посредине стола длинными полосами нарезанная бумага. Исписанные полосы
потом склеивались и свертывались в трубку, образуя свиток. Невдалеке,
сбоку, лежала грифельная доска с грифелем в серебряной оправе.
По стенам покоя стояло еще несколько столов. На одних лежали грубо
начерченные географические карты и астрономические таблицы с
символическими изображениями созвездий; на других стояли часы, до которых
Михаил Федорович был большой охотник.
Филарет строгим взглядом окинул покой и опустился на кресло, положив
руки на его налокотники. Царь, все еще в облачении, сел напротив, и
некоторое мгновение длилось тяжелое для него молчание.
- Слышал я, начал Филарет, - что в великом разорении царство твое?
- В великом, - прошептал царь Михаил.
- Что от врагов теснение великое, казны оскуднение, людишками гладь и
бедствия всякие?
Царь опустил голову, но потом поднял ее и заговорил:
- Как пришли послы от земли до нас с матушкой, мы тотчас отказались.
Замирения нет, раздор везде, вражды и ковы. Со слезами просит стали. Что
делать?..
Филарет задумчиво покачал головой.
- Млад был, - сказал он, - скудоумен: окроме кельи матери что
видел?..
Царь покраснел.
- Оттого и отнекивался и трепетал венец принять, но умолила и
благословила матушка.
Он перевел дух и, отстегнув запонки у ворота своего кафтана,
продолжал:
- До Москвы шли, поляки извести хотели. Крестьянин с Домнина Иван
Сусанин, спасибо, злодеев с дороги сбил. На Москву пришли - разорение.
Двора нет. Все огнем спалено и народ в плаче и бедствии. Молился я
Господу: "Вразуми!" Не было тебя, государь-батюшка, не знал кому
ввериться.
Филарет кивнул.
- И пошли бедствия на нас отовсюду. Поначалу Заруцкий с Маринкою
смуту чинили. Князя Одоевского послал. Избили их. Ивашку повесили, Маринка
в Коломне померла. А тут шведы Псков разбивали. Князя Трубецкого послал, -
его войско рассеяли, шведы Новгород грабили, - стал замирения просить, а
там Лисовский лях, яко волк, по матушке Руси рыскал, воеводу Пожарского
его изымать послал, увертлив пес. Разбойники на Волге собрались. Ляхи
обижали. А тут и все разом: Согайдачный с казаками приспел, ляхи с
Владиславом, под самую Москву от Покрова подошли. Не помоги Пресвятая
Богородица, взяли бы Москву, а меня полонили. Помогла Заступница, и
отбились, а теперь сделали договор, что бы мир на четырнадцать лет и шесть
месяцев.
- Знаю! - остановил его Филарет и встав начал тихо ходить по горнице.
Лицо его сурово нахмурилось.
- Казны не хватало, - тихо продолжал царь, - спасибо, людишки
помогли: весь скарб снесли! Опять земские посошные брали с каждого быка.
- Слышь, подле себя дрянных людишек держишь, - заговорил вдруг
Филарет. - Михалка да Бориска Салтыковы что за люди? Скоморохи,
приспешники! А Морозов в загоне, Пожарский в вотчине!..
Царь покраснел.
- Любы мне Салтыковы, - ответил он тихо. - Скука берет подчас, а они
такие веселые. Опять матушка им быть при мне наказала.
Лицо Филарета вдруг вспыхнуло.
- Не бабьему уму в государственное дело вмешиваться. Ей грехи
замаливать, а не царя учить!
Михаил затрепетал. Он уже чувствовал над собой могучую волю отца.
Филарет подошел к нему и заговорил:
- Господь избрал тебя священным сосудом милости Своей и величия.
Тяжкое бремя возложил на тебя народ твой, так будь царем: дай мир уставшим
воевать, хлеба голодным, - будь покровом и защитою. Велик подвиг твой, так
не скучать надобно и от скуки скоморохов держать, а трудиться неустанно,
думая о благе народа своего. Окружить себя надо людьми ума
государственного, а не бабьи наговоры слушать. Возвеличить имя свое надо и
уготовить наследникам царство обильное, миром упокоенное!
Царь опустился на колени и проговорил потрясенный:
Батюшка, помоги!
Лицо Филарета просияло, он поднял сына и поцеловал его в лоб.
- Не оставлю тебя своим разумом! - сказал он. - Ну, а теперь,
пожалуй, и опять на народ надобно. Заждались, чай тебя бояре: пирования
ждут.
9
У храброго капитана рейтаров Эхе треском трещала голова в вечер
торжественного дня въезда Филарета в Москву. Целый день он пьянствовал за
царский счет и теперь сам не понимал, как снова очутился в рапате Федьки
Беспалого. Он сидел на лавке. Рядом с ним, положив голову на стол дремал
тощий дьяк с сизым носом, и тут же стояла огромная ендова водки, а с дугой
стороны Эхе пьяный ярыжка, видимо, пил за счет капитана. В рапате стоял,
как говорится, дым коромыслом: скомороший пляс, крик, песни, стук костей,
громкая брань и ссора играющих.
- И вовсе ты не дьяк, сизый нос, - кричал ярыжка, видимо, чем-то
задетый за живое. - У дьяка сума толстая, как брюхо, шапка бобровая,
кафтан суконный; а ты есть оборвыш какой-то и шлык потерял!
- Яко пес брехающий! - поднимая голову, ответил дьяк, на миг
протрезвляясь. - Язык плете, сам не разбере. С полгода назад я бы тебя в
яме сгноил, на правеже бы забил, ибо был при пушкарском приказе отписной
дьяк. Вот тебе, волчья сыть!
- А звать тебя?
- А звать меня Ануфрием Буковиновым!
- И врешь же ты, бесстыжие твои глаза! - с жаром вдруг вмешался в
спор усатый стрелец. - Всех-то я наперечет знаю, и дьяки там испокон веков
Федор Епанчинин да Василий Голованов, а ты просто отписчик из аптекарского
приказа, а за пьянство тебя Федор Иванович Шереметьев палкою бил и со
двора согнал.
- Ого-го! - загоготал ярыжка. - Пей, немчин, на посрамление его! Ай,
да дьяк! Пьяница окаянный!
- Не пьяница я, брехун злоязычный, заплетающим языком ответил дьяк, -
не то есть пьяница, кто упившийся, ляжет спать, а то есть пьяница, кто
упившийся, толчет, биет и сварится!
И с этими словами он опустил голову и захрапел.
- Водки! Табаку! Гуляй душа! - раздались в это время буйные крики, и
ватага полупьяных, оборванных людей вломилась в рапату. Рыжий детина, что
стоял у бочки за целовальника, мигом скрылся.
Толпа бросилась на бочку, поставив ее стоймя, и огромный мужик,
вскочив вперед, могучим ударом кулака выбил из нее дно.
- Го-го-го! Ой, любо, братики, и мне! - загоготал пьяный ярыжка,
выскакивая из-за стола.
В это время в горницу вбежал сам Федька Беспалый. Лицо его было
бледно, волосенки растрепаны. Он поднял руки кверху и жалобно заголосил:
- Смилуйтесь, люди добрые! Мало ли вам дарового от царя-батюшки
выставлено! Почто меня, сиротинку безродного, животишек решаете?
- Угощай, во здравие царей! - кричали пьяные голоса.
- Ой, бедная моя головушка!..
Федька беспомощно замахал руками.
- Добрый воин, помоги! - обратился он к Эхе. - Порешат они мое добро,
ой, порешат!
- Я вам все покажу. За мной ребятки! - закричал ярыжка.
- Ой, не слушайте его, оголтелого, - завопил Федька, - сам меду бочки
выкачу!
В горнице творилось нечто невообразимое.
Скоморохи и гулявшие гости, все присоединились к пьяной ватаге. Иные
подле бочки торопились покончить с водкой, другие, открыв рундучок,
набивали табачным зельем себе карманы, третьи стремились выбраться во
двор, к хозяйскому погребку.
Эхе вдруг протрезвился, и у него вдруг выросла и окрепла мысль,
раньше едва мелькавшая в его голове.
Мальчик!.. хорошенький мальчик в руках грубого скомороха; жалобный
плач мальчика... Федька Беспалый с тем же мальчиком и опять жалобный плач.
Эти воспоминания не давали покоя доброму Эхе, и весь день, во время самого
буйного разгула, они вдруг пробуждались в пьяной голове рейтара, и он
останавливался с недопитым ковшом в руке, и на лице отражалось сожаление.
- Выручу его! - мелькало в такие моменты в его мозгу и, вероятно,
движимый этими мыслями, он и попал в рапату.
Теперь он все сразу припомнил, и в тот же миг в его голове созрело
решение.
Он выпрямился во весь свой богатырский рост, положил одну руку на
поясной нож, другой зажал пояс с деньгами и двинулся в толпу, что
скучилась у дверей. Два ловких поворота плечами - и он без труда очутился
на дворе, по которому, направляясь к погребу, уже бежало несколько
оборванцев.
Эхе быстро перешел двор, обогнул избу и вошел в сад, прямо
направляясь к сараю, в который прошлой ночью Федька Беспалый тащил
хорошенького мальчика.
При слабом свете летней ночи он скоро увидел его и нашел дверь,
запертую висячим замком. Не долго думая, он вынул нож и быстро, привычной
рукой стал щипать им дерево вокруг прибоя. Скоро прибой уже чуть держался.
Он положил нож и сильным толчком сорвал пробой, после чего распахнул дверь
и вошел в сарай. В сарае было темно. Смрадный воздух после благоуханий
сада закружил ему голову; под ногами зашуршала солома.
- Мальшик, а мальшик! - позвал он в темноте, чувствуя, что какие-то
живые существа возятся в этом смрадном и темном помещении.
- Здесь, дяденька! - пискнул чей-то слабый голос. - Ты кто будешь?
- Глюпий! Иди сюда! Я тебя увести хочу, - ответил Эхе.
- Дяденька, и меня! Родименький, и меня! И меня! И Меня! - слабо
зазвенели детские голоса с разных концов, и Эхе в недоумении остановился,
разведя руками.
- Постой, дяденька, я огня засвечу! - нашелся один из них, и к
удивлению капитана, в углу сарая, сперва слабо замерцал огонек, потом
загорелась и лучина.
Эхе осторожно прошел в угол на свет и вздрогнул. На клочках гнилой
соломы сидел безногий мальчик. Маленькое лицо его было сморщено в кулачок,
глазки слезились и, протягивая лучину Эхе, он олицетворял собой тупую
покорность.
- Ты кто же, мальчик? - спросил его участливо Эхе.
- Я?.. Я не знаю... - ответил мальчик. - Взяли меня давно-давно.
Украли и привели сюда. Тут мне ноги жгли, потом крутили их, пока я не
обезножил, и теперь меня Федька Беспалый за четыре алтына нищим дает.
Сухоногим меня зовут. Меня он испортил.
- И меня! У меня глаз выжгли!..
- А у меня пальцы отрезали!..
- А мне руки вывернули! - раздались опять детские голоса, и тени
оборванных, полунагих детей окружили его и тянули к нему свои руки; а со
двора доносились крики, ругательства и пьяный смех.
У Эхе зашевелились волосы на голове.
- Бедний дети! - сказал он с чувством. - Мне нужен только один
мальчик, которого вчера сюда дали вам!
- Это Мишутку тебе! - хором ответили мальчики. - Вон он в углу лежит.
Огневица с ним. Мишутка, за тобой добрый дядя пришел!
Но из угла никто не отозвался на детский крик.
Эхе подошел с лучиной к углу и увидел раскинувшегося на соломе в жару
того самого мальчика, которого вчера вечером привел скоморох к хозяину. Он
быстро нагнулся и поднял его на свои сильные руки.
Он собирался уже уходить, когда новая мысль мелькнула у него.
- Слюшай! - сказал он всем. - Мой не могить вас брать за собой, но ви
одни и дверь открыти. Не бегайть через двор: там пьяний, а бегай через
собор и вон! Везде лучше, как здесь!
Безногий мальчик застонал от скорби и ужаса, но Эхе тотчас услыхал
бойкий голос другого мальчика.
- Не бойся, Сухоног: я возьму тебя на плечи и выволоку. Будем жить
вместе. Лазаря петь горазды, - чего еще нам?..
Маленькие тени друг за другом выходили из дверей и крались через сад.
Здоровый мальчуган, лет тринадцать, пронес на плечах Сухонога и скрылся.
Эхе дождался, пока не ушли все до последнего, и, бережно взяв больного
мальчика на руку, с ножом в другой, двинулся из сада. Он не знал другой
дороги, как через дверь, и решился идти по ней.
В это время пьяные крики перешли в дикий рев. Эхе увидел огоньки,
