из справочника, ни теперь - из рассказов Тхэна. Долгоносов холи-
ли, лелеяли, но никогда не использовали в пищу или на каких-либо
работах. Да и смешно было представить, что аборигены, с их вла-
дением психоэнергией, будут привлекать на тяжёлые физические ра-
боты животных. Похоже, долгоносы занимали в племени место свя-
щенных животных, наподобие коров в Индии. Но и это не совсем
верно, так как хакусины спокойно, без всяких предубеждений, пре-
доставили их для экспедиции. Впрочем, вместо долгоносов, или на
равных с ними основаниях, могли пойти в качестве носильщиков и
сами хакусины (стоило мне попросить - так бы и было. Другое де-
ло, что именно это меня и не устраивало - мне нужен был только
один абориген). То есть, получалось, что долгоносы занимали в
племени абсолютно равное положение с аборигенами. Учитывая уро-
вень их интеллекта, это выглядело весьма странно.
Хоть многое я знал из справочника, но ещё больше почерпнул
из рассказов Тхэна. Так, наконец, я понял, кем на самом деле яв-
ляется Колдун. Оказывается, раньше он был таким же обыкновенным
хакусином, как и все остальные. Но, когда срок жизни предыдущего
Колдуна приблизился к концу, его по жребию выбрали на место вож-
дя. Вот только тогда, после смерти старого Колдуна, новый Колдун
начал претерпевать физиологические изменения, приобрёл известные
мне формы и стал отличаться от своих сородичей. Как я понял,
Колдун на самом деле не вождь (можно ли сказать о голове, что
она - вождь рукам и ногам?), а хранилище знаний племени и, од-
новременно, парапсихологический связующий между всеми хакусина-
ми. Именно он принимает излишки сбрасываемой аборигенами пси-
хоэнергии, хранит её и передаёт тому, кто нуждается в ней допол-
нительно. Кстати, именно с помощью Колдуна Тхэн удерживал рушив-
шуюся на караван скалу. Вообще без такого Колдуна не обходится
ни одно племя. Он и советчик, он и помощник, он и судья. Средо-
точие всего их мира. В весьма приближённом понимании - пчелиная
матка в улье со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Воз-
можность столь сильной зависимости Тхэна от Колдуна весьма меня
обескуражила - это ломало все мои планы, - но, узнав, что их
связь не является постоянной, и мой проводник в обычной ситуации
вполне самостоятельная личность, не в пример общественным насе-
комым, я успокоился.
Как я ни спешил побыстрее пройти лёссовое плато (не хоте-
лось, чтобы млечник атаковал меня именно здесь, где пространство
маневра было ограниченно), потратили мы на его преодоление две
недели. Но, рано или поздно, всё когда-то кончается; кончилось и
плато, и мы вышли на обширную солончаковую пустошь. Несмотря на
то, что берега вновь разлившейся Нунхэн покрывал довольно
толстый слой нанесённого рекой плодородного лёсса, ничего здесь
не росло. Почва настолько пропиталась концентрированным раство-
ром сульфата натрия, что выдавливала его на поверхность, где он
застывал на солнце белой, хрустящей под ногами коркой. Вода в
реке приобрела горьковато-солёный вкус слабительного, и мне при-
ходилось в дополнение к обыкновенным фильтрам ставить на насос
ещё и мембранные.
Нунхэн уже не только напоминала, но и полностью соот-
ветствовала сточной канаве. Ил, выносимый на берега излучин ре-
ки, гнил, и над водой висел удушливый смрад разлагающихся водо-
рослей и микроорганизмов. Избегая его, мы зачастую удалялись от
берега на два-три километра. Почва здесь была похожа на бетон, и
лапы долгоносов дробно стучали по её поверхности, выбивая тонкую
незримую пыль, белесыми кристалликами соли оседавшую на наши
потные тела. От этого моя кожа окончательно задубела, причём до
такой степени, что я, пожалуй, мог так же безбоязненно совать
пальцы в крутой кипяток, как и Тхэн. Впрочем, подобных экспери-
ментов я проводить не собирался, прекрасно понимая, что не в
дублении кожи дело.
Насекомые практически исчезли, похоже, они, как и Тхэн, не
переносили соли. Зато рыба в реке так и кишела. Тхэн рассказы-
вал, что раз в полугодие хакусины спускаются сюда на лодках для
ловли тахтобайи - угреобразной рыбы, достигающей двух метров в
длину. Кажется, это единственная рыба, которую аборигены вялят,
заготавливая впрок и нарушая тем самым свой же закон об изли-
шествах пищи. То ли она отличается особым вкусом (зная неприхот-
ливость пиренян к еде и их экологические табу, я был уверен, что
это не так), то ли просто мясо тахтобайи содержит в себе необхо-
димые аборигенам белки и аминокислоты, отсутствующие в их пов-
седневной пище. Но не столько сам факт отлова рыбы впрок поразил
меня, как то, что хакусины добираются сюда всего за два дня.
Когда я переспросил Тхэна, не ошибся ли он, мой проводник не-
доуменно пожал плечами и повторил, как маленькому ребёнку, что
хакусины добираются сюда на лодках. Можно подумать, что после
такого объяснения, мне должно было стать всё ясно. Впрочем, по-
размыслив, я представил, как хакусины при этом используют свои
парапсихологические способности, и всё стало на свои места. Поч-
ти. Потому что, зная их потенциальные возможности, этот срок в
таком случае был чересчур длителен.
На солончаках меня ждала непредвиденная удача. Нет, и здесь
в автоматический сачок никто не попался. Удача пришла с неожи-
данной стороны. Когда мы, огибая то ли пятую, то ли шестую зло-
вонную косу, в очередной раз удалились от берега, я заметил, как
над белесой, слепящей искрами мельчайших кристалликов сульфата
натрия почвой перемещается, беспорядочно мельтеша в воздухе, ку-
сочек блестящей слюды. Честно сказать, вначале я принял его за
кусочек целлофановой обёртки, гонимой ветром, и только минут че-
рез пять расплавленный жарой мозг слабо возмутился - откуда
здесь, на Пирене, целлофан? Абсолютно индифферентно я поймал на
прицел парализатора мельтешащий в глазах блеск и нажал на спуск.
При этом у меня было только одно желание - избавиться от галлю-
цинации. Но то, что я увидел, резким толчком вывело сознание из
дремотного созерцания. После выстрела блестящий кусочек слюды на
мгновение замер, а затем мягко спланировал на почву. Значит, жи-
вое существо - мёртвую материю ветер бы по-прежнему продолжал
гнать над солончаками!
Я уже говорил, что нюх у меня на парусников, как у собаки.
И, хотя он в первый момент подвёл меня, сейчас я был уверен -
парусник! Не останавливая долгоноса, я спрыгнул на землю и пом-
чался к месту падения бабочки.
Нашёл я её на белесой земле с трудом, но, когда обнаружил,
обомлел. Небольшая шестикрылая бабочка, абсолютно белая, с раз-
махом крыльев в полтора дюйма. Крылья её отличались от канони-
ческой формы парусников - ни одного острого угла, - но такое
вполне допустимо. Их словно каллиграфически вырисовали плавными
извивами рукописной славянской вязи. Конечно, парусник не отно-
сился к экземплярам экстра-класса - где-то третий-четвёртый по
шкале Мидейры, - но, если правильно замумифицировать, третий эс-
тет-класс ему можно было обеспечить. Я осторожно заключил бабоч-
ку в обездвиживающую её и непроницаемую для ветра гравиловушку,
и только после этого приказал обескураженному моим поведением
Тхэну разбить лагерь.
Чтобы по всем правилам замумифицировать насекомое, необхо-
димо не менее трёх дней напряжённой работы. Впервые на Пирене я
развернул палатку, поставил в ней препараторский столики, с ви-
дом триумфатора, водрузил на него ловушку с пойманным парусни-
ком. И приступил к священнодействию.
Первым делом я осторожно приподнял парусника гравиполем над
поверхностью стола, а затем, медленно вращая верньер тонкой
настройки, распрямил крылья. Да, пожалуй, лучшей позой для него
будет "поза посадки на цветок" с полусогнутыми лапками, вот-вот
готовыми коснуться цветка, и чуть наклоненными вперёд плоскостя-
ми крыльев, будто тормозящих полёт парусника перед посадкой. И
хоботок, хоботок обязательно вытянуть в струнку, словно парусник
собирается воткнуть его в нектарник. (Чёрт побери, не видел я
здесь ни одного цветка! Может, мой парусник - некрофаг, но я
этого и знать не хочу. В эстет-энтомологии всё должно быть кра-
сиво!)
Я зафиксировал парусника и принялся рассматривать его под
микроскопом. Чешуйки на крыльях представляли собой мельчайшие
прозрачные кристаллы тетрагональной формы с практически симмет-
ричными гранями. Перемещая окуляр по отношению к осветительной
лампе, я попытался найти угол преломления света в чешуйках, при
котором бы достигалась дисперсия. Однако мои глаза так и не уви-
дели цветовой радуги дисперсного света, а неожиданно получили
световой удар отражённого. Минут на десять я ослеп. Когда же
световой шок прошёл, я, трясущимися от предвкушения открытия ру-
ками, уменьшил яркость освещения на два порядка и стал более де-
тально рассматривать чешуйки парусника. Прозрачные четырёхгран-
ные пирамидки чешуек обладали аномальным оптическим свойством:
они не преломляли свет, зато под определённым углом плоскость
кристаллов полностью отражала его. Ай да парусник! Это же скры-
тый эффект парусника экстра-класса! Световой убийца. Достаточно
сфокусировать отражённый свет в одной точке, как объект, попав-
ший в фокус, ослепнет навсегда.
Я понял, что поза, придуманная мною паруснику, никуда не
годится. Если я хочу получить экземпляр экстра-класса, то вруч-
ную мне не справиться. И хоть я не любил при мумификации пользо-
ваться техникой - ручная работа своей филигранной незавершён-
ностью придаёт бабочке вид живой, что сродни искусству, в то
время как автоматика, в своём стремлении к абсолюту линий и
форм, мертвит насекомое, превращая его в муляж, - пришлось рас-
паковать компьютер и подключать его к работе.
Восемнадцать часов компьютер манипулировал с парусником, по
миллидолям изгибая его крылья, чтобы совместить отражённый свет
всех чешуек в фокус. Наконец он закончил работу. Шесть крыльев
парусника были выгнуты странным цветком, неподобающим по форме
летящему насекомому. Но эффект превзошел все ожидания. Под каким
бы углом сверху не падал свет на крылья, он собирался в двадцати
метрах впереди насекомого в испепеляющий фокус. Видно, не прав я
оказался в первоначальной оценке свойств граней чешуек. Разные
грани у них выполняли разные функции, иначе бы получилось четыре
фокуса. Вероятно, отражающей была лишь одна грань, а три другие
всё же преломляли свет и направляли его через четвёртую, совме-
щая с отражённым, потому что сила светового потока обладала та-
кой мощью, что даже на расстоянии двух метров поток прожег дыру
в пологе палатки. Представляю, что делается в фокусе, рассчитан-
ном компьютером!
Дальше я работал с парусником вручную, освещая его только
снизу. Кропотливо придавая его телу вид атакующего хищника с
плотно прижатыми к брюшку лапками и вытянутыми в струнку усика-
ми, я просидел за препараторским столиком почти сутки. И только
убедившись, что достиг совершенства в позе парусника вплоть до
изгиба последней шерстинки на брюшке, я включил систему автома-
тической консервации насекомого. Ионизированное облучение убило
в его теле всех бактерий и обезводило клетки. А затем тело
Luminis mori - я назвал его так - было залито в тор гиперпроз-
рачного полибласта. Когда полибласт окаменел, я собственноручно
наклеил на поверхность тора на пути отражённого светового потока
рассеивающую линзу. При демонстрации на Земле я её уберу.
Возился я с парусником трое бессонных суток, а четвёртые -
отсыпался. Проснулся совершенно разбитым - как никогда вымотала
меня мумификация парусника в полевых условиях, - но при этом
блаженно счастливым. Выпил кофе, пополам с Тхэном съел зажарен-
ного целиком какого-то грызуна, похожего на тушканчика, и мы,
собрав лагерь, снова тронулись в путь.
Несмотря на жару и усталость, душа моя пела. Коллекция по-
