торбу. Федька торопливо вскочил с сундука, и глаза его хищно сверкнули, но
он поспешил сдержать свой порыв.
- Сем-ка, я огонь засвечу, - сказал он и нагнулся к подпечью, откуда
достал каганец со светильней, воткнутой в остывшее сало, и горшочек с
углями. Присев на корточки, он раздул уголья, запалил об них тонкую лучину
и зажег светец. Светильня затрещала, и огонек, тускло мигая и коптя, слабо
осветил часть горницы. Федор поставил светец на пол, подошел к двери,
заложил ее на щеколду, заволочил оконце и тогда только, подойдя к столу,
развязал дрожащими руками торбу. Эхе, опершись локтями на стол, с
ожиданием смотрел на него.
Федька вынул наперстольный крест, смятую серебряную чашу, кубок, два
ковша и целую горсть самоцветных камней. Раскосые глаза его засветились,
жадность озарила его лицо, но осторожная скупость торговца победила его
волнение, и он, притворно вздохнув, сказал:
- Ох, хорошие штуки, да где мне, убогому, взять их! - и он
отодвинулся от стола, с удовольствием видя, как изменилось вдруг лицо Эхе.
- Возьми, пожалуйста! - заговорил тот просительным тоном. - Я здесь
совсем чужой, никого не знаю. В Стокгольм хотел бывать, здесь остался; в
Стокгольм ехать - ничего нет; здесь служить - коня надо, кушать надо,
искать надо, до царя идти. Возьми, пожалуйста!
- Хорошего коня я тогда твоему латинцу достал! Ой хорошего! Тогда
другие дела были: тогда деньги везде были, в грязи деньги валялись, а
теперь... - он развел руками и окончил решительным тоном: - Нет, пойти к
другому!
- Я никого не знай тут, - ответил жалобно Эхе.
Сильный, молодой швед смотрел с мольбою на плюгавого Федьку, которого
в другое время, может, раздавил бы как гадину.
И тогда, и теперь, и во все времена нужда одинаково унижала
достойного перед недостойным.
Федька опять вздохнул.
- И то, сказал он сочувственно, - пойдешь на базар продавать, сейчас
какой-нибудь дьяк или приказный привяжется: откуда? Краденое! Тут тебя
сейчас в разбойный приказ и руку отрубят, и вещи отберут.
Эхе побледнел и судорожно схватился за рукоять ножа.
- Откуда у тебя это все? - спросил Федька, - награбил?
Эхе вдруг вспыхнул и так хлопнул по столу широкой ладонью, что Федька
мигом отскочил в сторону.
- Мой не вор - запальчиво ответил швед, - мой воин! С генерал
Понтусом Делагарди мой ваших врагов биль, в Тушино биль, в Москва биль; с
генералом Горном ходиль тоже! Да! Мой не вор! Ви вор! Когда нам субсидиум
не даваль, ми на Псков ходиль, потом с генералом Понтусом и Горном
Новгород брали! Много наших убили, ну, и ми! Ми все брали, жгли, резали!
Все наше! Ми кровью взяли, с оружьем! Я для этого верно половин гросс
резал! Вот!
Он пришел в одушевление, махал ножом, и шрам его горел словно
раскаленный железный прут.
- А ты говоришь: краль! Мой не вор! - Он тяжело перевел дух и вдруг
кротко улыбнулся и смиренно повторил: - Купи, пожалуйста!
Федька, дрожавший и читавший уже отходную, снова почувствовал свою
силу и вылез из-за печки, куда забрался от страха.
- Ишь ты какой! - сказал он. - То "пожалуйста", то ругаешься. Ну, да
ин быть по-твоему! Сколько тебе денег надо?
Лицо Эхе сразу ожило.
- Дай два сорок талеров и хорошо будет!
Федька подпрыгнул на месте, услыхав такую сумму, и хлопнул даже
руками по бедрам.
- Али ты не в уме? - воскликнул он! - Два сорок! Да у кого есть
теперь столько денег? У казны, разве! Я бедный смерд, Федька убогий, и два
сорок! Полсорока хочешь, а то бери себе! - окончил он грубо и отодвинул от
себя торбу.
Глаза Эхе вдруг потухли, лицо побледнело; он уныло опустил голову, но
здравый смысл подсказал ему, что все равно, выхода ему нет, и он покорно
ответил:
- Карашо! Ты меня грабил, а не я. Только я буду два, три яхонты брать
себе.
Федька так обрадовался своей сделкой, что не стал спорить. Эхе со
смутным пониманием отобрал четыре лучших камня и тщательно спрятал их за
пояс.
- Постой за дверьми, пока я управлюсь! Я скоро, - сказал ему Федька,
не желая при нем лезть в сундук за деньгами.
Эхе послушно вышел и остановился в сенях, слушая как Федька отпирает
свой сундук и звенит деньгами. В эту минуту со двора к сеням подошли люди
и невольно привлекли на себя внимание Эхе. Он стоял в темных сенях и с
недоумением смотрел на них. Рыжий, кривой поводырь, бросив на двор
медведя, тянул за руку хорошенького мальчика, который заливался слезами;
маленький раскосый мужичонка шел рядом и держал мальчика за другую руку.
Они вошли в сени и, наткнувшись на рейтара, видимо, смутились, но
раскосый быстро оправился и спокойным голосом спросил Эхе:
- Федька-то в каморе, што ли?
Эхе был поражен виденным и невольно произнес вместо ответа:
- Зачем у вас мальчик этот? И чего он плачет? Мальчик! - нагнулся он
к ребенку, - ти кто?
Но рыжий быстро и грубо рванул мальчика за руку и заслонил его собою.
- Ты, мил человек, сказал он резко, - за своим присматривай добром, а
другому в кошель не запускай лапу!
- Я! Я вот хочу знайть!.. - вспыхнул Эхе, но в эту минуту Федька
раскрыл дверь, увидел, в чем дело, и поспешно позвал к себе воина.
- На тебе деньги, считай! - сказал он, махая рукой рыжему, который
ввел ребенка. Эхе успел их заметить, считая деньги и укладывая их за пояс.
Уложив деньги, он почувствовал что голоден и устал, и сказал хозяину:
- Я у тебя заночевайть буду. Мой хотел на Кукуй, но не знай пути.
Федька ласково кивнул ему.
- Исполать! Иди! Иди! Там все найдешь: и табак, и карты, и зернь, и
вино. Прямо через сенцы иди! Вона дверь! - ответил он, толкая его из
горницы.
Эхе пошел, но едва дверь за Федькой закрылась, он вернулся к ней и
стал слушать. Гудел рыжий, пищал раскосый, шепелявил Федька, плакал
жалобно мальчик, и Эхе, с трудом прислушиваясь к быстрой речи, понял, что
мальчик приведен по приказу Федьки за десять рублей и что мальчик боярский
сын. Послышался звон денег, и Эхе едва успел войти в общую горницу, как
сзади его послышались голоса рыжего и Федьки.
4
Когда вошел капитан Эхе в большую горницу он не узнал ее сразу, такое
буйное веселье царило в ней вместо прежней тишины. В большой печи ярко
горел огонь, не смотря на душный, летний вечер; в трех углах в высоких
поставцах горели пучки лучин, наполняя густым, едким дымом горницу и
застилая им низкий потолок. За двумя длинными столами, что стояли по
сторонам горницы, в различных позах сидел всякий народ с разгоряченными
лицами. Одни играли в косточки, другие в кости, третьи, собравшись кучкой,
просто пили водку и пиво. Среди нарядов мужчин виднелась и дерюга, и
поскона, и суконный кафтан, и воинский убор У конца стола сидел почти
раздетый пьяный арыга и, стуча оловянной чаркою, кричал:
- Лей в мою голову! - остались еще алтыны от материнского
благословения!
Подле него расположилось несколько стрельцов, дальше знакомые нам
скоморохи, какой-то купчик из рядов, все с пьяными лицами, то задорными,
то добродушными.
По горнице, услуживая гостям, юрко сновали два подростка в синих
дерюжных рубашках без опоясок, грязные, босоногие. В углу горницы, подле
печи, стояла бочка с водкой и два бочонка с пивом, и подле них сидел тот
самый парень, который отворил капитану калитку.
Эхе вошел, огляделся и сразу узнал давно знакомую ему картину. Он
почувствовал за своим поясом тяжелые талеры, вспомнил, как в своих походах
он купил и веселился, и тотчас же махнул рукой одному из подростков. Тот
мигом понял его знак и торопливо поднес ему оловянную кружку с водкой.
- Пей во здравие! - сказал он, кланяясь гостю. Эхе кивнул ему,
встряхнул головою, поднял кружку и залпом осушил ее, прищелкнув языком от
удовольствия.
Близ сидящие заметили рейтара и с любопытством следили за ним.
В то время уменье выпивать считалось одною из доблестей, и всем
понравилась молодецкая ухватка Эхе.
- Вот это по нашему: хлоп и нету! - закричал ярыжка, взмахивая руками
как крыльями.
- Иди к нам, ратный человек! - позвали его к себе стрельцы.
Эхе сел подле них.
- Тащи, малец, братину! - крикнул один из стрельцов. - Немчины славно
рубятся, да и пить не дураки тоже!
- Дело говоришь, Михеич! - весело отозвался другой стрелец помоложе.
Мальчишка поставил на стол муравленный горшок, наполненный водкой, и
небольшой ковшик. Михеич разлил им водку по кружкам.
- Откуда рубец у тебя, немчин? - спросил он.
- Этот? - сказал Эхе. - Ваш русский бил, в Москве когда были.
- Эге-ге! - усмехнулся Михеич, - может, и мой бердыш. Я тогда с
князем Пожарским у Никитских ворот с немцами бился.
- Жарко бил! - сказал Эхе. - Кругом горит. Все кричат, тут русский
воин, там русский: с города: и меч, и смола, и камни.
- А ты что же думал, немчин, что мы матушку Москву вам, псам,
отдадим? - подходя пьяной походкой, спросил ярыжка.
- Мой ничего не думал. Мой служил у генерала Понтуса Делагарди, а он
у генерала Гонсевского служил!
- Ну, вот и намяли бока! - захохотали кругом.
Эхе покраснел.
- Потому, что поляк глюпий, - сказал он.
Не ходи, кума, на лед, -
Там провалишься!
Раздалась веселая песнь скоморохов, и они пустились в пляс. Один из
мальчишек, изображая женщину, затоптался на месте, махая платком.
- Люблю! Отхватывай, Алешка! - закричал молодой стрелец.
В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили и о
чем-то спорили. Эхе перешел на другое место и сел подле них, думая
услышать имя хорошенького мальчика.
- Волчья сыпь! Пять рублей кожею дал, - говорил рыжий.
- Себе и бери их, а нам отдай серебро! - ответил раскосый.
- Тоже! Все пополам. Кожаные пропьем, а эти разделим. Эй, Алешка! -
закричал рыжий.
К нему подбежал плясавший мальчишка.
- Пить будем! Тащи красулю!
- Важно, ой, важно! - вскрикивал купчик, глядя на пляшущих
скоморохов, и, вдруг, взвизгнув, сам пустился притоптывать.
Я в кусточки пошла,
Добра молодца нашла!!
Стены затряслись от топота ног.
- Вот как у нас, немчин! - кричал купчик отплясывая.
- Умеешь так? Уф! - и он упал на лавку, вытирая грязной рукою
вспотевший лоб.
- Будет плясать! - сказал он, - пить станем. Всех пою! Молчаливый до
времени, он стал теперь угощать всех водкой и заговаривал с каждым.
- Пирование у нас теперь будет. Эх! На три дня!
- Закурим! - отозвался угрюмый подъячий.
- Чай, и вы затем сюда пришли? - спросил Михеич у скоморохов.
- Вестимо, за тем же, - ответил раскосый, товарищ рыжего. - Теперь
говорят, на площадь-то и мед и пиво выкатят: на три дня гулянка!
- Слышишь, из тюрем выпустят!
- Всем ярыжкам награда будет!
- Ну?!
- Кому плетью, кому просто тычком! - все засмеялись.
- Что же будить завтра? - спросил захмелевший Эхе.
- Ах ты, немчин, немчин! - с укором сказал купчик. - Завтра наш царь
батюшка своего батюшку сустретить. Из полона вызволил его, сердешного, от
ляхов поганых!
- Нас то завтра по всей дороге вытянут: стой! - гордо заявил молодой
стрелец.
- А вы, чай, к Федьке за ребятишками? - спрашивал временем рябой
подьячий у рыжего.
- Вестимо, не без этого, - ответил он. - Калечных надоть да
плясунишку.
- Есть у него, есть! - сказал тот. - Намеднись он их штук шесть
купил. Жмох!
- Уж это как быть должно!
Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза.
