испарина покрыла лоб так густо, что капли стекали вниз, выжигая глаза. Я
лихорадочно облизывал мокрые пальцы, и соленый, горький пот был слаже
самой сладкой сыты.
Я медленно брал себя в руки, налаживая силовое давление на психику.
Пить от этого, естественно, меньше не хотелось, но я заставил себя
прожевать и проглотить дравшее горло одно из двух крутых яиц. Мне
требовались силы, и кусочки поджаренного бэкона виделись неплохим
источником энергии. Но, пожевав, так и не смог проглотить - горло просто
закрылось, как я не пытался протолкнуть соленую кашицу вовнутрь.
Теперь нужно ждать вечера и молить бога, чтоб явилась, как обычно,
Кэт.
Я не хотел умирать, это не вызывало ни малейшего сомнения. Чепуха,
когда утверждают, что наступает момент, когда человек жаждет смерти как
избавления. Нет, и еще раз нет! Когда гибнет тело, мозг продолжает
бороться, и его импульсы не дают уснуть душе, а пока жива у человека душа,
он будет стремиться выкарабкаться: дышать, видеть небо, ощущать боль и
радость - до самого последнего мига...
Почему-то пришли на ум именно эти строки Тараса: "Як умру, то
поховайте мене на могилi серед степу широкого, на Вкращнi милiй..."
Я грезил наяву.
Ранним росистым утром, когда Прохоровка еще спит, успокоившись после
нелегких дневных забот - от трудов праведных и неправедных, от сладкого
самогонного помрачения, от дел бесплодных, от мыслей тяжелых и легких, без
коих не бывает жизни людской, от предательств больших и малых, столь
частых в наше беспутное, распятое негодяями время, от любви и ненависти, -
в эти пронзительно чистые минуты рождения нового дня я, тихонько
поднимаясь, чтоб не разбудить Натали, выхожу в сад. Наливаются пунцовой
кровью земли вишни, белое, легкое, как подвенечное платье, облачко
зацепилось за узенькие рожки месяца и плывет вместе с ним в глубокой
голубизне, словно ребеночек в качалке; ласточки, что свили гнездо на
веранде (каюсь, однажды, вздумав наводить порядок, легкомысленно и жестоко
сорвал гнездышко, чтоб избавиться от надоедливого "грязного" помета, -
птицы вернулись весной и нужно было видеть, как жалобно они щебетали, как
плакали, наклоняясь клювиками друг к дружке, как стремительно уносились в
небо и падали оттуда камнем, в самый последний миг раскрывая крылья; душа
моя разрывалась от их горя, и я готов был собственными руками лепить
гнездышко, но они... они сделали это сами), уже носились кругами над
деревьями, вылавливая бесплатный завтрак, - они еще были свободны, вольные
птицы, но скоро появятся яйца, и забота о потомстве лишит их покоя, и они
станут трудиться до позднего вечера во имя своих будущих детишек; мое
появление уже поджидает Мушка, черный живой ласковый комочек, живущий
пососедству, она получает свою порцию колбасы или сосиску и, зажав подарок
в зубах, сопровождает меня к Днепру.
Собственно, Днепр там, за Шелестовым островом, за густыми столетними
дубами да вербами, где сквозь прорыв в зеленой стене, образованный
протокой, видна Тарасова гора.
Я вхожу в прохладную в любое время лета воду и делаю первые движения
брассом. Проплыв метров пять, отчаянно ныряю с головой, и обручи сжимают
виски. Но это ощущение быстро проходит, и голова светлеет, легчает, словно
бы обретает крылья, и мысли уносятся вдаль, туда, куда уже нет возврата, -
в юность, в молодые годы, когда вода была родным домом, и вот так же,
отчаянно, собравшись с духом, бросались мы в бассейн, чтоб начать
ежедневный бесконечный марафон. Я однажды подсчитал по своим тренировочным
дневникам: за время спортивной карьеры наплавал 15 тысяч километров. "Ты
лучше бы это время употребил с пользой - учился иль работал, а то сколько
сил понапрасну угробил в воде", - упрекнул меня как-то мой давний
знакомец, занявший давно и прочно руководящий пост, обросший жиром и
нужными связями. Мне всегда было жаль его: неглупый, порядочный парень,
даже плавал немного за сборную университета, но его всегда тянуло к
сильным мира сего, даже если уважать их было не за что; старался быть
угодливым - не угодливым, но нужным, готовым всегда выполнить просьбу или
пожелание.
И вот я плыву вниз по течению. Оно слабое, Каневская ГЭС начинает
"давать" воду, как говорят прохоровчане, с девяти - тогда здесь все
бурлит, ухают обвалы подмытых берегов и волнуются стрижи - коренные жители
этих круч. Вода мягка, податлива; она или ласково заигрывает со мной,
плеснув в лицо неизвестно откуда накатившей волной, или цепко держит кисти
рук, мешая грести.
Слева, насколько хватает глаз, луга, глубокие "старики", врезающиеся
в песчаные берега, белеют чистые откосы и пахнет терпкой лозой; справа -
тянется Шелестов остров, таинственный и глухой, где водятся зайцы и косули
и греются на спадающих к самой воде ветках желтоухие ужи; небо высокое и
чистое, какое никогда не увидишь в городе, в каменных джунглях, в серой
дымке над головой; тишина и первозданный покой царствуют тут, где нет
высоких труб и ревущих автомобилей. Я выхожу на стрежень, и меня
подхватывает волна, оставленная проскользившей мимо вверх, к Каневу,
"ракетой", плыву к Роси, что впадает неподалеку в Днепр...
Обратно возвращаюсь бегом по берегу - мой обязательный кросс. И хотя
давным-давно расстался со спортом, это осталось в крови - испытывать себя,
держать в ежовых рукавицах, не распускаться и не ныть: в любую погоду,
когда бываю в Прохоровке, совершаю этот обязательный ритуал приобщения к
вечной, сильной и доброй природе.
Это моя Украина, моя земля, она дает мне, как Антею, силы, чтоб жить
и бороться, мечтать и не сдаваться!
Я незаметно заснул. Когда открыл глаза, первая мысль: прозевал,
упустил момент. Но достаточно было бросить взгляд на стол, чтобы понять:
Кэт с обедо-ужином еще не появлялась.
Теперь держись наготове - час или минуту, или вечность, потому что
часы они у меня отобрали, как и ремень от брюк и шнурки от туфель.
Я поднялся, сделал несколько разминочных движений - и голова пошла
кругом.
Теперь - следовать заранее разработанному плану. Конечно, проще всего
было бы занять место у стены, справа от входа, и едва Кэт вступит в
комнату, наброситься на нее сзади и первым делом выхватить пистолет. Но
простота эта была чревата последствиями: если в соседней комнате
околачиваются Питер или Келли, мне не сдобровать - Кэт успеет крикнуть, и
тогда мне не поможет и пистолет, даже если удастся сразу овладеть им: они
не станут церемониться и расстреляют меня, как бешеную собаку.
Прежде всего следует убедиться, что Кэт в доме или по крайней мере в
соседней комнате одна и ее крик не услышат. Для этого...
Кэт вплыла спокойно, деловито направилась к столу и взялась
расставлять тарелки. Я увидел, что появился бокал... бокал с апельсиновым
соком. Нетрудно было догадаться, что там содержится дополнительная порция
отравы. Скорее всего Кэт, увидев разбитый стакан в раковине, решила, что я
нечаянно уронил его и, таким образом, не получил причитающуюся мне порцию
"успокоительного". Стакан сока должен был существенно поправить дело.
- Кэт... Кэт... - простонал я, наблюдая за девицей из-под опущенных
век.
Она замерла.
- Кэт... Питера хочу... хочу видеть Питера...
- Зачем вам Питер? Его нет. Что передать ему? - Она, глупенькая, и не
сообразила, что человек в моем положении уже не может мыслить здраво. Нет,
подумал я, нельзя поручать серьезные дела женщинам, даже таким, как Кэт...
- Я хочу отдать... отдать бумаги... - Я сделал вид, что ищу что-то
под собой.
Кэт приблизилась ко мне и остановилась, чуть наклонившись в метре от
дивана. В тот же миг, словно пружиной вытолкнув тело (остался еще порох в
пороховницах!), я схватил ее за левую руку и рванул на себя, и она с
размаху обрушилась на меня. Левой рукой я изо всех сил сжал ей горло, а
правой нащупал пистолет и выхватил из карманов джинсов. Но недооценил ее
сил - они удесятерились от страха, и Кэт вырвалась из моих объятий и
вскочила на колени. Еще миг, и она успела бы юркнуть в дверь, и тогда -
прости-прощай, мистер Романько. Но ведь я тоже боролся за жизнь и потому
успел ухватить ее за край выбившейся из джинсов рубашки. Пуговицы россыпью
разлетелись в стороны, и Кэт снова рухнула на меня, как подрубленная,
придавив своей... своей умопомрачительной грудью - под рубахой у нее не
оказалось лифчика.
Я прижимал ее к себе, и грудь ее, упругая, ароматная, чуть не
задушила меня. Но растерянность длилась мгновение-другое, мне было не до
сантиментов, и я оттолкнул Кэт, и она упала на пол.
- А теперь, подруга, рученьки назад! - скомандовал я, успев
выпрямиться во весь рост.
Поразительно, но я не обнаружил в ее поведении ни злобы, ни страха.
Казалось, она даже рада, что так все обернулось, и потому покорно
подставила руки, которые я тут же накрепко закрутил куском электрического
шнура, оторванного от торшера (мои тюремщики не обратили на на него
внимания).
- Ключи, Кэт!
- На кухне, висят возле часов.
- Показывай.
Она послушно пошла вперед.
Ключи висели рядом с ходиками, показывавшими половину девятого.
- В гараже есть машина, - вдруг сказала Кэт, и ее слова застали меня
врасплох. Я тупо уставился на нее. - Они приедут в девять, - добавила она
поспешно.
Тут уж я догадался, о чем речь. Мне некогда было раздумывать, чем
руководствовалась Кэт, сообщая, нет, выдавая мне тайну... тайну моего
спасения. Скорее всего, рассудил я позже, она спасала таким образом себя.
Ведь сложись ситуация иначе и появись Келли с Питером, вероятно, думала
Кэт, перестрелки не миновать и, скорее всего, она станет или заложницей
или живой мишенью. Ни первое, ни второе ее явно не устраивало.
Так думал я, еще не догадываясь, что это - не последняя наша встреча
и Кэт еще расскажет мне кое-что любопытное.
Но тогда я сказал:
- Идите вперед и без глупостей! Я от вас натерпелся по самую завязку.
Оказывается, выход в гараж находился в кухне - вниз вела витая
лестница. Я опасался, как бы Кэт не поскользнулась на высоких каблуках и
не грохнулась - спуск был довольно крут. Знакомый "лейланд" обрадовал
меня, точно встретился родственник.
Пока спускались вниз, я мучительно ломал голову над тем, что делать с
Кэт: оставлять в доме или взять с собой на всякий пожарный...
- Ключ в замке, - предупредила она мой вопрос.
- Ворота!
- Дистанционное управление в кабине машины. - Мне показалось, что Кэт
произнесла это с издевкой - нельзя же быть таким "темным". Судя по всему,
она уже освоилась со своим положением, больше того - Кэт вела себя так,
будто заранее знала, что окажется в подобном положении. Это насторожило
меня: нет ли тут подвоха и не разыгрывает ли со мной очередной трюк Питер
Скарлборо?
- Вы сядете рядом и в случае чего - берегитесь. - Сказал я и, чтоб
было понятнее и доходчивее, добавил мрачно: - Мне терять нечего.
Кэт ни словом, ни жестом не отозвалась на мой тон и, кажется, не
придала значения и самим словам. Она привычно, по-царски умостилась на
мягком сидении с таким видом, будто ей предстоит увидеть очередной
кинобоевик с участием Рэмбо-Сталлоне.
Меня мучила мысль: что делать с пистолетом? Я не мог держать его при
себе, каким бы спасительным не выглядели его шесть маленьких с красными
наконечниками, свидетельствующими об их особых свойствах - это были
разрывные пули, кусочков свинца. В чужой стране, где правят чужие законы,
без свидетелей, попадись я с пистолетом в руки представителям власти, срок
