в утро...
- Ночью бражничали?
- Не смею утаить! Было!..
- Ну, ну!..
- Под утро. Ушли это они и все. А потом князюшка с сенными девками в
сад убег, в прятки, слышь играли. Он и сгинул. Пошли искать, а из тына
целая тычина вынута, а подле той тычины государыня опоясок нашла и
обмерла.
Князь вскочил, как ужаленный.
- И княгиня больна, государь! Меня девка Наталья к тебе погнала, а
Ерему за бабкой, а Акима в погоню. Может, и нагнал злодеев-то!
Князь схватил руками за голову. И жена больна! Может умирает!
- Что с княгиней? - спросил он мрачно.
Влас снова стукнулся лбом в землю.
- Ушибиха, государь! - слезливо ответил он. - Бьет ее сердешную,
карежит, и кричит она криком.
Князь опустился на седло и снова вскочил. Может, она умирает, а он
ждать здесь будет - и, не в силах сдержать своего нетерпения, он приказал
снова седлать едва передохнувших коней.
Садясь на коня, он вдруг словно вспомнил.
- А ты бражничал тоже? - спросил он Власа.
Тот упал ему в ноги.
- Согрешил окаянный, как и все.
- Двадцать батогов! - сказал он Антону и вскочил в седло. И снова
началась бешеная скачка.
Мрачные мысли заполнили голову князя. Скрасть его наследника, его
гордость! Не иначе тут, как чей-то злой умысел. Слов нет, крадут детей
скоморохи, но еще слышно не было, чтобы из княжьей усадьбы увести
осмелились. Может, и дома где-нибудь гнездится измена.
- Я покажу им! - почти вслух произнес князь, и в глазах его словно
сверкнули молнии.
Наконец показалась усадьба. Князь вынесся вперед, оставив всех далеко
за собою, и, подлетев к воротам, быстро соскочил с коня. С наворотной
башенки его заметили еще издали и, едва он подъехал, как ворота
распахнулись настежь. Мрачнее тучи вступил князь на свой широкий двор и
почти не взглянул на челядь, которая стояла на коленях позади Степаныча,
растянувшегося плашмя.
- Где княгиня? - спросил он, ни на кого не глядя.
- В бане, государь-батюшка! - ответило несколько робких голосов.
Князь тут же на дворе снял свой меч, шлем и латы, отдал их Антону и в
одном шелковом кафтане пошел прямо в баню, что стояла на заднем дворе,
невдалеке от сада.
- И будет вам ужо! - сказал Антон перепуганной дворне.
Князь вошел на крыльцо бани и несколько мгновений простоял, собираясь
с силой; потом разом толкнул дверь и вошел в первую горенку. Там сидела
высокая, сухая, с желтым, сморщенным лицом старуха и несколько сенных
девушек. Увидев князя, они взвизгнули и, как дворовая челядь, повалились
князю в ноги. Одна старуха не стала на колени и смотрела на князя живыми
черными глазами.
Князь пытливо посмотрел на нее и спросил:
- Ты и будешь бабка-повитуха, что из Коломны?
Старуха отрывисто поклонилась князю в пояс и ответила:
- Истину, батюшка, молвил: я и есть!
- А звать тебя?
- Звать, батюшка-князь, Ермиловной от Сорочьих.
- Ты и княгиню пользуешь? Что с ней?
- С испугу лихая болезнь, батюшка. Опять и гнева твоего боится. Как
подумает о тебе, так ее и бьет. Ты уж не будь к ней немилостив! - бойко
проговорила она, снова отрывисто кланяясь.
Князь сверкнул на нее взором, но она не опустила своих глаз.
- Ведь и ей не радость. Сынок-то, что свет в окошке, - продолжала
она. - Я к тому, что теперь она в расслаблении. Напугаешь ее, корчи снова
зачнутся и не заговорить мне. Помрет!
Князь вздрогнул и отступил.
- Помилуй Боже! - сказал он смирясь. - А заглянуть можно?
- В щелочку! Подь сюда!
Девки все время стояли на коленях и давались диву, как сумела смирить
Ермиловна грозного князя. Воистину, привороты всякие знает!..
- Посмотри, пойди! - говорила тем временем старуха, - а я подготовлю
ее, болезную, а опосля до нее придешь.
- Ладно, старая, - ответил князь и осторожно заглянул в щелку. В
предбаннике, прямо на полу, на пышной перине лежала молодая княгиня в
полубесчувственном состоянии. Бедная! Как побледнела она: лежит, что плат,
белая. Лицо осунулось, нос и подбородок заострились, а вокруг глаз легли
темные круги. Сердце князя сжалось тяжелым предчувствием. Он обернулся к
старухе.
- Умрет - не видать тебе Коломны!.. - сказал он.
- Зачем умирать? Жить будет, - ответила старуха. - Иди пока что, а то
еще по голосу признает, всполохнется.
Князь осторожно вышел и прошел в дом. Там он вошел в молельню, всю
завешанную образами, и упал на колени перед иконою Николая Чудотворца.
Некоторое время он лежал молча, прижавшись лбом к полу, потом поднял
голову и, широко крестясь, заговорил громко и внятно:
- Святый угодник и чудотворец, вразуми и наставь! Да не знает мое
сердце злой неправды, да не опустится рука моя на невинного! Владыко и
чудотворец, не оставь милостью: помоги найти сына, а я за то воздвигну
храм имени твоего.
Он встал, приложился к образам и успокоенный вышел на крыльцо и
позвал Антона.
- Зови Степаныча - сказал он, садясь на верхнюю ступеньку.
Не подошел, а подполз, как раньше Влас, к нему старший ключник.
- Ну, мой верный слуга, расскажи-ка мне, - начал с суровой усмешкой
князь, - как ты скоморохов господским добром угощал да всю ночь с ними,
старый пес, бражничал?
- Смилуйся, государь! - стукаясь лбом, заголосил, ключник. - С
приказу княгинюшки брагой и пивом поил.
- Что ж это она на всю ночь гульбу заказала вам всем? Не верится
что-то!
- Смилуйся - повторил Степаныч.
Князь встал.
- А сведи меня к месту, где татьба сделана!
Степаныч поднялся и дрожащими шагами пошел впереди князя.
- Туда, батюшка, указал он на место, где из тына был вытащен тяжелый
столб.
Князь заглянул в яму.
- Ишь, локтя два земли выкопано, сказал он, - одному и не управиться.
А кто дозорным ходил в ту ночь?
- Яшка-пузырь да Никашка, да Петька Гуляйко!
- Позвать!
Антон бросился к службами. Три здоровенных парня подошли к князю и
упали перед ним на колени.
- Чай тоже бражничали? - спросил князь с усмешкой.
- Бес попутал!... - воскликнули все трое.
- А! Ну, всыпь им столько батогов, чтобы глаза на лоб вылезли, да
здесь же, у колдобины! - распорядился князь и пошел назад к крыльцу.
- А кто с князюшкой был?
- Дашка да Матрешка!
- Позвать!
И снова, валяясь в ногах князя, завыли и заголосили две сенные девки.
В знак печали они успели отстричь свои длинные косы и разорвали
сарафаны. Князь злобно посмотрел на них.
На том свете вы за радение свое ответите, а теперь под Казань грех
замаливать пойдете. Есть там у меня вотчина, а по соседству монастырек.
Туда и будете!
Дашка без чувств упала на землю. Из толпы челяди выступил огромный
детина и опустился на колени.
- Смилуйся, князь: она невеста просватанная! Матушка-княгиня сама
благословить изволила.
Князь нахмурился.
- Звать тебя?
Аким, во псарях у твоей милости.
- Ты погоню правил?
- Истину говоришь. Только что я мог? - он развел руками. - Лошаденки
худые, кругом лес; опять, может, два часа, может, три - времени
стрянулись. Они тропинками да чащей!
- С кем ездил?
- А тут пять людишек прихватывал.
- Всем по двадцати батогов! - решил князь и поднялся.
- Ему вдвое! - сказал он Антону, указывая на Степаныча.
Стон и крики огласили усадьбу. Князь сидел в своей горнице и, сжимая
голову руками, снова думал неотвязную думу.
Кому надо? Не иначе, как по наговору сделано! И где спрятали? Может,
и найти уже поздно. Убили, искалечили! И он вдруг вспомнил, как недавно
казнили двух скоморохов за то, что подьячего сына скрали и очи ему выжгли.
Вспомнил и вскочил, словно ужаленный.
- О-о-о! И что за горемычная доля! Что за муки мученические!
Искать! Он рванулся с лавки. А где искать? Куда гнаться? И он снова
сел. Ну, хорошо! Завтра в эти дни много скоморохов на Москву придут.
Наверное, и те воры будут, а что толку? Что же, всех в застенок не
перетаскаешь!
Ах, не будь этих дней! Не будь этой встречи! - снова с горечью
подумал он. Нарядил бы он погоню во все концы, сидел бы сам подле Аннушки
и ждал бы вестей; а тут тоска на сердце, душа, что туча, - а должен ехать
и со светлым лицом делить царскую радость.
Он заломил руки.
Лестно отличие царево, да подчас, ой, как тяжка его великая ласка!
- Батюшка-князь! - окликнул его с порога Антон, - девка Наталья до
княгинюшки просит. Оповещена она.
Князь быстро встал и пошел к княгине. Все ушли и оставили их одних.
Уж и целовались они и плакали! Горе словно крепче спаяло их, и князь, на
миг позабыв о сыне, думал только о ее здоровье.
- Как выздоровлю по монастырям пойду. Отпусти меня, господин мой!
- Да нешто я супротив! Моли Бога, только сама-то, сама-то недолго
недужься. Ты в монастыри, а я погоню наряжу да в разбойном приказе оповедь
сделаю, да боярину Петру Васильевичу отписку дам. Пусть он в Рязани у себя
поищет.
И долго они говорили, утешая и лаская друг друга. Лютая злоба стихла
в сердце князя и сменилась тихой грустью. К вечеру он простился с
княгинею.
- Завтра по Москве дела, а в ночь встречать нашего батюшку выеду. В
почете мы!... - прибавил он с усмешкою. - А ты поправляйся! Бабка-то сама
по себе, а дьячку вели у нас в молельной читать все время!
Он вышел и отдал приказ Антону готовиться в дорогу.
- Да опроси челядь, кто из них лучше в лицо скоморохов помнит. Двоих
в Москву возьми! Лошадей дать под них! Ну готовься!...
7
Не радостен и не светел лицом был князь Теряев, собираясь в ночь на
великую торжеством встречу митрополита ростовского, Филарета Никитича.
- Ты уж не кручинься так-то! - уговаривал его Федор Иванович. -
Смотри, может, завтра твои людишки скоморохов соглядят. Тогда живо
мальчонка найдем.
Теряев в ответ только вздохнул, обряжаясь в свои лучшие доспехи. Он
надел дорогой шелковый тигиляй, поверх его легкий бахтерец с нашитыми на
плечах, спине, груди и локотниках серебряными с золотой насечкою
пластинками, надел наручни, наколенники из такого же серебра, легкие и
блестящие, зеленые сафьяновые сапоги с серебряными подковами и подвязал
меч.
Шереметьев вышел проводить его на крыльцо. Княжеские дружинники
стояли нестройной толпою.
Антон держал в поводу серого в яблоках аргамака.
- Ну, пока что, прощай! - сказал Теряев, надевая на голову легкий
шлем с острой, как конец копья, верхушкой. Шереметьев поцеловался с ним.
- В полдень встретимся. Я при царе буду.
- Ин так!
Князь легко вскочил на коня и взял в руки длинное копье. Дружинники в
миг очутились тоже на конях. Ворота раскрылись, и конный отряд медленно
поехал по спящему городу за реку Пресну.
Царь Михаил Федорович, чтобы почтить отца своего, выслал ему три
почетных встречи: первую в Можайске с архиепископом рязанским Иосифом, с
князьями Димитрием Михайловичем Пожарским и Волконским, вторую на Вязьму:
с вологодским архиепископом Макарием, боярином Морозовым и думным
дворянином Пушкиным, третью - с митрополитом Ионою, князем Трубецким и
окольничьим Бутурлиным - на Звенигород и на полпути - князя
Теряева-Распояхина с тем, чтобы увидев великого страдальца, упредить его
и, прискакав до царя, оповестить о приближении его батюшки.
Князь проехал верст двадцать и стал станом, далеко вперед себя услав
четырех конных, чтобы они, влезши на деревья, сторожили с вышек дорогу.
Сойдя с коня, но не снимая доспехов, встретил он восходящее солнце с
мрачными думами и тоскою на сердце. Всюду мерещились ему то его Миша, то
