Веласкес, не тот, который художник, а другой, такой славный Хоакин... -
Меня просто-таки закачало на волнах вспыхнувшей надежды, хотя, казалось,
отчего можно было радоваться, если мексиканец даже не вытащил еще письма и
я не прочел и первой строчки. Но нет, я догадывался, я чуял - письмо от
Дивера и есть та самая ниточка...
- Пожалуйста, вот письмо.
Я буквально вырвал из рук Хоакина твердый заклеенный конверт с
фирменным вензелем какой-то гостиницы, кажется, "Плаза", и, взглянув на
свет, ничего не увидел - бумага была плотная, мелованная. Пришлось
доставать из сумки перочинный ножик и осторожно взрезать край.
"Хелло, Олег!
Спешу сообщить Вам одновременно и грустную и радостную вести. Мишель
Потье, знакомству с которым я обязан вам, Олег, оказался достойным
уважения человеком. Он не только выполнил обещанное, но и сумел отстоять
свое право быть честным. Ему угрожали и сулили огромные деньги, но он
остался непоколебимым. Тогда они расправились с ним и с его делом: Мишель
Потье лежит в госпитале Святой Марии, его состояние, если не критическое,
то, по меньшей мере, тяжелое, и выздоровление будет не скорым, так, по
крайней мере, уведомили меня врачи. Радостная же весть тоже связана с
Мишелем Потье, оказавшимся, кроме вышесказанного, еще и удивительно
прозорливым человеком, предусмотревшим различные варианты развития
событий. Он спас - спас! - код расшифрованного допинга, и теперь эта
химическая формула у меня в руках и уже ничто и никто не помешает нам ее
обнародовать - к глубочайшему, конечно же, разочарованию тех, кто хотел
воспользоваться поистине чудовищными свойствами нового препарата.
Я вылетаю в Сеул 26 сентября рейсом "Пан-америкен" N_2461. Буду рад
сразу увидеть вас!
Майкл Дивер
Акапулько, 16 сентября 1988 г."
- Хоакин, ты даже не догадываешься, какую новость ты мне привез!
Спасибо! - Я так сильно ударил мексиканца по плечу, что тот скривился от
боли.
- Я всегда готов вам помочь, Олех! - горячо заверил меня Хоакин.
Выдержав паузу, он неуверенно спросил: - Это имеет какое-то отношение к
Олимпиаде?
- Самое прямое, Хоакин! Как только можно будет поставить последнюю
точку, я сообщу тебе такое, что наверняка попадет на первые страницы
газет...
- И моей тоже?
- Непременно, Хоакин, нужно будет сделать эту информацию достоянием
всего мира, это будет самым действенным средством борьбы с опаснейшим
врагом спорта - допингом...
- Я буду ждать, Олег...
Мы отправились в Эм-Пи-Си. Без задержек миновали полицейский
контрольный пост, повстречали на своем пути улыбчивого чина из службы
безопасности, довольно сносно говорившего по-русски (он пару раз помогал
мне разобраться в хитросплетениях улиц Сеула) - он заулыбался, точно
увидел желанного родственника, поинтересовался, не нужна ли его помощь, и
услышал отрицательный ответ, закачал вверх-вниз головой, точно извиняясь
за собственную навязчивость. В кодаковском закутке на удивление было тихо
и пусто, по-старчески чуть слышно ворчал титан с кипятком, девушки маялись
без дела и одна из них - черноволосая и черноглазая вострушка взялась
приготовить нам кофе. Мы с Хоакином плюхнулись в глубокие мягкие кресла и
уставились в экран телевизора - передавали в какой уж раз за день скандал,
разразившийся в "Джимнезиуме", где выступали тяжелоатлеты, и болгарский
атлет был обвинен в применении допинга.
Мы разговорились с Хоакином о Володе Сальникове, чье появление в
Сеуле восприняли как сенсацию. Я рассказал мексиканцу, как нелегко было
этому 28-летнему парню, давным-давно пережившему не только вторую, но,
пожалуй, и третью спортивную молодость; о том, как все отвернулись от
него, и тренером вынуждена была стать только что окончившая институт
физкультуры его жена, как перед самым отъездом в Сеул чуть ли не целиком
сборная, подстрекаемая старшим тренером, восстала против включения
олимпийского чемпиона-80 в команду, и лишь твердая позиция одного из
зампредов Госкомспорта (не Гаврюшкина, нет!), на свой страх и риск
взявшего пловца под защиту, открыла Сальникову дорогу на Олимпиаду.
- Олех, спортивный мир жесток, согласитесь со мной? - подвел итог
моему рассказу Хоакин. - Конкуренция, а за ней еще и немалые деньги,
причитающиеся за каждую олимпийскую медаль, разве это не корежит души
молодых людей?
- Еще как! Но нельзя крайности, Хоакин, возводить в абсолют, потому
что в любом виде человеческой деятельности - от научных открытий, любви до
обычной рутинной работы - всегда найдутся "горячие точки", способные
вызвать столкновения. Эволюция подразумевает победу сильного над слабым...
- Вот-вот, сильного над слабым! Выходит, спорт концентрирует, доводит
до точки кипения человеческие страсти, учит быть жестоким?
- Нет, и еще раз нет! Спорт учит уважать соперника, учиться у
победителя лучшему, что есть у него. Как правило, плохо кончают те, кто
мошенничает, и не они определяют лицо спорта... чистого спорта, конечно.
- Вы имеете в виду - допинги?
- Да, в первую голову их, а потом - деньги, ведь ради них люди готовы
убивать себя химическими препаратами... Заколдованный круг!
- Вот видите, Олег, - не унимался Хоакин. - Большой спорт - вред, да
и только!
- Да, он нередко оборачивается безжалостно - жестокой стороной к
спортсмену, вчерашнему триумфатору, толкает его на преступления. Но разве
справедливо из-за одной, пусть двух-трех, словом, небольшого числа
паршивых овец бросать тень на весь спорт? Он с каждым днем будет нужнее,
необходимее человеку в нынешнем, а тем паче в завтрашнем мире, где будет
куда меньше естественного движения, где среда обитания потребует от
человека максимальной выживаемости и силы - физической и нравственной,
если он хочет остаться человеком! Нужно бороться против того, что губит
спорт, что отталкивает от него людей. Особенно молодых!
7
Оставались сутки до прилета Майкла Дивера.
Я считал минуты, нетерпеливо вглядываясь в циферблат часов,
старенькой "Победы" - память об отце.
Куда-то запропастился Алекс, телефон не отвечал ни ранним утром, ни
глубокой ночью. Спросить было не у кого, тем паче нет-нет да
проскальзывала в моей перегруженной голове предательская мысль: а не
улетел ли Разумовский вообще из Сеула, от греха подальше? Догадка эта
горьким ядом отравляла душу, хотя - если уж начистоту - имел ли я право
обвинять Алекса в трусости? Он жил в _т_о_м_ мире, и на собственной шкуре,
по его же выражению, - испробовал жестокие "прелести" неписаных законов
подпольного мира наркобизнеса. Что мог поделать он, одиночка, против
сплоченной мафии, где жизнь человека стоила ровно столько, какой тайной он
владел?
Сердце болело, и я - вопреки своим правилам - нередко заглядывал в
стеклянный пузырек с желтыми пилюлями валерьяны.
Помог Володя Сальников. Он провел меня в бассейн по чужому билету
участника (парня успели "выслать" на корабль, что пришвартовался в гавани
за полсотни километров от города, экономя на нем, неудачнике, не
пробившемся в финал, валюту). Я вволю поплавал, чем, наверное, смущал юные
дарования, стремительно проносившиеся мимо тихохода, тяжело таранящего
воду. Спасибо, хоть не поинтересовались, откуда это я свалился на их
голову.
Дейв Дональдсон тоже не появлялся. Правда, однажды вечером позвонил и
предупредил, что будет отсутствовать некоторое время, но объяснять причину
не стал. Впрочем, я был ему за это только благодарен: сам себе не находил
места, буквально каждой клеточкой чувствуя приближающуюся развязку и,
естественно, не без оснований опасаясь каких-то враждебных действий со
стороны Питера Скарлборо. Чтоб не попасть в рискованную ситуацию,
отказался от городского транспорта, признавая лишь автобусы прессы, где
постоянно дежурили двое молодцов из службы безопасности - один отирался
обычно рядом с водителем, второй - внимательно наблюдал за происходящим,
выбрав местечко в последнем ряду кресел.
Когда наконец приспел час отправляться в аэропорт, я не сел ни в
первое свободное такси, подкатившее к северному выходу из деревни прессы,
ни во второе. Лишь когда появилась машина с пассажиром, не стал ждать,
пока тот расплатится, а вскочил в автомобиль, задавленно крикнув водителю:
"Ким-по, быстрее!"
- Ким-по? - кажется, испуганно переспросил кореец, когда пассажир
захлопнул за собой дверцу.
- В аэропорт!
Мы сделали лихой разворот на площади, перегороженной защитными
барьерами, и мимо внимательных полицейских, набирая скорость, понеслись по
новенькой автостраде.
Мне показалось, что мое нетерпение передалось и водителю, - он
выжимал из мотора максимум лошадиных сил...
Майкл Дивер показался в проходе последним, когда у меня уже екнуло
сердце - неужто что-то стряслось по дороге?
Он шагал следом за командой велосипедистов из Уругвая - за компанией
черноволосых и смуглолицых невысоких парней, бросавших по сторонам гордые
взгляды, словно торопясь поведать всему миру, что и они готовы вступить в
поединок с любым за олимпийские медали. Их было человек семь-восемь во
главе с низкорослым толстяком с перекинутым через плечо разноцветным
пончо; он, чуть отстранив руку, нес желтый кожаный чемоданчик с таким
важным видом, что я невольно улыбнулся. Так и подмывало спросить у
толстячка - явно спортивного функционера, тренеры держатся, особенно
накануне стартов, скромнее, незаметнее, что ли, суеверно опасаясь спугнуть
"госпожу Удачу", - уж не для золотых медалей приготовлен сей такой
заметный и броский чемоданчик. Если б я не встречал Майкла Дивера,
непременно подошел бы к уругвайцам...
Я узнал Дивера по ладной спортивной фигуре и еще по какому-то
особому, ему лишь присущему четкому, уверенному шагу; если приглядеться,
то могло создаться впечатление, что он как бы пружинит на носках, самую
малость, незаметно для случайного взгляда. Но я ведь к Диверу пригляделся,
запомнил не одно лицо, но главное - манеру вести себя: идти, сидеть,
разговаривать, никогда не помогая себе жестами - столь распространенными
дополнениями к словам. В ней чувствовалась скрытая сила, невидимая
энергия, вырабатываемая живым и деятельным умом, она передавалась
собеседнику, и я это тоже запомнил.
Майкла Дивера не узнать бы, не обрати я еще раньше внимания на эти
особенности его личности: в выцветших джинсах, в широкой с закатанными по
самый локоть рукавами красной рубахе, оголявшей грудь, в высокой с острым,
выступающим козырьком "клубной" фуражке, закрывавшей пол-лица,
затемненного вдобавок еще и зеркальными очками, с распатланными длинными,
завивающимися на затылке и на висках седеющими волосами, - он напоминал
стареющего хиппи, давным-давно вернувшегося с благословенных пляжей
Нагапаттинама в Бенгальском заливе, давно и прочно оккупированных этими
"цветками жизни", что, словно перекати-поле, носятся по белу свету в
поисках земного рая...
У Майкла Дивера был вид человека, уже познавшего лучшее, что есть в
жизни, и теперь неторопливо, вальяжно и снисходительно воспринимающего
происходящее, и которого даже вселенский олимпийский бум не взволновал, не
растревожил.
Я пришел в восторг от умения американца надевать любую личину.
- Хелло, Олег! - произнес он негромко, но зато крепко пожимая руку. И
в этом пожатии было все: и скрытая информация, что приехал он сюда не
