя знакомые есть в Японии?
- Есть, журналист из "Иомиури", Сузуки, он работал корреспондентом в
Москве, а три года назад мы встречались на Универсиаде в Кобе. Вот только
застану ли я его?
- Так, сейчас в Токио уже утро. Звони и проси забронировать место на
19 сентября. И тут же - дай знать мне. Я же продолжу свои розыскания.
Слава богу, в связи с открытием Игр люди сидят по домам, смотрят. Пока,
старина. Желаю удачи!
Я заказал домашний номер Сузуки и перенес телефон в кабинет. Наташка
посмотрела на меня пытливым взглядом, но ничего не спросила - она умела в
нужный момент не лезть с расспросами.
Я легко представил Яшу - коренастого, рафинированного японца,
знавшего русский едва ль не лучше меня, а, помимо этого, английский с
французским, а еще и тайский, что вообще выглядело фантастикой. Яша -
настоящее его имя Яшао Сузуки - был преуспевающим японским
журналистом-международником, в свои сорок с небольшим лет успевший
поработать в Москве и в Париже, в Вашингтоне и в столице Таиланда
Бангкоке, человек общительный и обязательный. Как большинство японцев, он
любил пиво и теннис (на этих двух "китах" и началось наше сближение в
Москве во время Игр-80). Три года назад он мне здорово помог в Кобе,
разыскав бывшего канадского боксера-профессионала, пролившего свет на
историю Виктора Добротвора, блестящего боксера и честного парня,
закончившего жизнь весьма трагически. Я раскапывал ту историю с одной
единственной целью: реабилитировать доброе имя Виктора, он-то уже не мог
постоять за себя - его убили, введя в вену лошадиную дозу наркотика. Яша
здорово мне помог тогда...
Резкие, прерывистые звонки оторвали от воспоминаний.
- Товарищ Романько? На проводе - Токио!
- Алло, Яша?
- Алло, кто говорит, повторите, пожалуйста, - услышал я незнакомый,
модулирующий голос. - У телефона - Сузуки!
- Яша, дружище, привет, это Олег Романько! - выпалил я, и теплая
волна радости прокатилась по всему телу.
- Олег, ты в Токио?
- Нет, Яша, в Киеве. Но от тебя зависит, встретимся ли мы в Токио.
Послушай, я прилечу послезавтра из Москвы, мне кровь из носу нужен билет
на самолет до Сеула. Я лечу на Игры, но некоторые обстоятельства помешали
заранее побеспокоиться о билете. Сможешь?
- Мне сейчас трудно ответить, я, знаешь ли, больше не занимаюсь
спортивной журналистикой, в Кобе была моя лебединая песнь. Побудь у
телефона, я сейчас попробую подключиться по компьютерной связи к
авиационному офису...
Я держал трубку, прижав ее к уху так плотно, словно боялся, чтоб звук
просочился наружу. С минуту трубка молчала, потом я снова услышал голос
Сузуки:
- Место на рейс "Пан-америкен" я тебе забронировал. Все о'кей. Я жду
тебя - в какое время ты прилетаешь?
- Рейс SU-214, вылетаю из Москвы 19 сентября в 0:35.
- Я встречу тебя, Олег. Доброго утра!
- До свидания, Яша, у нас еще только начинается ночь...
Я положил трубку, возвратился к Натали и уставился на экран, где
продолжался фестиваль открытия. Но радость, которая, казалось, должна была
переполнять меня, не приходила. Что толкнуло Гаврюшкина на столь опасный -
ведь рано или поздно, но я бы прознал о попытке обмануть меня - шаг?
Проявление недоброжелательства? Но Гаврюшкин слыл человеком осторожным,
такой семь раз отмерит, прежде чем отрезать. Почему ему так нужно было,
чтобы я остался дома, в Киеве? О моих розысканиях он знать не мог: ни
словом, ни намеком я не дал ему повода для размышлений на эту тему.
Желание доказать, что он - начальник и моя судьба в его руках? Вряд ли,
потому что это выглядело слишком мелко и легковесно, а Гаврюшкины на
мелочи не размениваются, нет, они, если уж играют, то по-крупному, заранее
просчитав всевозможные варианты за и против. Я ломал голову, но решение
так и оставалось за семью печатями.
- Ты завтра улетаешь? - спросила Наташка.
- Да, Натали...
Она уловила что-то и обеспокоенно взглянула на меня: не такой должна
была быть реакция на радостную новость.
- Не спрашивай меня ни о чем, Натали... позже сам тебе расскажу.
- Но... но ничего не угрожает тебе? Прости меня, неприятности не
закончились? - Наташка была обеспокоена, хотя и сдерживала свои эмоции. На
глаза же накатывались слезы.
- Нет, мой родной, никаких проблем. Не обращай внимания, просто я
раздумываю над тем, что толкает людей на подлость. Давай-ка лучше
смотреть, ведь этого мы больше не увидим!
Я глядел на сменяющие друг друга картинки с Олимпийского стадиона и с
реки Хан: сеульские пейзажи и фантастические восточные народные танцы,
джонки под косыми парусами и вездесущий Ходори, забавный тигренок,
успевший завоевать сердца во всех уголках света, выступления юных
спортсменов и гостей из-за океана, - все это было так прекрасно, а меня не
покидало ощущение какой-то опасности, нависшей надо мной. После разговора
с Власенко тревога поселилась в сердце, и я уже не мог избавиться от нее.
Хотя разве есть причины для подобных треволнений?
Мишель Потье прилетит, если уже не прилетел, в Сеул; в последнем его
письме содержалась надежда на скорую встречу, видимо, многообещающую еще и
