Русская фантастика - Виталий Забирко

Ловля млечника на живца

                        Виталий Забирко

                    ЛОВЛЯ МЛЕЧНИКА НА ЖИВЦА
                   -------------------------
                      Ex Libris Tim Kelly



                               1

     Я  прибыл  на  Пирену  трансгалактическим  лайнером  межна-
циональной компании "Торговый дом Кузнецова и внука Смита". Точ-
нее, лайнер доставил меня в систему Гангута, а уже на планету  я
попал челночным катером, поскольку космопорта для  галактических
кораблей на Пирене не было.  Захолустная,  бесперспективная  для
торговли планета.  Но для энтомолога - сущий  рай,  незагаженный
отбросами технологической цивилизации.
     Катер приземлился на  бетонную  посадочную  полосу  посреди
плоской, выжженной солнцем, каменистой равнины и подрулил к зда-
нию космостанции: несуразной одноэтажной коробке с непомерно ог-
ромной чашей антенны галактической связи на крыше. За космостан-
цией виднелись чахлые деревья редкой рощицы,  в  центре  которой
располагалось небольшое озерцо.
     Встречало нас трое низкорослых темнокожих  пиренита  -  все
босиком и практически голые: на двоих болтались  просторные  на-
бедренные повязки, а третий щеголял в потёртых шортах в  обтяжку
и пробковом шлеме времён колонизации Африки. Как я тут же понял,
этот третий оказался не пиренитом, а единственным землянином  на
планете - консулом Галактического Союза, пигмеем Мбуле Ниобе.  В
дипломатическом корпусе Галактического Союза издавна повелось на
планеты с гуманоидным населением назначать консулов  более-менее
похожих на аборигенов.
     Мбуле Ниобе несказанно обрадовался моему появлению - жил он
здесь безвыездно двенадцать лет, до окончания контракта  остава-
лось ещё три года, а заказываемые им грузы доставлялись  с  ока-
зией не чаще, чем раз в полгода.
     Аборигены навьючили консульский груз и  моё  экспедиционное
снаряжение  на  четырёх  громадных  долгоносов  с   подрезанными
крыльями и погнали их к зданию станции.  Насколько я знал,  кос-
мостанция и посадочная полоса были единственными следами челове-
чества на Пирене. Чего мне и хотелось.
     Пилот челночного катера попрощался с нами, катер без разбе-
га рванул в трепещущее от зноя марево у нас над головой  и  рас-
таял в зените.  И настолько атмосфера Пирены была  однородной  и
изотермичной, что даже инверсионного следа в небе не осталось.
     Рубашка на мне взмокла от пота сразу  же  после  нескольких
шагов по Пирене, и я с ужасом представил, что  вот  так  вот  со
мной будет целых полгода.  Климат на планете ровный, практически
без сезонных изменений.
     - Снимай рубашку, - безапелляционно перейдя на панибратский
тон предложил консул. - Солнце здесь яркое, но не злое.  Ультра-
фиолета в спектре мало, так что не обгоришь.
     Изобразив на  лице  нерешительность  с  примесью  некоторой
стеснительности, я вежливо отказался.
     - Ну и прей себе, - махнул консул рукой, по-своему истолко-
вав мой отказ. - Через неделю сам снимешь, когда  цивилизация  с
тебя чуть-чуть пообсыпется.
     Я только улыбнулся. При других обстоятельствах я сам бы без
напоминания стащил с себя рубашку.
     Пока мы шли к космостанции, Мбуле Ниобе тараторил без умол-
ку.  Странно, но двенадцать лет добровольной робинзонады не сде-
лали из него бирюка.  Впрочем, оно и понятно - не времена парус-
ного флота.  Межпространственная связь позволяла ему связываться
с любым закоулком освоенной Вселенной, и недостатка в собеседни-
ках он не испытывал - таких консулов-отшельников было хоть  пруд
пруди. Но, естественно, общение с живым собеседником не шло ни в
какое сравнение с переговорами по межпространственной связи.
     Поток консульского красноречия буквально захлестнул меня, и
мой сваренный вкрутую пиренской жарой  мозг  успевал  схватывать
лишь обрывки из рассказа консула о житье-бытье на планете, о  её
природе, о племенах, их обычаях, их взаимоотношениях, о  местной
пище...  К тому же, Ниобе настолько быстро перескакивал с  одной
темы на другую, что я успевал только  кивать,  изредка  вставляя
неопределённые междометия.  Радушие и говорливость консула  вряд
ли объяснялись исключительно моим появлением,  скорее  это  было
складом его характера.  Флегматику в  консулах-одиночках  делать
нечего. Можно свихнуться.
     Внутри космостанция  делилась  на  восемь  отсеков:  ангар,
склад, диспетчерскую, кухню,  столовую,  комнату  для  прислуги,
апартаменты консула  и  гостевую.  Ниобе  помог  мне  перетащить
экспедиционное снаряжение в гостевую комнату, и тут же, извинив-
шись, с  явным  сожалением  ушёл  рассортировывать  свои  грузы,
пообещав через часок наведаться и пригласить меня на обед.
     Гостевую комнату, похоже, никто не занимал со дня постройки
космостанции.  И, хотя здесь было чисто прибрано, застелена све-
жая постель и работал кондиционер - консула за неделю  предупре-
дили о моём прибытии, - затхлый, тяжёлый воздух нежилого помеще-
ния так и не выветрился, намертво впитавшись в обшарпанные  сте-
ны, потолок и покоробившийся пластик пола.
     Я открыл холодильник и с удовольствием  обнаружил,  что  он
доверху забит банками с консервированными напитками. Вскрыв бан-
ку темноте пива, я захлопнул холодильник, перевёл регулятор кон-
диционера на пять градусов ниже выставленной температуры и, ста-
щив с ног ботинки и носки, лег на кровать поверх одеяла.  Посве-
жевший поток воздуха из кондиционера приятно овевал покрытое ис-
париной лицо, а ледяное пиво, скользнув долгожданным холодом  по
пищеводу, вернулось в голову охлажденной кровью и остудило  раз-
горячённый мозг.  Отупение от жары, охватившее меня с первых ми-
нут пребывания на Пирене, сняло, как рукой.  Блаженствуя, я сде-
лал ещё пару глотков и тут же  пожалел  о  снятых  ботинках.  На
большой палец правой ноги степенно взобрался огромный  восьмино-
гий жук, чем-то похожий на земного Antia mannerheimi,  и,  усев-
шись, стал покусывать ноготь жвалами, поводя по  сторонам  парой
длинных гребенчатых усиков.  Дрыгнув ногой, я  сбросил  жука  на
пол, но тут же почувствовал, как по левой ступне, щекоча, упорно
карабкается какая-то многоножка.  Стряхнув и её, я сел на крова-
ти.
     В моей комнате царил  энтомологический  рай.  Казалось,  из
всех щелей и углов выползали  разнообразные  насекомые:  шести-,
восьми-, десяти- и более ногие;  первичнобескрылые  и  крылатые,
скрыто- и наружночелюстные.  Закованные в  хитиновые  панцири  и
мягкие, как слизняки.  Просто  нашествие  какое-то.  Словно  они
прослышали о прибытии на планету энтомолога и  спешили  засвиде-
тельствовать ему своё почтение. Некоторые из особенно нетерпели-
вых раскрывали крылья и взлетали.
     - Э, - сказал я с нервным смешком, - вы  ошиблись  Я  узкий
специалист. Меня интересуют только парусники.
     Обиженный таким ответом ярко-зелёный  жук  на  лету  сложил
крылья и ухнул прямо в банку с пивом. Я осторожно поставил банку
на пол, уселся на кровати в позе Будды и стал с интересом наблю-
дать за нашествием.  С тайной надеждой что их привлек в  комнату
не запах человеческого тела.
     Так оно и оказалось.  Конечным пунктом нашествия  насекомых
являлся потолок.  Крылатые достигали его довольно быстро, а  вот
бескрылым приходилось взбираться по стене; но, все они,  оказав-
шись на потолке, замирали в полной неподвижности.  Некоторые  из
них срывались, но, побарахтавшись на полу,  упрямо  возобновляли
свой крестный ход.  К счастью, на кровать влезали немногие,  ка-
ким-то чутьём угадывая более короткий путь.
     Через час, когда консул заглянул ко мне в комнату,  потолок
был почти полностью облеплен насекомыми.  В некоторых местах они
висели в два-три слоя, и я с  замиранием  сердца  покорно  ждал,
когда эта хитиновая масса не выдержит собственного веса и рухнет
на меня.
     Консул с изумлением уставился на потолок, перевёл  недоуме-
вающий взгляд на меня и вдруг неудержимо  расхохотался.  Хохоча,
он подошёл к окну и распахнул его настежь.  И именно  тогда  вся
масса насекомых и рухнула вниз.
     Брезгливые не становятся энтомологами. Но только идиоту мо-
жет понравиться, если ему на голову высыплют ведро живых,  копо-
шащихся тараканов. Я как ошпаренный соскочил на пол и стал лихо-
радочно стряхивать облепивших меня насекомых, меся  ногами  кашу
из хитиновых панцирей и трахей.  Ниобе залился совсем уж истери-
ческим хохотом.
     Через минуту, отряхнув с себя большую  часть  насекомых,  я
вдруг с изумлением обнаружил, что они лежат  на  полу  абсолютно
неподвижно - большинство лапками вверх.  Я недоуменно  посмотрел
на Ниобе.
     - Д-дневная диапауза, - всё ещё давясь смехом выдавил  кон-
сул. - Выше двадцати восьми градусов местные насекомые впадают в
спячку. Будь осторожнее в следующий раз с настройкой кондиционе-
ра - не буди спящих пауков!
     Я не стал объяснять консулу в чём состоит разница между на-
секомыми и пауками - тем более, что Arahnida здесь тоже встреча-
лись, - подобрал с пола носки, отряхнул их, затем вытряхнул зас-
тывших в диапаузе насекомых из ботинок и на цыпочках, держа  бо-
тинки и носки в руках, пошёл в душевую.  Мне была известна  осо-
бенность пиренских насекомых во время  дневной  жары  впадать  в
спячку, но то, что их биологический хронометр подскажет им,  что
ещё не вечер, и для продолжения диапаузы погонит  на  потолок  -
самое жаркое место в комнате, -  оказалось  для  меня  новостью.
Представляю, что здесь творится вечером!
     Когда я вышел из душевой, Ниобе сидел на подоконнике и бол-
тал ногами, а один из аборигенов заканчивал сметать насекомых  в
большой пятиведёрный чан, трамбуя их веником, так как в чан  они
уже не помещались.
     - Спасибо, Урма, - сказал консул. - Можешь идти.  Абориген,
крякнув от натуги, взгромоздил чан себе на голову и вышел.
     Ниобе соскочил с подоконника, закрыл окно и выставил  регу-
лятор кондиционера на тридцать градусов.
     - Жарковато, - сказал он, - зато насекомых не будет.  А те-
перь - прошу ко мне.
     В своём кабинете он усадил меня в кресло, включил телеканал
Галактического вещания и приготовил пару коктейлей.  Как я давно
заметил, включенный экран телеканала великолепно  справляется  с
ролью коммуникационного связующего во время застолья.  Вроде  бы
его никто и не смотрит, и не слушает, но он прекрасно  заполняет
паузы в разговоре, а иногда и направляет русло беседы.
     - "Пирена", - сказал Ниобе, протягивая мне узкий стакан.  -
Я назвал этот коктейль "Пирена".  Кроме  земной  водки  всё  ос-
тальное здесь из местных трав. Ручаюсь, тебе понравится.
     Коктейль мне действительно понравился. В меру пряный, алко-
голя чуть-чуть, кислинки и сладости как раз по моему вкусу. Но в
названии коктейля консул был не оригинален.  Почти на каждой  из
полусотни планет, где мне довелось побывать,  гостеприимные  хо-
зяева считали своим долгом угостить меня  коктейлем  из  местных
напитков.  За редким исключением все они носили названия их пла-
неты.
     - Как ты уже убедился, - улыбнулся Ниобе,  -  работы  здесь
для энтомолога непочатый край.
     Я пожал плечами.
     - Как сказать.  Боюсь, что вы  ошибаетесь.  -  Панибратство
консула я категорически проигнорировал. - Меня не интересуют си-
нантропные насекомые.  Как, впрочем, и все остальные, кроме  па-
русников. Я скорее не энтомолог, а коллекционер.
     Ниобе вопросительно посмотрел на меня поверх стакана.
     - Парусники - это бабочки? - спросил он.
     - По земной классификации - семейство бабочек из отряда че-
шуекрылых.  Но в космической систематике эстет-вид  Papilionidae
объединяет  различные  живые  организмы,  имеющие  лишь  внешнее
сходство с земными парусниками,  и  их  главными  отличительными
признаками являются большие, так называемые "вырезанные", крылья
и  их  цветовая  гамма.  Так,  например,  межзвёздный   парусник
Parnassius diaastros имеет только одно крыло и ни внешне, ни  по
своему строению и близко не напоминает насекомых.  Но чего стоит
форма его крыла, не говоря уже о гамме расцветки  теневой  плос-
кости!
     - Понимаю, - закивал Ниобе. - Мне  приходилось  слышать  об
эстетической энтомологии...
     Он приготовил мне ещё один коктейль, а затем,  извинившись,
исчез за дверью своих апартаментов.
     Я осмотрелся. Рабочий кабинет консула был оформлен согласно
всем канонам провинциального убожества.  Несколько кресел, рабо-
чий стол с двумя компьютерами и тремя дисплеями, экран  галакти-
ческого вещания и передвижной столик с напитками соседствовали с
развешенными по стенам чучелами  голов  местных  животных,  либо
увенчанных массивными  рогами,  либо  ощерившихся  пилообразными
жвалами распахнутых челюстей.  Чисто  функциональная  мебель  до
смешного уродливо дисгармонировала с охотничьими трофеями.
     Ниобе вернулся, неся три большие плоские коробки.
     - Когда десяток лет безвыездно сидишь в одиночестве на  чу-
жой планете, начинаешь увлекаться всем подряд, - словно оправды-
ваясь, с улыбкой сказал он. - В том числе и  энтомологией.  Вот,
посмотрите мою скромную коллекцию.
     Он протянул мне коробки. Кажется, мой светский тон, с кото-
рым я официально-корректно вёл  разговор,  специально  пересыпая
его научными терминами, и холодное неприятие панибратства заста-
вили консула перейти на "вы".
     Под прозрачными крышками к чёрному бархату, устилавшему дно
коробок, были приколоты булавками пиренские насекомые. Коробку с
жуками я просмотрел мельком и сразу же отложил, а вот коробки  с
бабочками изучил более внимательно. О ловле бабочек и их мумифи-
кации Ниобе имел весьма смутное,  если  не  сказать  варварское,
представление.  Фактически, ни одного неповрежденного экземпляра
в коллекции  не было.  То крыло сломано, то пыльца и  пигментные
пятна смазаны пальцами; не говоря уже о продавленных  брюшках  и
нехватке у многих бабочек ног и усиков.  Рядовая коллекция энто-
молога-любителя, в которой не было ни одного интересного для ме-
ня экземпляра.
     - Неплохо, - похвалил я, чтобы не  обидеть  хозяина  Консул
расцвёл.
     - Это что! - явно рисуясь махнул рукой  Ниобе  и  осторожно
извлек из ящика стола ещё одну коробку. - А что  вы  скажете  об
этом?
     Чутьё у меня, как у охотничей собаки.  Я ещё не видел,  что
там в коробке, а сердце моё встрепенулось.  И,  как  всегда,  не
ошиблось.  На  тёмно-синем  бархате  был  распят  огромный,    с
крыльями,  как  ладони,  глубоко  чёрный  парусник.  Чешуйки  на
крыльях напоминали пыль древесного угля - абсолютно не  отражали
свет. Лишь два чисто голубых пятна полумесяцами глаз смотрели на
меня с верхушек передних крыльев скорбным взглядом.
     - Парусник... - восхищённо пробормотал я.  Горло у меня пе-
рехватило.  Я готов был убить консула - так бездарно замумифици-
ровать великолепный экземпляр! Лет через десять он рассыпется  в
прах...
     - Я назвал его "скорбящая вдова", - с напыщенной  гордостью
произнес Ниобе. - Похоже, правда?
     Я только кивнул и стал рассматривать парусника под  разными
углами к свету. Никакого радужного отблеска от пыльцы! Впервые я
видел такое. Абсолютно чёрные крылья.
     - Где вы его поймали?
     - В бассейне реки Нунхэн.  В среднем течении. - Консул  за-
щёлкал клавишами одного из компьютеров, и на дисплей  спроециро-
валась аэровидеосъёмка участка широкой спокойной реки,  медленно
несущей странно мутные белесые воды между голыми плоскими  бере-
гами. - Приблизительно здесь.  Местное  племя  называет  бабочку
вестницей смерти.
     - Это её ареал?
     - Вероятно. По крайней мере в других племенах я о ней ниче-
го не слышал.
     - Она часто встречается?
     - Чрезвычайно редко.  Я её видел единственный раз  и  сразу
поймал.
     - Н-да... - Я с сожалением вернул коробку консулу.
     - Буду надеяться, что и мне её удасться поймать. Тем более,
что маршрут моей экспедиции пролегает как раз вдоль  русла  Нун-
хэн.  Кстати, я попросил бы вас завтра утром забросить  меня  на
птерокаре к её истоку. Со всем моим снаряжением, разумеется.
     - Зачем так торопиться? -  искренне  расстроился  Ниобе.  -
Успеете ещё насмотреться на Пирену.  Погостите у меня с недельку
- знаете, как я соскучился по цивилизованному обществу?
     Будь  это  на  любой  другой  планете,  или   при    других
обстоятельствах, я сам бы напросился.  Всегда  нужно  время  для
акклиматизации.  Но на Пирене консул был для меня помехой. И су-
щественной.  Я бы предпочел, чтобы здесь  никого  из  гуманоидов
Галактического Союза  вообще  не  было.  Кроме  аборигенов,  ес-
тественно.
     - Весьма сожалею, - твёрдо сказал я, - но время моей экспе-
диции расписание чуть ли не по минутам.  Я должен  пройти  вдоль
русла Нунхэн всего за полгода - сами понимаете, что для трёх ты-
сяч километров это весьма небольшой срок.  Вот если удасться это
сделать быстрее, тогда уж погощу у вас.
     Ниобе несказанно огорчился. Готовя очередную порцию коктей-
ля, он даже передозировал водки,  и  напиток  получился  излишне
крепким.
     - Останьтесь хоть на завтра, - попросил он. - Кстати, здесь
у озера есть любопытные экземпляры бабочек.
     Я категорически помотал головой.
     - Вот, всегда так, - горестно  вздохнул  консул.  -  Пилоты
челночных шлюпок ведут себя так же. Только разгрузились - и сра-
зу назад. Словно космос им не надоел до чёртиков...
     Его сетования прервал стук в дверь.
     - Да-да? - отозвался Ниобе.
     В дверь просунулась голова аборигена.
     - Сахим, - сказала голова, - обед готов.
     - Идёмте в столовую? - предложил консул, но тут же,  махнув
рукой, решил по-своему. - Да чего там - вези сюда, Харук!
     - Знаете, - извинился он передо мной,  -  я  как-то  привык
обедать в кабинете.  Поэтому столовая у нас  в  запущенном  сос-
тоянии. Здесь нам будет лучше.
     Абориген вкатил в кабинет столик, уставленный тарелками.
     - Мой повар, - наконец-то представил его консул.
     - Готовит бесподобно. Спасибо, Харук, можешь идти.
     - Приятной еды, сахим, - поклонился абориген и вышел.
     Консул пододвинул столик ко мне поближе.
     - Угощайтесь. Здесь всё местное. Решил вас удивить.
     Некоторое время мы ели молча.  Действительно,  приготовлено
было вкусно, хотя я и предпочитал пробовать больше  растительную
пищу, к мясной притрагиваясь только тогда, когда её клал себе на
тарелку Ниобе.  Подозреваю, что мясо, в  основном,  принадлежало
членистоногим Пирены.
     Впрочем, как я уже говорил,  энтомологи  не  брезгливы.  На
Статусе мне приходилось лакомиться яйцами скальных пауков, а  на
Магоре-IY отведать круто перчёных коконов панцирного живоглота.
     Беседа как-то не клеилась, консул был явно  расстроен  моим
завтрашним отлётом и, похоже, не мог найти темы для разговора. Я
ему не помогал.  Заводить с ним близкое знакомство я не собирал-
ся. Кто он мне? Так, случайный попутчик в поезде жизни.
     Внезапно Ниобе встрепенулся, и уставился на экран  галакти-
ческого вещания во все глаза.
     - Слушайте, а ведь это о вас! - воскликнул он.
     Я посмотрел на  экран.  Действительно,  на  экране  был  я,
дающий интервью корреспонденту программы "Загадки и  тайны  Все-
ленной" в космопорту Весты.
     - Господин Бугой, - тараторил  корреспондент,  -  насколько
нам известно, вы направляетесь на Пирену, чтобы поймать  млечни-
ка. Как велика вероятность, что вам это удастся?
     - Весьма велика, - лаконично буркнул я с экрана.
     - Но по данным биологов в этом секторе  Галактики  млечники
до сих пор не встречались. На чём основывается ваша уверенность?
     - На моих личных исследованиях.
     - Вы не могли бы коротко рассказать и них нашим зрителям?
     - Нет, не мог бы. Это профессиональная тайна.
     Корреспондент не растерялся. Тот ещё пройдоха.
     - Простите, но это не праздный  интерес.  Дело в  том,  что
профессор Могоуши утверждает, что ваша экспедиция на Пирену  для
поимки млечника чистой воды фикция.
     Пройдоха знал, чем меня зацепить.
     - Бред, - отрезал я.
     - Это вы о его высказывании? -  ехидно  заметил  корреспон-
дент.  Для этих стервятников нет ничего аппетитнее, чем стравить
между собой двух старых недругов.
     - Нет, это я вас просто поправил.  Это Могоуши  назвал  мою
экспедицию не фикцией, а бредом.
     - И чем вы ему можете возразить?
     - Ничем.  Я ни с кем не собираюсь встать в полемику. Я  сам
выбираю маршрут своей экспедиции, поэтому чужое мнение меня  аб-
солютно не интересует. О том же, насколько удачна будет экспеди-
ция, а я верю в свою звезду, мы поговорим после моего  возвраще-
ния.
     Кадр сменился, и я увидел на экране всё того же. корреспон-
дента, беседующего теперь уже с профессором Могоуши.  Как всегда
Могоуши больше растекался мыслею по древу, пространно  повествуя
о своей коллекции парусников и о том, как он их добывал, чем от-
вечал на вопросы корреспондента о целях и задачах моей  экспеди-
ции.  Корреспонденту удалось пару раз вклиниться и всё-таки зас-
тавить Могоуши высказаться в мой адрес, но, честное слово, лучше
бы он этого не делал, потому что профессор вылил на  мою  голову
очередной ушат помоев.  Оно и понятно - моя коллекция парусников
превосходит его коллекцию и по количеству, и по качеству,  и  по
широте охваченных регионов.  Кроме того, в моей коллекции  около
сотни уникальных экземпляров, а в его - лишь  два  десятка.  Для
честолюбивого Могоуши я был что бельмо в глазу.  Но больше всего
профессора бесило то, что  ни  в  одном  интервью,  ни  в  одной
статье, я не упоминал его. Будто профессора эстетической энтомо-
логии Могоуши вообще не существовало.
     В конце передачи показали стереослайды парусников. Я насчи-
тал около двух десятков из своей коллекции и лишь три из коллек-
ции Могоуши.  Но, право слово, могли бы  показать  ещё  с  сотню
моих, которые по красоте превосходили этих трёх профессорских.
     - Красивые у него бабочки, - сказал Ниобе.
     - Не у него, а у меня, - отрезал я. - Из его коллекции  по-
казали всего три слайда.
     Со злости я залпом опрокинул в себя налитый консулом стакан
янтарной  жидкости  и  поперхнулся.  Жидкость  напоминала  собой
адскую смесь из спирта, соляной кислоты и перца.  Если бы я  мог
расцепить зубы, скованные невыносимой  оскоминой,  то  из  моего
рта, наверное, вырвались бы языки пламени.
     - Это настойка зелёного пиренского гриба, - спокойно объяс-
нил Ниобе и, как ни в чём не бывало, протянул мне  бокал  с  ка-
кой-то мутной жидкостью, чтобы я запил. - Пробирает изумительно!
     Я оттолкнул его руку, схватил со стола банку земного  оран-
жада и опорожнил её одним глотком.
     - Да уж... пробирает... - сипло выдавил я,  вытирая  высту-
пившие слёзы.  Огненный клубок зелья медленно опускался по пище-
воду, сжигая всё на своём пути.
     - Напрасно вы запили  оранжадом.  Настойку  зелёного  гриба
нужно нейтрализовывать соком кактуса Сиббелиуса.
     Я взял бокал с соком и точно также, одним духом,  проглотил
и эту жидкость.  Зубы отпустило мгновенно, и теперь уже приятный
шар мятного холода стал медленно опускаться вслед  за  огненным,
туша его пожар.  Когда они встретились, я  испытал  нечто  вроде
взрыва внутри себя. Вначале огненные иглы пронзили всё тело, за-
тем ледяные.  Хмельная дурь настойки зелёного  гриба,  ударившая
было в голову, развеялась в клочья, и сознание прояснилось.
     - Этот сок полностью нейтрализует настойку?  -  спросил  я,
недоверчиво прислушиваясь к своим успокаивающимся внутренностям.
     - Полностью.
     - Зачем тогда пить?
     - А для контраста! - рассмеялся Ниобе. - Хотите ещё?
     - Упаси боже!
     Я поспешно налил в стакан обыкновенной земной водки,  чтобы
консул не успел наполнить его какой-нибудь своей гадостью.
     Ниобе последовал моему примеру и поднял стакан.
     - За успех вашей экспедиции, - предложил он.
     - Спасибо.
     К водке я вообще-то равнодушен, если  не  сказать  более  -
предпочитаю лёгкие спиртные напитки, да и те в меру, - но сейчас
я ей просто обрадовался.
     - Вы извините, -  проговорил  консул,  закусывая,  -  но  я
что-то не совсем понял цель вашей экспедиции.  Если не ошибаюсь,
млечник - это гриб?
     - Не ошибаетесь, - усмехнулся я. - Но это в том случае, ес-
ли вы исходите от латинского названия Lactarius.  А если от гре-
ческого Galactikos (и то и другое слово  переводятся  как  млеч-
ный), то вместо гриба получаете вид хищного  психофага,  обнару-
женного на  нескольких  населённых  гуманоидами  планетах  нашей
Галактики в довольно обширной области.  Видели  его  всего  нес-
колько раз, но по косвенным данным предполагается, что  это  до-
вольно распространённый вид.
     - Почему же его так редко видели?
     - Потому, что гипотетически  это  либо  материальный  живой
объект, обитающий в n-мерном пространстве и появляющийся в трёх-
мерном когда ему заблагорассудится,  либо  живая  энергетическая
субстанция на основе полей и столь малых физических частиц,  что
в материальном  мире  является  абсолютно  проницаемой.  Отсюда,
кстати, и его другое, более звучное название - призрачный парус-
ник. Существует всего два снимка млечника. Я видел оба. Смею вас
заверить, что в мире нет ничего более прекрасного.
     - Как же вы собираетесь ловить его, если он абсолютно  про-
ницаем?
     Я откровенно рассмеялся.
     - Вы похожи на корреспондента из программы "Загадки и тайны
Вселенной".  Это моя маленькая профессиональная  тайна.  Кстати,
пока я буду в экспедиции, попрошу вас меня не навещать и не  вы-
зывать по рации.  Имеются сведения, что млечник очень чувствите-
лен к электромагнитным полям, а птерокар создает  такие  помехи,
что может его спугнуть.  Если возникнет чрезвычайная ситуация, я
сам вас вызову.
     Консул совсем погрустнел.  К концу дня (а наш  обед  как-то
незаметно перешёл в ужин) Ниобе напился, хотя и утверждал, что к
спиртному, как и я, равнодушен.  Вполне возможно, что так оно  и
было, но мой категорический отказ отстаться  погостить,  видимо,
сказался на этом обстоятельстве. Время от времени консул возвра-
щался к уговорам и даже пообещал мне  подарить  свою  "скорбящую
вдову", если я останусь хотя бы на день, но я  твёрдо  стоял  на
своём.  После каждой неудачной попытки уговорить меня, Ниобе тя-
жело вздыхал, от растройства выпивал рюмку водки и на  некоторое
время менял тему разговора. Но минут через двадцать всё повторя-
лось.  В конце концов он таки подарил мне парусника просто  так,
расщедрившись под  воздействием  алкоголя.  И  я  не  отказался,
пообещав, что если поймаю ещё один  экземпляр,  то  этот  обяза-
тельно верну.  Кончилось всё это тем, что после очередной порции
водки консул откинулся на изголовье кресла и мгновенно заснул.
     Я встал, размял затёкшие ноги и вышел на крыльцо.  На каме-
нистую равнину уже давно опустилась прекрасная пиренская ночь. У
меня захватило дух. Я очутился меж двух звёздных сфер: одна надо
мной - настоящая, неподвижная, холодная; другая в ногах -  колы-
хающееся, мигающее, бесконечное море светлячков.  Воздух  звенел
от пения, жужжания, скрипа и верещания насекомых. А в озере сре-
ди чахлой  рощицы  за  зданием  космостанции  кто-то  шумно,  со
всплесками ворочался.
     "Здравствуй, Пирена", - сказал я про себя.



                               2

     По-моему, консул солгал мне о своём равнодушии к спиртному.
На следующее утро, наскоро позавтракав, он как живчик метался от
птерокара в мою комнату, помогая  прислуге  переносить  экспеди-
ционное снаряжение.  После  такой  дозы,  которую  принял  вчера
Ниобе, только алкоголики не испытывают синдрома абстиненции.
     Загрузились мы быстро - экспедиционное снаряжение было упа-
ковано  довольно  компактно,  -  и  птерокар,  легко    взмахнув
крыльями, поднялся в воздух.  Я оглянулся  и  проводил  взглядом
уменьшающееся здание космостанции.  Если млечник клюнет на  при-
манку, то, как бы ни закончилась охота, мне сюда не вернуться.
     Наш путь лежала предгорье хребта Хэнэ,  откуда  брала  своё
начало Великая Река Пирены.  Во время полёта  консул  непрерывно
тараторил, с излишней запальчивостью посвящая меня в гео- и  эт-
нографические подробности этой местности. Здесь, на берегу озера
Таньтэ, из которого маленьким ручейком вытекала Нунхэн, распола-
галось селение племени хакусинов, где я, по  словам  Ниобе,  мог
приобрести долгоносов для своей экспедиции и нанять  проводника.
Во главе племени стоял некто Колдун (я так и не понял, то ли имя
у него такое, то ли должность -  на  мой  вопрос  Ниобе  ответил
весьма путанно и невразумительно, и получалось вроде бы и  то  и
другое, а вместе с тем  и  не  совсем).  Этот  Колдун  настолько
сильный экстрасенс, что понимает галактический интерлинг без пе-
ревода, и я мог,  по  словам  Ниобе,  разговаривать  с  ним  без
транслингатора. Вообще иерархия в племенах Пирены довольно любо-
пытна - здесь верхнюю ступеньку занимает не  физически  сильней-
ший, а обладающий наиболее выраженными парапсихологическими спо-
собностями.  Учитывая, что все пирениты в той или  иной  степени
владеют экстрасенсорикой, такое не удивительно.
     Всё это я знал и без консула: готовясь к экспедиции, я  ос-
новательно разобрался в психопотенциальных возможностях абориге-
нов. А они были огромны. Статичный патриархальный уклад их почти
миллионнолетней истории не  позволил  пиренитам  развиваться  по
технологическому пути, а повёл их по бесконечной дороге  медлен-
ной эволюции парапсихологических наклонностей.  К счастью,  этот
путь хоть и создал из пиренитов экстрасенсориков, но эволюциони-
ровавшие вместе с психикой физиологические особенности организма
не позволяли направлять психоэнергию вовне. Не будь такого огра-
ничения, пирениты давно бы правили  Галактикой.  Матушка-природа
лишний раз показывала, что не допустит бога над  собой.  И  если
какой-то вид она чем-то щедро одаривала, то  всегда  можно  было
найти, чем она его жестоко обделяла.  Человечеству достались не-
померное  честолюбие,  рациональное  мышление    и    логическое
восприятие мира, позволившие владеть и управлять материей. Пире-
нитам - величие духа и тайны сознания, но абсолютное  равнодушие
к материальным благам.  Соприкасаясь с материальным  миром,  они
брали от него только то, что необходимо  для  поддержания  своей
физической оболочки.  Как и человечество обращалось к  духовному
лишь при наличии хоть минимального материального комфорта. Имен-
но это обстоятельство и сыграло огромную роль в том, что я  ока-
зался здесь.  Не будь Пирены, я бы никогда не отважился на ловлю
млечника.  Но консула я не  собирался  ставить  об  этом  в  из-
вестность. Как, впрочем, и никого другого.
     Пирена давно пережила свои геологические молодость  и  зре-
лость и вступила в предзакатный период спокойной тихой старости.
Когда-то мощные тектонические разломы превратились в щебневые  и
песчаные пустыни, перемежавшиеся бесконечными лёссовыми плато  и
рыхлыми породами  континентальных  осадочных  отложений.  Горные
кряжи выветрились и просели, почти все озёра и  впадины  занесло
илом,  и  только  хребет  Хэнэ  пока  ещё  противостоял  эрозии.
Поверхность Пирены выровнялась и,  обезводев,  сбросила  с  себя
растительность.  И жизнь отступила к берегам  ещё  сохранившихся
рек да немногих озёр.  Но с высоты пяти километров она совсем не
просматривалась: зелено-жёлтые листья местных растений сливались
с разводами серо-рыжеохристой почвы, и пейзаж планеты сверху на-
поминал марсианский ландшафт.  Даже реки, насыщенные до  предела
взвесью лёсса и осадочных  отложений,  имели  молочножёлто-бурые
цвета и не отблёскивали на солнце.
     Приземлились мы на песчаном берегу небольшого озера  Таньтэ
рядом с селением хакусинов, и птерокар сразу окружила восторжен-
ная толпа аборигенов. По-моему, единственное, что сближает пире-
нитов с людьми - это любопытство.  Но если  человек  смотрит  на
необычную вещь с утилитарной точки зрения, оценивая, что она со-
бой представляет, и стоит ли стремиться  заполучить  её  в  свою
собственность, то любопытство пиренитов  абсолютно  бескорыстно.
Мысль о том, что необычной, выходящей за рамки их патриархально-
го уклада вещью можно владеть и как-то ею пользоваться, им  чуж-
да.  Их цивилизация основана на чистом созерцании и осмысливании
увиденного.
     Хакусины помогли выгрузить из птерокара моё  снаряжение,  а
затем провели к Колдуну.  Колдун нас встретил, сидя  на  циновке
перед своей хижиной.  Пожалуй, и в племенах, где уважали  прежде
всего физическую силу, ему была бы уготована роль  вождя.  Высо-
кий, чуть ли не с меня ростом, грузный, в отличие от своих  соп-
леменников, с непомерно крупной головой  и  неподвижным  тяжёлым
взглядом чёрных глаз.
     - Здравствуй, Ниобе, - сказал он.  -  Приветствую  и  тебя,
тёмный человек.
     Транслингатор, заблаговременно прицепленный  мною  к  мочке
уха, мгновенно перевёл его слова.
     Ниобе с удивлением покосился на меня.
     - Здравствуй, Колдун, - сказал он. - Это - господин Бугой с
Земли. Он...
     - Знаю, - оборвал его Колдун и жестом предложил  нам  сесть
на циновки напротив себя.
     Мы сели.  Колдун смотрел мне прямо  в  глаза  пронизывающим
взглядом. Обычной улыбки аборигенов на его лице не было. Хорошо,
что полгода назад мне вживили в подкорку мозга электроды, и  те-
перь мой череп прикрывала экранирующая сетка.  Правда, экраниро-
вание предназначалось от другого, но не будь его сейчас, на моей
экспедиции можно было поставить крест.
     - Почему ты прячешь свои мысли? - напрямик спросил Колдун.
     - Я иду на опасную охоту, - также прямо ответил я.
     - На бабочек? - приподняв брови, удивился Колдун.
     Видно, все сведения обо мне он уже извлек из головы Ниобе.
     - Эта бабочка - хищный психофаг.
     Колдун задумался.  Похоже, транслингатор  достаточно  точно
перевёл ему смысл сказанного. Зато Ниобе недоумённо но уставился
на меня.
     - На Пирене таких бабочек нет, - наконец сказал Колдун.
     - Людей на Пирене тоже не было, - возразил я. - Но мы приш-
ли. Прилетит и млечник.
     Колдун вновь задумался.
     - Хорошо, - тяжело уронил он. - Все имеют  право  на  тайну
своих знаний. Что ты хочешь?
     - Я хочу купить у вас трёх выносливых долгоносов  и  нанять
проводника.
     - Я понимаю, что ты подразумеваешь под словами  "купить"  и
"нанять".  Но у нас так не делается. Мы делимся всем, чем можем.
Выбирай себе проводника, а он подберет из стада лучших животных.
     Я оглянулся. Полукругом нас обступила толпа аборигенов. Все
они доверчиво улыбались, и каждый готов был сопровождать меня.
     - Я полагаюсь на ваш выбор, - уклончиво  ответил  я.  Но  в
этом уступать Колдуну не собирался.
     Колдун помрачнел.
     - Когда ты уходишь? - спросил он.
     - Сейчас.
     По лицу Колдуна заходили желваки. Он встал.
     - Темны твои мысли, пришелец Бугой, - глухо сказал он. -  С
тобой пойдёт Тхэн.
     Он повернулся ко мне спиной и, не проронив больше ни слова,
скрылся в хижине.
     "Чёрт! - пронеслось у меня в голове. - Видно не так уж  бе-
зукоризненна сетка  экранирования,  как  мне  обещали!"  Холодок
страха заструился между лопатками. Но отступать было поздно.
     Тхэн оказался улыбчивым парнем с весёлым взглядом и  безза-
ботным характером.  Не мешкая, он привёл трёх тягловых  долгоно-
сов, мы навьючили на них экспедиционное снаряжение и, не  откла-
дывая, тронулись в путь.  Ниобе, вконец растерянный после нашего
странного, непонятного ему разговора с Колдуном, что-то невразу-
мительно бормотал на прощание, но мне было не до него.  Мне тоже
очень не понравился разговор с Колдуном, и я  спешил  как  можно
быстрее покинуть селение.  Поэтому я сухо попрощался с консулом,
напоследок ещё раз предупредив его, чтобы он не вздумал вызывать
меня по рации, или навещать на птерокаре.
     Провожали нас всем селением с весёлыми  шутками  и  добрыми
напутствиями.  Вначале я воспринял это благодушно, однако, когда
мы прошли уже километра три по берегу озера  и  достигли  истока
Нунхэн, а толпа всё не отставала, я понял, что "провожание"  мо-
жет затянуться до самого устья реки.  Причём на полном серьёзе -
из справочника мне был  хорошо  известен  благожелательный  нрав
аборигенов и их готовность оказывать помощь  вплоть  до  самопо-
жертвования. Тогда я поблагодарил всех и объяснил, что такое ко-
личество сопровождающих будет мешать мне охотиться  на  бабочек.
Слово "мешать" для пиренитов, как табу.  С многочисленными изви-
нениями они, наконец, отстали.
     И моя экспедиция началась.  Правда,  через  полчаса  нашего
продвижения вдоль узенькой здесь, как ручей, Нунхэн, нас  догнал
птерокар, медленно плывший на небольшой высоте. Консул высунулся
из фонаря и помахал мне рукой.  Но я состроил  зверское  лицо  и
погрозил ему кулаком.  Птерокар  поспешно  затрепыхал  крыльями,
набрал высоту и ушёл за горизонт.  Оставалось только  надеяться,
что этот идиот, страстно жаждущий общения со мной,  не  испортит
мне охоту.
     Наш путь вдоль реки был не из лучших.  Предгорье есть пред-
горье.  Крупный щебень, валуны, а чуть дальше от берега -  глыбы
потрескавшихся скал и крутые осыпи. Местами они подступали к са-
мой реке, и тогда приходилось брести по колено в холодной  воде.
К счастью, Нунхэн - река не быстрая и не сбивала с ног,  хотя  я
пару раз искупался с головой,  поскользнувшись  на  невидимых  в
мутной воде валунах.
     Тхэн дикой козой скакал по камням, радуясь, как  мальчишка,
для которого  подобный  способ  передвижения  был  самым  лучшим
развлечением.  Долгоносы шли подобно танкам на суставном ходу  в
маршброске по пересечённой местности - уверенно,  монотонно,  на
одной скорости.  Будь у меня восемь ног и такая же ориентация  в
пространстве, и я бы не спотыкался на каждом шагу, всмятку  раз-
бивая самовосстанавливающиеся бригомейские  кроссовки.  Пожалуй,
при такой ходьбе кроссовкам не хватит ночи, чтобы полностью  ре-
генерироваться. Хорошо, что я не поскупился и заказал их две па-
ры. За обувь, выращенную на Бригомее по спецзаказу, мне пришлось
выложить баснословную сумму, но,  право  слово,  кроссовки  того
стоили. Мало того, что они самовосстанавливались, они ещё и мас-
сировали ступни, снимали усталость и перерабатывали кожные выде-
ления.
     Но больше всего досаждала жара. Сухая, безветренная, от ко-
торой не помогало даже невольное купание.  Добровольно  же  оку-
наться в холодную, но ужасно мутную, как грязевой поток, воду не
хотелось.  Пот лил с меня ручьями. Единственным  утешением  было
то, что впадавшие днём в диапаузу местные насекомые  не  кружили
назойливо надо мной. Сил отмахиваться от них просто не было.
     Когда я вконец выбился из сил и стал отставать, то  крикнул
ушедшему вперед Тхэну, чтобы он остановил долгоносов, и тут же в
изнеможении рухнул ничком на осыпь. Тхэн подскочил ко мне, схва-
тил за руки, пытаясь войти в контакт с  моей  нервной  системой,
чтобы помочь мне прийти в себя и снять усталость. Но пуще жары я
боялся именно этого.  Рыкнув на  Тхэна  диким  зверем,  я  ногой
отшвырнул его, как котёнка.  Не хватало только, чтобы  он  таким
образом проник в моё сознание.
     - Запомни... - прохрипел я пересохшим горлом. - Прикоснове-
ние ко мне - для тебя табу!
     Тхэн сидел на корточках и испуганно смотрел на меня во  все
глаза.
     - Сахим, - пролепетал он, - я только хотел...
     - Даже если буду умирать, - отрезал я,  -  не  смей  прика-
саться ко мне!
     Отдышавшись, я хлебнул из термоса тонизирующего  напитка  и
поднялся.
     - Помоги мне, - примирительно буркнул я Тхэну, и  его  лицо
вновь озарилось улыбкой. Бог мой, какие великолепные слуги полу-
чились бы из пиренитов, если бы не их экстрасенсорика!
     Мы сняли часть груза с ведущего  долгоноса  и  распределили
его на двух других. Затем я достал спальник, сложил его вчетверо
и затолкал в ложбину между средне- и заднегрудью первого  долго-
носа.  Седло с виду получилось неплохим - даже со спинкой,  роль
которой выполняли атрофированные сочления подрезанных крыльев.
     Когда я взобрался на долгоноса и уселся в импровизированное
седло, челюсть у Тхэна отпала.  Никогда пирениты не использовали
долгоносов, как верховых животных.  Я поёрзал на спальнике, про-
веряя устойчивость.  Вроде бы ничего, только рукам ухватиться не
за что.  Тогда я отстегнул от тюка пару крепёжных полос и прито-
рочил их к атрофировавшимся сочлениям крыльев  наподобие  ремней
безопасности.
     - Трогай, - сказал я Тхэну.
     И наш маленький караван пошёл. Вид едущего верхом на долго-
носе человека привёл Тхэна в неописуемый восторг.  Он  заливисто
смеялся, забегал то с одной стороны долгоноса, то с другой, что-
бы поглазеть на меня с разных точек, восторженно хлопал себя  по
бедрам, приседал...  Но я мог дать голову на отсечение, что  сам
он никогда не усядется на моё место.  Вещи и действия, выходящие
за рамки обыденной повседневной жизни пиренитов, были  для  него
табу.
     Мне приходилось ездить на лошадях и  слонах  на  Земле,  на
длинноногах на Миснере, на бородавчатах на Истре, но всё это  не
шло ни в какое сравнение с ездой на долгоносах. Они были рождены
для верховой езды.  Плавный, постоянный ход, с небольшим покачи-
ванием, когда местность становилась  особенно  неровной.  Просто
чудо, а не животные!
     Наконец я смог посмотреть  по  сторонам.  Растительность  в
верховьях Нунхэн практически отсутствовала. Лишь изредка на ска-
лах встречались чахлые, почти безлистые кустики, да  на  пологих
берегах у воды некоторые валуны кое-где подёрнула тонкая  жёлтая
корка плесени.  Зато рыбы в реке было много. В редких заводях на
мелководье вода то и дело всплёскивалась, и  по  её  поверхности
расходились концентрические круги.
     Некоторое время я рассматривал в бинокуляры окружающие ска-
лы, но ничего интересного не обнаружил.  Потрескавшиеся граниты,
базальты, слоёные пироги карбонатных отложений.  Голые, выгорев-
шие на солнце, разрушенные эрозией.  Пирена была на миллиард лет
младше Земли, но отсутствие океанов, насыщавших  атмосферу  вла-
гой, не позволяло Пирене  наложить  макияж  из  почвы  и  расти-
тельности на свои морщины, и она быстро состарилась.
     Тхэн наконец оставил меня в покое и  теперь  бежал  впереди
каравана, неутомимо прыгая с камня на камень. Его босые ноги так
и мелькали, с одинаковым усилием отталкиваясь как от гладких ва-
лунов, так и от остроугольных камней свежих осыпей. В одном мес-
те он прыгнул на столь острый скол кварца, что, как мне  показа-
лось, край камня по щиколотку пропорол его ногу.  Но Тхэн словно
не заметил этого, продолжая прыгать с той же сноровкой.  Я вновь
надел на глаза бинокуляры, но даже при сильном увеличении следов
крови на камнях не обнаружил.  Рассмотреть же в мельтешении ног,
каким образом Тхэну удаётся не пораниться на острых камнях,  мне
не удавалось. Тогда я включил на бинокулярах запись изображения,
заснял бег Тхэна, а затем прокрутил его с замедленной скоростью.
Меня покоробило, когда я увидел, как острые  грани  камней  вон-
заются в ступни Тхэна, причём пару раз проткнув их насквозь. Но,
всмотревшись в его прыжки и даже застопорив кадр, на котором бы-
ла хорошо видна поверхность ступни, как раз после её  очередного
прокола насквозь, я ничего на ней не обнаружил! Да, пожалуй, его
ноги могли дать сто очков вперёд бригомейским кроссовкам...
     К полудню жара меня доконала. Не помогал и тонизирующий на-
питок, который я поглощал  с  методичностью  Ниобе,  хлеставшего
вчера водку.  Я впал в сумеречный транс  безразличия  и  апатии.
Окружающий монотонный пейзаж слился в глазах в однообразное  се-
рое марево, пышущее жарой, а русло  реки  превратилось  в  жерло
туннельной печи, по которому медленно сползал наш караван. Мысли
спеклись в единый ком бесконечного ожидания прохлады.  Наверное,
нечто подобное испытывают бедуины, пересекая  пустыню  на  своих
дромадерах.
     Вышел я из этого транса только под вечер, когда мы  наконец
покинули предгорье и выбрались на равнину.  Появившийся  горячий
ветерок мгновенно высушил пропитавшуюся потом одежду, и  те  се-
кунды прохлады, которые я испытал при испарении с рубашки  пота,
привели меня в чувство.
     Перед нами расстилалась бескрайняя глинистая  равнина,  по-
росшая пучками редкой остролистой травы.  Река,  подпитавшись  в
предгорье ручьями, стала  шире,  но,  выйдя  на  простор,  успо-
коилась.  Но по-прежнему воды её  были  мутны,  и  потому  изви-
вающееся по равнине русло больше походило на гладкую искусствен-
ную дорогу, чем на реку.
     - Стоп! - приказал я Тхэну. - Здесь мы устроимся на ночлег.
     Поскольку днём пиренские насекомые впадали в спячку, я  со-
бирался ловить их по утрам и вечерам, а днём  идти  вдоль  русла
Нунхэн.
     Чувствовал я себя окончательно разбитым.  Но всё  же  нашёл
силы, пока Тхэн развьючивал долгоносов, собрать фильтрующий  на-
сос и искупаться под его струей прямо в одежде.  Душ  из  чистой
тёплой воды освежил меня,  и  я  ощутил  себя  почти  человеком.
Естественно, пока я купался, Тхэн прыгал вокруг меня и  хохотал,
будто присутствовал на цирковом представлении.  Я окатил его во-
дой из шланга, что вызвало у Тхэна бурю неуёмного  восторга.  Но
когда я предложил ему искупаться,  он  категорически  отказался.
Чёрт поймёт их психологию!
     - Сахим кушать хочет? - спросил Тхэн меня, когда я выключил
насос.
     - Да, приготовь чего-нибудь, - кивнул я.
     Тхэн обрадовался, будто я щедро одарил его. Он залез по ко-
лено в реку, нагнулся и стал легонько похлопывать по воде  ладо-
нями.  Я с интересом принялся наблюдать. Через минуту Тхэн прек-
ратил шлёпать и тихо-тихо на одной унылой, свербящей в ушах ноте
засвистел.  А затем вдруг резко опустил руки в воду  и  одну  за
другой выбросил на берег пять крупных,  как  башмаки,  панцирных
многоножек, похожих на раков, только без клешней.
     - Кушайте, сахим, - предложил Тхэн, выбираясь из воды.
     Я посмотрел на копошащихся в траве многоножек, и  меня  не-
вольно передёрнуло.
     - Что, прямо живыми? - недоверчиво спросил я.
     - Они так самые вкусные! - заверил меня Тхэн.
     - Гм... А сварить их можно?
     - Можно, - кивнул Тхэн,  но  лицо  его  при  этом  выразило
неодобрение. - Но сырыми они вкуснее...
     - Тогда вари, - не согласился я. - В рыжем тюке найдёшь ко-
телок и печь.  Печь - это такой белый металлический ящик с проз-
рачной крышкой. Как ею пользоваться потом покажу.
     Тхэн собрал многоножек в охапку и, расстроенно качая  голо-
вой, пошёл к тюкам. Не нравилось ему моё решение.
     Я распаковал синий тюк и стал собирать автоматический сачок
для ночной ловли крылатых насекомых.  Установил на треноге пяти-
метровый шест со светильником, а затем долго настраивал гравита-
ционную ловушку на классическую форму крыльев парусников.  Как я
уже говорил, остальные насекомые меня не  интересовали.  Пока  я
возился с настройкой ловушки, солнце скатилось к горизонту, воз-
дух посвежел, и на свет божий из своих дневных убежищ начали вы-
ползать насекомые.  Откуда-то потянуло дымком,  и  я  оглянулся.
Тхэн давно распаковал тюк, достал из него  печь  и  котелок,  но
воспользоваться ими и не подумал. Развёл костёр и варил многоно-
жек в глиняной плоской посудине.  И откуда он её взял - ведь шёл
налегке?
     Я подошёл поближе.  Четыре тоненьких прутика каким-то чудом
поддерживали над костром глиняную чашу.  Костёр жадно лизал пру-
тики, но они стойко противостояли ему, словно  были  сделаны  из
металла.  Я заглянул в чашу. Чистая прозрачная вода кипела  клю-
чом.  А её откуда взял Тхэн? Если бы он включал фильтрующий  на-
сос, я бы слышал.  Да и никогда он сам насосом  пользоваться  не
станет...
     - Сейчас будет готово, сахим, - улыбнулся Тхэн и стал  бро-
сать в кипяток многоножек. Они тут же покраснели, что раки. Нет,
всё-таки много схожего у Пирены с Землёй.
     Я сел на землю и тут почувствовал, насколько устал.  Гудели
ноги, болели все мышцы, отвыкшие от физических нагрузок.  И сад-
нила кожа на лице и открытых солнцу местах рук.  Нет, она, как и
уверял консул, не обгорела - действительно,  в  спектре  Гангута
ультрафиолета почти нет, - а просто стала дубеть от жары и  вет-
ра.
     - Готово, сахим, - сказал Тхэн, спокойно опустил руку в ча-
шу, достал многоножку и протянул её мне.
     Я взял и чуть не обварился.  Пока я перебрасывал с руки  на
руку горячую многоножку и дул на неё, Тхэн снова как ни в чём не
бывало запустил руку в чашу, вытащил следующую многоножку и стал
её есть. От многоножки валил пар, но Тхэн не обращал на это вни-
мания, словно её температура была нормальной.  Ел он  многоножку
не спеша, аккуратно, но всю подряд вместе с хитином  и  внутрен-
ностями.
     Я не стал экспериментировать и следовать его примеру.  Раз-
лущил панцирь и осторожно попробовал мясо.  По цвету и вкусу оно
напоминало рачье, такое же сладковатое, белое, клейко-хрустящее.
Довольно вкусно, хотя и несолено.  Хорошо, что наши с пиренитами
вкусовые ощущения совпадают.  Но когда Тхэн  протянул  мне  сле-
дующую многоножку, я достал соль и посолил.
     - Будешь варить в следующий раз, - сказал я  и  бросил  ему
пакет приправы, - добавишь в воду щепотку соли и специй.
     - Хорошо, сахим, - покорно согласился Тхэн, хотя  в  голосе
его явственно прозвучали нотки неодобрения.
     Я съел трёх многоножек, Тхэн - двух.  Еды оказалось как раз
в меру.  Что-что, а норму еды  пирениты  чувствовали  чисто  ин-
туитивно, никогда не превышая её.  Нарвать плодов, или  выловить
рыбы больше, чем сможешь съесть, было для них невиданным  свято-
татством.
     - Навар пить будете? - предложил  Тхэн.  -  Хороший  навар,
вкусный.
     - Нет, спасибо. Я лучше вскипячу на печи чаю.
     Тхэн пожал плечами, снял чашу с огня голыми руками, напился
через край кипятку и снова опустил чашу на  огонь.  И  тут  чаша
расплеснулась по земле жидкой грязью, а  остатки  воды  затушили
костёр.  Чаша оказалась обыкновенным куском глины, чудом  сохра-
нявшим её форму. Я осторожно выдернул из земли один из прутиков,
поддерживавших чашу над огнем,  и  он  легко  переломился  между
пальцами.  Вот и верь после  этого  справочнику,  что  аборигены
Пирены не используют психоэнергию вовне!
     Пока я набирал фильтрующим насосом воду в чайник и  завари-
вал на печи чай, Тхэн мановением рук  нагнал  под  берег  с  по-
верхности реки ряску и накормил ею долгоносов.
     - Чай будешь? - на всякий случай предложил я, когда он сно-
ва подошёл ко мне.
     - Нет, сахим, - отрицательно покачал головой Тхэн.
     - Хакусины сами себя обеспечивают едой и питьем.
     Я пожал плечами и налил себе кружку.
     Смеркалось.  С реки потянул свежий ветер, и  равнина  стала
оживать.  То там, то здесь начали зажигаться огоньки светлячков,
проснувшиеся насекомые заверещали, застрекотали, запищали, стали
роиться в воздухе.  Какой-то совсем обнаглевший паук с кулак ве-
личиной вскочил мне на кроссовку и впился в  неё  хелицерами.  Я
брезгливо сбросил его на землю и раздавил. Затем отставил кружку
с чаем в сторону и достал из тюка баллончик  репеллента.  Что-то
мне не улыбалось, чтобы ночью по мне ползали насекомые.
     - Не надо, сахим, - остановил меня Тхэн. - Долгоносы  этого
не любят.
     Он взял прутик и очертил вокруг меня на земле квадрат  при-
мерно три на три метра.
     - Здесь вас никто не тронет.
     И он оказался прав.  Пока пил вторую кружку, я увидел,  как
два паука, один за другим бежавших ко мне, натолкнулись на черту
и тут же в панике устремились прочь.
     Когда я допил чай, стемнело окончательно.  На небе высыпали
звёзды, и я,  глядя  на  них,  представил,  как  в  безвоздушном
пространстве у самой кромки атмосферы Пирены прямо надо мной па-
рит стая Papilio galaktikos.  Если я правильно всё рассчитал, то
сейчас они атаковать не  будут.  Подождут,  пока  мой  охотничий
азарт притупится. Это должно произойти где-то в середине маршру-
та.
     Я встал, подошёл к мачте автоматического  сачка  и  включил
свет.  Что ж, поохотимся пока на местных ночных парусников. Если
они есть.
     Вернувшись,  я  расстелил  в  очерченом  Тхэном    квадрате
спальник и забрался в него.
     - Давай спать, - предложил я своему проводнику.
     - Спите, сахим, я лягу позже, - ответил Тхэн.  Подтянув под
себя ноги, он сел на землю и упёрся ладонями в колени.  Лицом он
повернулся в сторону предгорья, и его губы  беззвучно  зашевели-
лись.
     - Здравствуй, Колдун, - перевёл транслигатор,  уловив  нес-
лышные мне звуки. Тхэн посмотрел на меня и плотно закрыл рот. Но
своей напряжённой позы не изменил.
     "Всё ясно, - подумал я. Каждый вечер он будет так перегова-
риваться с Колдуном.  Это плохо. Не знаю, каким образом они  де-
лают, но как бы их переговоры не помешали моей охоте. А точнее -
не влез бы между мною и млечником Колдун..." Но здесь  я  ничего
поделать не мог.  Моего запрета на переговоры они бы не поняли и
не приняли - это их жизнь. Хакусины не консул, на которого я мог
прикрикнуть.
     Я перевернулся на другой бок и, хотя на сто  процентов  был
уверен, что этой ночью млечник не отважится  на  нападение,  всё
равно принял таблетку тониспада. Тониспад позволял хорошо отдох-
нуть, но в то же время сон становился обострённо чутким.  Теперь
на протяжении всей экспедиции мне предстояло каждый  вечер  гло-
тать эту гадость.
     Засыпая, я почувствовал, как биотраттовые рубашка  и  брюки
стали сжиматься и плотно облегать моё тело. Начиналась еженощная
переработка кожных выделений. Не представляю, как в обыкновенной
одежде, не раздеваясь, я смог бы провести на Пирене целых полго-
да.



                               3

     Как и следовало ожидать, за ночь в ловушку никто не  попал-
ся, хотя на земле под светильником я обнаружил около трёх десят-
ков мёртвых ночных мотыльков.  Видно сонм  бабочек  вокруг  све-
тильника привлек хищных насекомых, и они славно здесь  попирова-
ли.  Что же касается отсутствия парусников, то они, как правило,
в основном ведут дневной образ жизни.  Но встречаются и исключе-
ния, наподобие Ornithoptera monstre с Сигелы-2.  Впрочем,  этого
теплокровного ночного хищника с метровым размахом крыльев лишь с
большой натяжкой относят к насекомым, чаще  выделяя  в  одиозный
межкласс Insecta-Aves.
     Пока я собирал автоматический сачок,  Тхэн  поймал  большую
рыбу и запек её в глине.  Естественно, опять без соли и  специй.
Мы позавтракали и двинулись в путь.
     Второй дневной переход я перенёс легче, чем первый.  Может,
стал потихоньку акклиматизироваться, а может, просто потому, что
в этот день не шёл пешком, а всё время ехал верхом на долгоносе,
и мои силы расходовались только на борьбу с жарой и гулявшим  по
равнине знойным ветром.  Во всяком случае потел я меньше и в су-
меречное состояние не впадал, несмотря на то, что ландшафт  рав-
нины был ещё более однообразен, чем предгорья.
     Равнину мы прошли за четыре дня.  В сачок мне так ничего  и
не попалось, поэтому все дни были похожи друг на  друга.  Каждый
вечер я устанавливал сачок, каждое утро собирал его.  Каждый ве-
чер после ужина Тхэн, сидя на земле, застывал в прострации и вёл
переговоры с Колдуном.  И каждый день мой проводник кормил  меня
местной пищей, несолёной и пресной, В конце концов мне  это  на-
доело, и, когда он в очередной раз варил в своей неизменной чаше
разового пользования рыбу, я не выдержал и бросил в воду припра-
ву.  Вот тогда я впервые увидел, как аборигены  обижаются.  Есть
уху Тхэн отказался категорически. И долго насупленно наблюдал за
мной. как я ем.  Но когда я через  силу  выхлебал  всю  уху,  он
неожиданно повеселел. Оказывается, расстроило Тхэна не то, что я
своим необдуманным поступком лишил его ужина, а то, что  остатки
еды придётся выбросить! Похоже, соблюдение экологического равно-
весия было заложено в него чуть ли не на  религиозно-инстинктив-
ном уровне. Мне бы его заботы...
     На шестой день пути мы вступили на лёссовое плато, в  кото-
ром Нунхэн вымыла глубокое ущелье.  Здесь река стала уже, глубже
и ускорила свой бег.  Непрочные стены ущелья то и дело обрушива-
лись в воду, и Нунхэн, разлившись озером,  либо  промывала  себе
новое русло, либо водопадом преодолевала  естественную  плотину.
При этом вода настолько насыщалась взвесью лёсса, что напоминала
собой сточную канаву.  Стакан такой воды после отстоя был на две
трети заполнен осадком, из-за чего фильтры в насосе  приходилось
менять чуть ли не после каждого откачанного литра.  Если  бы  не
умение Тхэна расслаивать суспензию в своих  глиняных  чашах,  то
фильтров не хватило бы и на половину пути.
     Растительность, вновь исчезла - она просто не успевала уко-
рениться на постоянно подмываемых берегах. Но количество насеко-
мых осталось почти то же, правда, виды их изменились - появилось
больше жесткокрылых; а мохнатые  пауки  равнины  уступили  место
поджарым и гладким, с тонкими ногами. Удивляло и то, что рыба, и
довольно крупная, спокойно  существовала  в  клоаке,  в  которую
превратилась река.
     В первую же ночь на плато я,  наконец,  услышал  знаменитый
вой пиренского голого тигра, самого большого хищника планеты. На
всякий  случай  я  нащупал  в  кармане  рукоять  парализатора  -
единственного оружия, которое взял с собой, - но воспользоваться
им не пришлось.  Тхэн досадливо, словно отгоняя муху, махнул ру-
кой - и вой тигра стал удаляться.  Вообще было удивительно,  что
на Пирене практически отсутствовали млекопитающие, хотя эволюция
органической жизни во многом походила на земную.  Но в  какой-то
период развития большинство млекопитающих по неизвестным  причи-
нам вымерло, и осталось всего три вида хищников и около двух де-
сятков грызунов. Освободившееся место в экологической нише заня-
ли членистоногие, эволюционировавшие  до  невероятных  размеров,
как, например, долгоносы.  Существовало несколько теорий, объяс-
нявших такую замену, одна из которых не последнюю роль  отводила
аборигенам, якобы намеренно уничтожившим на заре своей цивилиза-
ции почти всех млекопитающих. На вопросу зачем это пиренитам по-
надобилось, теория ответа не давала, но одним из косвенных аргу-
ментов, на которых она базировалась, являлся сам факт  существо-
вания долгоносов.  Иначе, как искусственной селекцией на генети-
ческом уровне их появление на планете ничем не объяснялось.
     Переход через лёссовое плато превратился в сущий  ад.  Бук-
вально с первых же метров мне пришлось спешиться и помогать Тхэ-
ну вытягивать долгоносов на  крутые  сыпучие  осыпи.  Долгоносы,
вопреки первому впечатлению, оказались на редкость тупыми живот-
ными - их интеллект находился  на  уровне  тлей,  разводимых  на
своих плантациях муравьями.  Они могли часами месить осыпающийся
под ногами лёсс на одном месте, пытаясь  с  упорством  тараканов
преодолеть косогор только по прямому пути.  Кроме того, у долго-
носов напрочь отсутствовало  чувство  непредвиденной  опасности,
хорошо развитое у млекопитающих. Даже видя, что на их пути в ре-
ку рушится подмытая водой скала, они продолжали движение под па-
дающие обломки, и чувство самосохранения срабатывало лишь тогда,
когда какой-либо из отскакивающих камней не попадал в  них.  Тут
уж они удирали, не разбирая дороги.  В одном месте  только  пси-
хоэнергия Тхэна, с помощью которой он более часа  удерживал  на-
чавшую рассыпаться на наших глазах скалу, спасла караван от пог-
ребения под осыпью.
     Каторжный труд по преодолению лёссового плато сблизил  меня
с проводником.  О дружбе здесь вряд ли  можно  было  говорить  -
слишком разные у нас психология и интересы, - но чувство товари-
щества между нами определенно возникло. На стоянках словоохотли-
вый Тхэн постоянно болтал, с детской наивной непосредственностью
повествуя мне о своём нехитром житье-бытье.  О жене, о детях,  о
Колдуне; много рассказывал о долгоносах, о том, что  они  значат
для племени...  Кстати, последнего я так и не понял: ни раньше -
из справочника, ни теперь - из рассказов Тхэна. Долгоносов холи-
ли, лелеяли, но никогда не использовали в пищу или на каких-либо
работах.  Да и смешно было представить, что аборигены, с их вла-
дением психоэнергией, будут привлекать на тяжёлые физические ра-
боты животных.  Похоже, долгоносы занимали в племени место  свя-
щенных животных, наподобие коров в Индии.  Но и  это  не  совсем
верно, так как хакусины спокойно, без всяких предубеждений, пре-
доставили их для экспедиции.  Впрочем, вместо долгоносов, или на
равных с ними основаниях, могли пойти в качестве  носильщиков  и
сами хакусины (стоило мне попросить - так бы и было.  Другое де-
ло, что именно это меня и не устраивало - мне нужен  был  только
один абориген).  То есть, получалось, что долгоносы  занимали  в
племени абсолютно равное положение с аборигенами.  Учитывая уро-
вень их интеллекта, это выглядело весьма странно.
     Хоть многое я знал из справочника, но ещё больше  почерпнул
из рассказов Тхэна. Так, наконец, я понял, кем на самом деле яв-
ляется Колдун.  Оказывается, раньше он был таким же обыкновенным
хакусином, как и все остальные. Но, когда срок жизни предыдущего
Колдуна приблизился к концу, его по жребию выбрали на место вож-
дя. Вот только тогда, после смерти старого Колдуна, новый Колдун
начал претерпевать физиологические изменения, приобрёл известные
мне формы и стал отличаться от своих  сородичей.  Как  я  понял,
Колдун на самом деле не вождь (можно ли сказать  о  голове,  что
она - вождь рукам и ногам?), а хранилище знаний племени  и,  од-
новременно, парапсихологический связующий между всеми  хакусина-
ми.  Именно он принимает излишки сбрасываемой  аборигенами  пси-
хоэнергии, хранит её и передаёт тому, кто нуждается в ней допол-
нительно. Кстати, именно с помощью Колдуна Тхэн удерживал рушив-
шуюся на караван скалу.  Вообще без такого Колдуна не  обходится
ни одно племя.  Он и советчик, он и помощник, он и судья. Средо-
точие всего их мира.  В весьма приближённом понимании - пчелиная
матка в улье со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами.  Воз-
можность столь сильной зависимости Тхэна от Колдуна весьма  меня
обескуражила - это ломало все мои планы, -  но,  узнав,  что  их
связь не является постоянной, и мой проводник в обычной ситуации
вполне самостоятельная личность, не в пример общественным  насе-
комым, я успокоился.
     Как я ни спешил побыстрее пройти лёссовое плато  (не  хоте-
лось, чтобы млечник атаковал меня именно здесь, где пространство
маневра было ограниченно), потратили мы на его  преодоление  две
недели. Но, рано или поздно, всё когда-то кончается; кончилось и
плато, и мы вышли на обширную солончаковую пустошь.  Несмотря на
то,  что  берега  вновь  разлившейся  Нунхэн  покрывал  довольно
толстый слой нанесённого рекой плодородного лёсса, ничего  здесь
не росло.  Почва настолько пропиталась концентрированным раство-
ром сульфата натрия, что выдавливала его на поверхность, где  он
застывал на солнце белой, хрустящей под ногами  коркой.  Вода  в
реке приобрела горьковато-солёный вкус слабительного, и мне при-
ходилось в дополнение к обыкновенным фильтрам ставить  на  насос
ещё и мембранные.
     Нунхэн уже не  только  напоминала,  но  и  полностью  соот-
ветствовала сточной канаве.  Ил, выносимый на берега излучин ре-
ки, гнил, и над водой висел удушливый смрад разлагающихся  водо-
рослей и микроорганизмов.  Избегая его, мы зачастую удалялись от
берега на два-три километра. Почва здесь была похожа на бетон, и
лапы долгоносов дробно стучали по её поверхности, выбивая тонкую
незримую пыль, белесыми кристалликами  соли  оседавшую  на  наши
потные тела.  От этого моя кожа окончательно задубела, причём до
такой степени, что я, пожалуй, мог так  же  безбоязненно  совать
пальцы в крутой кипяток, как и Тхэн.  Впрочем, подобных экспери-
ментов я проводить не собирался, прекрасно  понимая,  что  не  в
дублении кожи дело.
     Насекомые практически исчезли, похоже, они, как и Тхэн,  не
переносили соли.  Зато рыба в реке так и кишела. Тхэн  рассказы-
вал, что раз в полугодие хакусины спускаются сюда на лодках  для
ловли тахтобайи - угреобразной рыбы, достигающей двух  метров  в
длину.  Кажется, это единственная рыба, которую аборигены вялят,
заготавливая впрок и нарушая тем самым свой же  закон  об  изли-
шествах пищи. То ли она отличается особым вкусом (зная неприхот-
ливость пиренян к еде и их экологические табу, я был уверен, что
это не так), то ли просто мясо тахтобайи содержит в себе необхо-
димые аборигенам белки и аминокислоты, отсутствующие в  их  пов-
седневной пище. Но не столько сам факт отлова рыбы впрок поразил
меня, как то, что хакусины добираются сюда  всего  за  два  дня.
Когда я переспросил Тхэна, не ошибся ли он,  мой  проводник  не-
доуменно пожал плечами и повторил, как маленькому  ребёнку,  что
хакусины добираются сюда на лодках.  Можно подумать,  что  после
такого объяснения, мне должно было стать всё ясно.  Впрочем, по-
размыслив, я представил, как хакусины при этом  используют  свои
парапсихологические способности, и всё стало на свои места. Поч-
ти.  Потому что, зная их потенциальные возможности, этот срок  в
таком случае был чересчур длителен.
     На солончаках меня ждала непредвиденная удача. Нет, и здесь
в автоматический сачок никто не попался.  Удача пришла с  неожи-
данной стороны.  Когда мы, огибая то ли пятую, то ли шестую зло-
вонную косу, в очередной раз удалились от берега, я заметил, как
над белесой, слепящей искрами мельчайших  кристалликов  сульфата
натрия почвой перемещается, беспорядочно мельтеша в воздухе, ку-
сочек блестящей слюды.  Честно сказать, вначале я принял его  за
кусочек целлофановой обёртки, гонимой ветром, и только минут че-
рез пять расплавленный жарой  мозг  слабо  возмутился  -  откуда
здесь, на Пирене, целлофан? Абсолютно индифферентно я поймал  на
прицел парализатора мельтешащий в глазах блеск и нажал на спуск.
При этом у меня было только одно желание - избавиться от  галлю-
цинации.  Но то, что я увидел, резким толчком вывело сознание из
дремотного созерцания. После выстрела блестящий кусочек слюды на
мгновение замер, а затем мягко спланировал на почву. Значит, жи-
вое существо - мёртвую материю ветер  бы  по-прежнему  продолжал
гнать над солончаками!
     Я уже говорил, что нюх у меня на парусников, как у  собаки.
И, хотя он в первый момент подвёл меня, сейчас я  был  уверен  -
парусник! Не останавливая долгоноса, я спрыгнул на землю и  пом-
чался к месту падения бабочки.
     Нашёл я её на белесой земле с трудом, но, когда  обнаружил,
обомлел.  Небольшая шестикрылая бабочка, абсолютно белая, с раз-
махом крыльев в полтора дюйма.  Крылья её отличались от  канони-
ческой формы парусников - ни одного острого  угла,  -  но  такое
вполне допустимо.  Их словно каллиграфически вырисовали плавными
извивами рукописной славянской вязи.  Конечно, парусник не отно-
сился к экземплярам экстра-класса - где-то  третий-четвёртый  по
шкале Мидейры, - но, если правильно замумифицировать, третий эс-
тет-класс ему можно было обеспечить. Я осторожно заключил бабоч-
ку в обездвиживающую её и непроницаемую для ветра  гравиловушку,
и только после этого приказал  обескураженному  моим  поведением
Тхэну разбить лагерь.
     Чтобы по всем правилам замумифицировать насекомое,  необхо-
димо не менее трёх дней напряжённой работы.  Впервые на Пирене я
развернул палатку, поставил в ней препараторский столики, с  ви-
дом триумфатора, водрузил на него ловушку с  пойманным  парусни-
ком. И приступил к священнодействию.
     Первым делом я осторожно приподнял парусника гравиполем над
поверхностью стола, а  затем,  медленно  вращая  верньер  тонкой
настройки, распрямил крылья.  Да, пожалуй, лучшей позой для него
будет "поза посадки на цветок" с полусогнутыми лапками,  вот-вот
готовыми коснуться цветка, и чуть наклоненными вперёд плоскостя-
ми крыльев, будто тормозящих полёт парусника перед  посадкой.  И
хоботок, хоботок обязательно вытянуть в струнку, словно парусник
собирается воткнуть его в нектарник. (Чёрт побери,  не  видел  я
здесь ни одного цветка! Может, мой парусник  -  некрофаг,  но  я
этого и знать не хочу.  В эстет-энтомологии всё должно быть кра-
сиво!)
     Я зафиксировал парусника и принялся рассматривать  его  под
микроскопом.  Чешуйки на крыльях представляли  собой  мельчайшие
прозрачные кристаллы тетрагональной формы с практически  симмет-
ричными гранями.  Перемещая окуляр по отношению к  осветительной
лампе, я попытался найти угол преломления света в чешуйках,  при
котором бы достигалась дисперсия. Однако мои глаза так и не уви-
дели цветовой радуги дисперсного света,  а  неожиданно  получили
световой удар отражённого.  Минут на десять я  ослеп.  Когда  же
световой шок прошёл, я, трясущимися от предвкушения открытия ру-
ками, уменьшил яркость освещения на два порядка и стал более де-
тально рассматривать чешуйки парусника.  Прозрачные четырёхгран-
ные пирамидки чешуек обладали аномальным  оптическим  свойством:
они не преломляли свет, зато под  определённым  углом  плоскость
кристаллов полностью отражала его.  Ай да парусник! Это же скры-
тый эффект парусника экстра-класса! Световой убийца.  Достаточно
сфокусировать отражённый свет в одной точке, как объект,  попав-
ший в фокус, ослепнет навсегда.
     Я понял, что поза, придуманная мною  паруснику,  никуда  не
годится.  Если я хочу получить экземпляр экстра-класса, то вруч-
ную мне не справиться. И хоть я не любил при мумификации пользо-
ваться техникой - ручная работа  своей  филигранной  незавершён-
ностью придаёт бабочке вид живой, что  сродни  искусству,  в  то
время как автоматика, в своём  стремлении  к  абсолюту  линий  и
форм, мертвит насекомое, превращая его в муляж, - пришлось  рас-
паковать компьютер и подключать его к работе.
     Восемнадцать часов компьютер манипулировал с парусником, по
миллидолям изгибая его крылья, чтобы совместить отражённый  свет
всех чешуек в фокус.  Наконец он закончил работу. Шесть  крыльев
парусника были выгнуты странным цветком, неподобающим  по  форме
летящему насекомому. Но эффект превзошел все ожидания. Под каким
бы углом сверху не падал свет на крылья, он собирался в двадцати
метрах впереди насекомого в испепеляющий фокус. Видно, не прав я
оказался в первоначальной оценке свойств граней  чешуек.  Разные
грани у них выполняли разные функции, иначе бы получилось четыре
фокуса.  Вероятно, отражающей была лишь одна грань, а три другие
всё же преломляли свет и направляли его через четвёртую,  совме-
щая с отражённым, потому что сила светового потока обладала  та-
кой мощью, что даже на расстоянии двух метров поток прожег  дыру
в пологе палатки. Представляю, что делается в фокусе, рассчитан-
ном компьютером!
     Дальше я работал с парусником вручную, освещая  его  только
снизу.  Кропотливо придавая его телу вид  атакующего  хищника  с
плотно прижатыми к брюшку лапками и вытянутыми в струнку  усика-
ми, я просидел за препараторским столиком почти сутки.  И только
убедившись, что достиг совершенства в позе парусника  вплоть  до
изгиба последней шерстинки на брюшке, я включил систему  автома-
тической консервации насекомого.  Ионизированное облучение убило
в его теле всех бактерий  и  обезводило  клетки.  А  затем  тело
Luminis mori - я назвал его так - было залито в  тор  гиперпроз-
рачного полибласта.  Когда полибласт окаменел, я собственноручно
наклеил на поверхность тора на пути отражённого светового потока
рассеивающую линзу. При демонстрации на Земле я её уберу.
     Возился я с парусником трое бессонных суток, а четвёртые  -
отсыпался.  Проснулся совершенно разбитым - как никогда вымотала
меня мумификация парусника в полевых условиях,  -  но  при  этом
блаженно счастливым.  Выпил кофе, пополам с Тхэном съел зажарен-
ного целиком какого-то грызуна, похожего на  тушканчика,  и  мы,
собрав лагерь, снова тронулись в путь.
     Несмотря на жару и усталость, душа моя пела.  Коллекция по-
полнилась ещё одним уникальным экземпляром экстра-класса.
     Но самым уникальным в моей коллекции будет млечник. Я был в
этом абсолютно уверен.



                               4

     Два месяца пролетели, как один день.  Казалось  бы,  каждый
день растягивался до бесконечности, минуты пиренской жары  прев-
ращались в часы, когда мерцающее сознание зацикливалось на одном
желании - быстрейшем наступлении вечерней прохлады,  однако  от-
сутствие событий нивелировало пройденный путь, и жара  сплавляла
все дни в единый ком знойного кошмара. Я чувствовал, что начинаю
тупеть.  Однообразие дней, упадок моральных  и  физических  сил,
несмотря на достаточно калорийную пищу, постепенно низводили ме-
ня до состояния болвана. Я превратился в подобие кибера с унылой
монотонной программой.  Мои действия дошли до автоматизма:  соб-
рать утром сачок для ночной ловли, позавтракать, навьючить  дол-
гоносов; затем весь день потеть, либо сидя верхом на  долгоносе,
либо вытягивая караван на крутых осыпях; а вечером снова ставить
сачок, развьючивать животных, ужинать...
     Чтобы окончательно не отупеть,  я  стал  по  вечерам  вести
дневник, но помогало это  слабо.  Измученный  дневным  переходом
мозг с трудом ворочался, требуя отдыха.  И я, часто махнув рукой
на записи, укладывался спать.
     За это время мы преодолели более трети пути, пересекли  еще
одно лёссовое плато и вышли в долину  среднего  течения  Нунхэн.
Здесь в реку впадало несколько притоков, и она, по-прежнему  ос-
таваясь мелкой, раскинулась в ширину чуть  ли  не  за  горизонт,
изобилуя многочисленными островами  нанесённого  лёсса.  Великая
Река текла по долине спокойно и неторопливо, но её вялый ход был
обманчив.  Раз в пять-семь лет острова полностью перекрывали  ей
путь, и тогда река меняла своё русло.  Массы воды устремлялись в
долину, сметая всё на своём пути. Иногда новое русло Нунхэн ухо-
дило за сотни километров от старого, и практически вся долина на
аэровидеосъёмке напоминала собой  поверхность  старого  мёртвого
дерева с содранной корой, под которой усердно потрудились древо-
точцы.
     Острова и берега густо поросли высокой травой, кое-где даже
виднелись кусты и низкорослые деревья. Я с недоумением оглядывал
окрестности. Когда Ниобе показывал мне видеозапись места в сред-
нем течении Нунхэн, где он поймал свою "скорбящую вдову", берега
реки были абсолютно голыми.
     В этот вечер мы разбили лагерь в  рощице  редколистных  де-
ревьев, дававших какую-никакую тень. Пока я устанавливал автома-
тический сачок, Тхэн развьючил долгоносов и отпустил их пастись.
При этом он, как всегда, разговаривал с животными, предупреждая,
чтобы они далеко не отходили от лагеря,  потому  что  неподалёку
бродит тигр.  Вообще мой проводник постоянно что-то бурчал  себе
поднос, обращаясь то к долгоносам, то к реке, то  к  траве,  де-
ревьям, солнцу, пустыне... Причём разговаривал он так, будто вёл
диалог, а я просто не слышал собеседника.  Вначале пути это меня
веселило и развлекало, но потом я  привык  и  перестал  обращать
внимание.
     Закончив установку сачка, я достал из спальника дневник  и,
насилуя себя, записал свои координаты,  километраж  сегодняшнего
пути, дневную температуру и атмосферное давление, хотя  все  эти
данные автоматически отмечались на моём запястном календаре. Но,
как ни силился, описать безликий день у меня не  хватило  фанта-
зии. Тем временем Тхэн поймал хрящевую черепаху, собрал каких-то
трав и кореньев и сварил суп.  И я был чрезвычайно ему  благода-
рен, когда он, позвав меня ужинать, прервал мои мучения.
     Наученный горьким опытом, я теперь наливал суп в  отдельную
миску и только тогда солил его. Тхэн на словах не возражал, хотя
каждый раз неодобрительно качал головой.
     Мы уселись по разные стороны костра и стали есть.  Я - лож-
кой из своей миски, а Тхэн - прихлёбывая суп через край глиняной
чаши.
     - Сахим, - проговорил Тхэн, - давайте переберёмся на другой
берег. Я высмотрел здесь хороший брод. С острова на остров...
     - Зачем? Там что, бабочек больше?  -  спросил  я  чисто  из
чувства противоречия.  Я и сам собирался где-то здесь  переправ-
ляться на тот берег, потому что километрах в ста вниз по течению
на этом берегу находилось селение племени нухолосов.  А встреч с
аборигенами я намеренно избегал.
     - Долгоносы устали, - сокрушённо покачал  головой  Тхэн.  -
Потёртости у них на спинах от груза. Им отдохнуть надо, раны за-
лечить...
     Здесь мой проводник был прав.  Местами хитиновый панцирь на
спинах долгоносов протёрся до мяса, и хотя с помощью  Тхэна  жи-
вотные успевали за ночь нарастить новый, был он тонким,  некреп-
ким и за день перехода вновь протирался насквозь.
     - А почему для этого надо переходить на другой берег?
     - На том берегу в двух дневных переходах есть селение.
     Я поперхнулся и закашлялся.  Как - на том берегу? Неужели я
до такой степени вымотался, что стал путаться в карте? Ни  слова
не говоря, я достал карту и развернул её.  Нет,  всё  правильно.
Селение нухолосов находится на нашем берегу.  Не верить карте  я
не мог, но, зная Тхэна, ему тоже.
     - Здесь что, два селения? - спросил я.
     - Почему - два? - теперь уже удивился  Тхэн.  -  Селение  в
этой долине одно. И живут в нём нухолосы.
     - А откуда ты взял, что оно на том берегу?  На  моей  карте
селение на нашей стороне реки.
     - Было здесь, сахим, - согласился Тхэн. - Ещё двадцать дней
назад было. Теперь селение за рекой.
     Я недоуменно поднял брови.
     - Почему?
     - Скоро Нунхэн будет искать себе новый путь. И потечёт там,
где раньше жили нухолосы.
     "Понятно... - подумал я. - Теперь  многое  понятно.  В  том
числе, и почему на аэровидеосьёмке консула берега реки  голые  и
пустынные.  Видно поймал своего парусника консул как раз  в  тот
момент, когда Нунхэн изменила русло Так сказать, на новых  бере-
гах..."
     - Это тебе Колдун сказал?
     - Да, сахим. Он разговаривал с Колдуном нухолосов.
     - И как скоро река изменит свой путь?
     - Скоро, сахим. На третью ночь.
     Я прикинул в уме.  Хороша ситуация, нечего сказать! Продол-
жая идти вдоль берега, мы как раз попадём под наводнение на мес-
те бывшей деревни. Если мы уже не в его зоне.
     - Спроси у Колдуна, вот здесь, где мы сейчас находимся, во-
да нас не накроет?
     Тхэн рассмеялся.
     - Зачем тревожить Колдуна по пустякам? Я и сам знаю, сахим.
Река начнёт поворачивать вон там. - Он махнул рукой вниз по  те-
чению. - Видите большой остров с деревьями?
     - Значит, нам здесь ничего не грозит?
     - Ничего, сахим.
     Я задумался.  Идти сейчас вперёд не имело смысла, а  переп-
равляться на другой берег - нельзя.  Оставалось одно:  переждать
наводнение здесь. Я вновь развернул карту и, сверив на запястном
календаре хронометраж пройденного пути с его разбивкой по карте,
убедился, что опережаю график, составленный  ещё  на  Земле,  на
трое суток. Маловато. Сидеть здесь придется минимум неделю, пока
новое русло Нунхэн более-менее установится и уровень воды норма-
лизуется. Значит потом нужно будет увеличивать либо скорость ка-
равана, либо время дневных переходов, чтобы войти в график. Пря-
мо сказать, перспектива невесёлая...
     Я вспомнил, с каким напряжением мы штурмовали второе лёссо-
вое плато, и понял, что такого темпа могу не выдержать. А если в
этот момент меня атакует млечник? И тут до меня, наконец, дошло.
Идиот! Нет, кажется я действительно отупел до маразма. Изматывая
себя непосильными нагрузками, лишь бы только не выбиться из гра-
фика, я тем самым облегчаю млечнику его задачу. Ведь он только и
ждет, когда я вымотаюсь до изнеможения,  чтобы  взять  меня  без
всякого сопротивления! Конечно,  соблюдение  графика  играет  не
последнюю роль в моём предприятии, но не  ценой  же  собственной
жизни навёрстывать просроченное время.  Так  легко  из  охотника
превратиться в дичь.
     - Решено, - сказал я Тхэну. - Завтра ставим здесь палатку и
отдыхаем. Шесть дней.
     - Может всё-таки пойдем в селение, сахим? - несмело предло-
жил Тхэн.
     - Нет.  Бабочки не любят жить рядом с населёнными пунктами,
- на ходу выдумал я причину.
     Тхэн рассмеялся.
     - Это, наверное, у вас, людей, - сказал он. - Мы  живём  со
всем живым в дружбе.
     - Знаю, - кивнул я. - Но бабочка,  на  которую  я  охочусь,
обитает не на Пирене. А я говорю о ней.
     Тхэн пожал плечами, загасил костёр и, взяв с земли мою пус-
тую миску, пошёл её мыть.  Я не стал ждать, когда он вернётся  и
усядется у погасшего костра с лицом истукана, чтобы вести  пере-
говоры с Колдуном, забрался в спальник, принял таблетку тониспа-
да и закрыл глаза.
     Этой ночью у меня страшно разболелась голова.  Меня бросало
то в жар, то в холод, я метался во сне,  как  в  бреду.  Экрани-
рующая сетка, как мне казалось, раскалилась  добела,  сжигая  на
голове кожу и волосы, а электроды вольтовыми  дугами  испепеляли
мозг. Руки сами собой тянулись к голове, чтобы сорвать сетку, и,
если бы не действие тониспада, четко разграничивавшего в  созна-
нии реальность происходящего и фантасмагорию  сна,  возможно,  в
припадке боли я бы неосознанно и сорвал с себя сетку.  Но стоило
только рукам прикоснуться к голове, как я просыпался.
     Тхэн, почувствовав, что со мной творится неладное, почти не
спал.  Пару раз он подходил ко мне, шептал успокаивающие  слова,
но прикоснуться ко мне не осмелился. В конце концов он сел рядом
со мной на землю и просидел весь остаток ночи не смыкая глаз.
     Наутро я проснулся с  тяжёлой,  как  с  похмелья,  головой.
Умылся, выпил кофе и поставил палатку.  Отдыхать, так  отдыхать.
Похоже, переутомление, накапливавшееся во мне, выплеснулось про-
шедшей ночью.  Как на финише у стайера, отдавшего все силы  дис-
танции. Но до моего финиша было ещё далеко... Если только голов-
ная боль не имела другой причины.
     Я попросил Тхэна, чтобы он оградил палатку от нашествия на-
секомых, установил в ней кондиционер и выставил  температуру  на
двадцать градусов.  И, право слово, чуть не замёрз  -  настолько
привык к одуряющей пиренской жаре.
     Закуклившись в спальник я всё утро пролежал в прохладе  па-
латки, пытаясь дрёмой компенсировать кошмарную ночь,  но  уснуть
так и не смог.  Кофе меня  взбудоражил,  нормальная  температура
вернула ясность мысли, и я понял, что пора.  Пора  готовиться  к
встрече с млечником.

     Ближе к полудню я выбрался из палатки и  увидел,  что  Тхэн
спокойно спит прямо на земле на самом солнцепёке.  Чуткости  его
сна можно было позавидовать.  Куда там мне с патентованым тонис-
падом! Стоило только посмотреть на Тхэна, как он тут  же  открыл
глаза и поднял голову.
     - Сахим чего-то хочет? - спросил он.
     - Да. Начнём расставлять силки для млечника.
     Брови Тхэна удивлённо взлетели.
     - Сейчас?
     - Сейчас.
     - Но, сахим, жара началась. Все бабочки спят.
     - Млечник не спит, - сказал я. - Да и ваши бабочки  не  все
впадают в дневную диапаузу. Ты помнишь, когда я поймал парусника
на солончаках? В полдень.
     Возразить Тхэну было нечего. Он встал.
     - Вьючить долгоносов? - спросил он.
     - Не надо, - отмахнулся я и  впервые  за  время  экспедиции
стал развязывать красный тюк.  Достав из тюка рюкзак, я загрузил
в него пять гильз локальной пространственной свёртки и взял  ло-
пату. - Бери рюкзак и пошли.
     Тхэн поднял рюкзак, попытался нести его за лямки  и  так  и
эдак, но по-всякому было неудобно, и  тогда  он,  не  мудрствуя,
взгромоздил рюкзак на голову.  Я рассмеялся и помог  ему  надеть
рюкзак на плечи.  Такой способ переноски, как и  всё  необычное,
вызвал у Тхэна бурный восторг, и он  долго  по-детски  счастливо
похохатывал, идя за мной вдоль реки. А потом замурлыкал нехитрую
песенку о том, как мы идём, как солнце светит, как  река  течёт,
как трава растет...
     Эта песня в разных вариациях, в зависимости  от  того,  что
видели перед собой глаза моего проводника, сопровождала меня всю
экспедицию. Но в отличие от заунывных песен земных караванщиков,
её мелодия была много веселей.  Оно и понятно. Как  ни  привычна
для бедуинов пустыня, но впереди их ждал оазис с другой  жизнью,
и они заводили бесконечные песни на одной ноте, чтобы  скоротать
путь от одного оазиса до другого.  Для Тхэна же вся его  знойная
планета была средой обитания, его оазисом с нормальной для пире-
нитов пятидесятиградусной температурой. И он пел от радости жиз-
ни и своего неугомонного характера.
     Мы прошли километра полтора вверх по течению. Здесь, выбрав
небольшой пригорок, я взошёл на него  и  оглянулся  на  палатку.
Пожалуй, достаточно. Я воткнул лопату в землю.
     - Копай. Глубина ямы должна быть около метра. - Я глянул на
Тхэна. - Ну, тебе по грудь.
     Тхэн взял лопату и принялся её недоуменно рассматривать.  Я
улыбнулся, отобрал у него инструмент и показал,  как  нужно  ко-
пать.  И опять меня ждал взрыв весёлого изумления. Тхэн выхватил
у меня лопату и рьяно принялся за дело.
     - Рюкзак сними! - фыркнул я.
     Тхэн оказался способным учеником.  Работал он как землерой-
ный автомат, и буквально через десять минут достиг нужной глуби-
ны.
     - Достаточно, - остановил я его, чувствуя, что он настроил-
ся прокопать Пирену насквозь. - Вылезай.
     Тхэн выбрался из ямы,  и  я  замерил  её  метровой  гильзой
пространственной свёртки. Глубоковато. Придется земли подсыпать.
     - А теперь засыпай, - приказал я, опустив гильзу  в  яму  и
держа её за верхний конец.
     Глаза проводника полезли на лоб.
     - Зачем? - изумился он.
     - Засыпай! - рявкнул я.  Гильза была тяжёлой, и держать  её
на весу было нелегко. - Только осторожнее...
     Когда Тхэн почти полностью засыпал яму, я  отобрал  у  него
лопату и сам закончил дело, утрамбовав напоследок землю  ногами.
Из засыпанной ямы торчал только торец гильзы с маленькими усика-
ми антенн.  Придирчиво осмотрев нашу работу, я чуть подогнул ан-
тенны в сторону палатки и только тогда вкрутил  в  торец  гильзы
активатор.  До самого упора, пока глазок на нём не замигал зелё-
ным светом.
     - Порядок. - Я отряхнул ладони и встал  с  колен.  -  Пошли
дальше.
     И повёл Тхэна теперь уже прочь от  реки.  Гильзы  следовало
вкопать  так,  чтобы  в  охватываемый   ими    сектор    свёртки
пространства попадала палатка.  Честно говоря, не верил  я,  что
гильзы сработают в нужный  момент  и,  главное,  успеют  накрыть
млечника.  В лучшем случае у меня будет пять секунд, а разгонное
время энергетического выброса гильз составляет три  с  половиной
секунды.  То есть для нажатия кнопки мне остаётся всего  полторы
секунды, причём это только в том случае, если я замечу  млечника
в самый момент его появления.  Поэтому я не очень рассчитывал на
гильзы, надеясь только на то, что свою другую  роль  -  провока-
ционную - они сыграют.
     Вторую гильзу мы не вкапывали.  Тхэн поставил её на указан-
ное мною место, и она сама легко,  как  раскалённый  стержень  в
масло, вошла в землю.  Теперь понятно, почему аборигены не знают
лопат.
     Когда я, стоя на коленях, подгибал усики антенн и вкручивал
в торец гильзы активатор, нас вдруг на мгновение  накрыла  тень.
Словно птерокар неслышно, на бреющем полёте пронёсся  над  нами.
Это было столь неожиданно, и столь непривычно  для  безоблачного
неба Пирены, что мне показалось, будто нас  атакует  млечник.  Я
прыгнул в сторону, откатился и выхватил парализатор.  И  увидел,
как метрах в десяти  над  нами,  аритмично  взмахивая  крыльями,
стремительно скользит парусник "скорбящая вдова".  Двигался  он,
как и все большие чешуекрылые, скачками,  прыгая  в  воздухе  из
стороны в сторону.
     Я выстрелил в него раз, другой, но не  попал,  и  парусник,
выйдя из зоны досягаемости, скрылся за прибрежными деревьями.
     - Чёрт! - выругался я и в сердцах стукнул рукоятью  парали-
затора по  земле.  Нужно  было  выставить  парализатор  на  рас-
сеивающий луч, а не стрелять узконаправленным.
     - Плохо, сахим, - мрачно изрёк Тхэн. Он стоял метрах в пяти
от меня, скрестив руки на груди. Впервые я видел его в такой по-
зе, да ещё без улыбки. - Когда вестница смерти появляется  днём,
это не к добру.
     Он вдруг резко повернулся ко мне спиной и застыл.
     - Ну вот, - глухо сказал он. - И Колдуну что-то не  нравит-
ся. Завтра днём он будет здесь.
     Я встал с земли, отряхнул с одежды пыль и с сожалением пос-
мотрел вслед скрывшемуся паруснику.  И только тогда до меня дош-
ло, что сказал проводник.
     - Как - завтра? Ещё на солончаках ты говорил, что хакусинам
туда добираться два дня!
     - Я говорил правду, сахим. И именно сейчас моё племя на со-
лончаках ловит тахтобайю.
     Я совсем оторопел.
     - Ну и что? Ведь отсюда до солончаков в  три  раза  дальше,
чем от них до вашего селения!
     - Это не имеет значения, - невозмутимо обронил Тхэн. -  Где
мы будем ставить следующую гильзу, сахим?
     Я внимательно посмотрел на своего проводника.  Кажется, со-
бытия начинали развиваться в ускоренном темпе. Может, и к лучше-
му, что мне не удалось подстрелить  "скорбящую  вдову".  Похоже,
времени на её мумификацию у меня не было бы.
     - Идём, - сказал я.
     Остальные три гильзы мы поставили глубоко в долине, окружив
палатку полукольцом.  Когда мы  вкапывали  четвёртую  гильзу,  я
неосмотрительно выпил всю воду из фляги, и оставшийся путь изны-
вал от жажды. Не знаю, то ли сегодняшняя жара оказалась чересчур
сильной и для Тхэна, то ли его  обеспокоил  неожиданный  дневной
разговор с Колдуном, или появление вестницы смерти выбило из ко-
леи, но он уже не пел, движения его стали вялыми, и он еле плёл-
ся за мной, спотыкаясь на каменистой почве.
     Хорошо, что я утром догадался поставить чайник с  кипячёной
водой в палатку.  За время нашего отсутствия вода охладилась,  и
я, ввалившись в палатку, жадно выхлебал ее прямо из  носика.  И,
как подкошенный, рухнул на спальник. Каждой клеткой обезвоженно-
го организма я чувствовал, как вода, словно в сухой песок,  впи-
тывается в меня, насыщая блаженной влагой.  И, когда она,  нако-
нец, полностью пропитала всё  тело  и  выступила  на  иссушенной
солнцем коже испариной, я  испытал  острый  пароксизм  безумного
счастья.  Как от наркотика. Не нужно мне было больше  ничего  на
свете.
     И в самый момент моего чудесного воскрешения снаружи донёс-
ся сдавленный крик, а затем глухой звук упавшего тела.  Находясь
ещё в полуобморочном состоянии, я высунул голову из палатки. Так
и не сняв рюкзак, Тхэн навзничь лежал на земле, широко  раскинув
руки. Глаза его были закрыты, и, похоже, он не дышал.
     - Тхэн! - позвал я.
     Мой проводник никак не отреагировал.
     - Что с тобой, Тхэн?
     Я выбрался из палатки. Никакой реакции. Чёрт, неужели пире-
нита тоже может хватить тепловой удар?
     Я протянул к нему руку, но тут же отдёрнул её. Чего-чего, а
тактильного контакта с экстрасенсориком я не мог допустить  даже
в такой ситуации.  Дрожащими руками извлек  из  заднего  кармана
брюк металлизированные экранирующие перчатки, надел их и  только
тогда положил руку на грудь Тхэна.  Сердце аборигена билось нор-
мально, лёгкие работали замедленно, но спокойно.  Он будто спал.
Непослушными в перчатках пальцами я поднял Тхэну  левое  веко  и
вздрогнул.  Чёрный глаз аборигена тускло и неподвижно смотрел на
меня.  У человека при обмороке или тепловом ударе  глаза  обычно
закатываются, но физиология пиренитов была для  меня  тайной  за
семью печатями. Можете у них так и должно быть?
     - Тхэн, ты меня слышишь?
     Я осторожно потрепал его по щеке.  И опять никакой реакции.
Левое веко так и осталось открытым, но, как мне показалось, глаз
смотрел на меня вполне осмысленно.  Вот только его  выражение...
Никогда я не видел у Тхэна такого застывшего, холодного взгляда.
Если бы он был человеком, я бы сказал, что его разбил паралич.
     Не зная, что делать, я взял котелок; спустился к реке,  за-
черпнул воды и, вернувшись, вылил ему на голову. Но и это не по-
могло.  Словно я вылил воду на труп. Вода скопилось в глазницах,
и было жутко видеть открытый глаз, наполовину погруженный в мут-
ную лужицу.  Я провёл рукой перед лицом Тхэна. Лужица в глазнице
дрогнула, и радужка последовала за рукой. Всё-таки я не ошибся в
своём предположении, и он действительно меня видит. Но что с ним
теперь делать? Перетащить куда-нибудь в тень?
     Я попытался сложить его раскинувшиеся по земле руки,  чтобы
удобнее было тащить тело, однако это неожиданно оказалось не та-
ким простым делом. Если бы Тхэн не дышал и не смотрел на меня, я
бы подумал, что имею дело с трупом.  Впрочем, и  это  не  совсем
верно.  Руки хоть и с трудом, но всё же гнулись, застывая, как у
куклы, в любом положении.  Вот это  вообще  было  непонятно.  Не
по-людски.
     Кое-как, с трудом преодолевая сопротивление  одеревеневшего
тела, я посадил Тхэна и уже собирался перетаскивать в  тень  па-
латки, как вдруг он забился в моих руках в ужасной  судороге.  Я
даже отпрыгнул в сторону от неожиданности.  Страшно и  непонятно
заиграли, забугрились с огромной скоростью все его мышцы, однако
сам он при этом был неподвижен, оставаясь в том положении, в ко-
тором я его посадил.
     Судорога прекратилась так же внезапно, как и  началась.  И,
наконец, Тхэн медленно повернул голову и посмотрел на  меня.  От
его жуткой кукольной позы и пустого одноглазого взгляда по спине
у меня пробежали мурашки.
     - Тхэн... - выдавил я.
     Он не ответил.  Левый глаз смерил меня сверху вниз, и  лишь
тогда правое веко дрогнуло, и второй глаз стал  медленно  откры-
ваться.  Также неторпливо, расслабляясь, опустились  руки,  чуть
согнулась спина, и тело Тхэна приняло  нормальный  вид  сидящего
пиренита.  Лишь застывшее лицо и неподвижный взгляд красноречиво
говорили, что последствия непонятного припадка полностью не  ис-
чезли. И неизвестно, когда пройдут.
     Около часа я пытался разговорить Тхэна, заставить его  ска-
зать хоть слово.  Но вcе мои ухищрения разбивались, как о глухую
стену. Он сидел, подобно изваянию, вперившись в меня тяжёлым не-
мигающим взглядом.  Я чувствовал, что он меня понимает, но то ли
не может, то ли почему-то не хочет отвечать.
     В конце концов я оставил его в покое и, поскольку уже начи-
нало вечереть, принялся готовить ужин. Как я понял, рассчитывать
на то, что Тхэн, как всегда, накормит меня, не приходилось.
     Впервые на Пирене я сварил суп из земных концентратов. Пока
я ходил за водой, включал насос и возился у печи, Тхэн не  отры-
ваясь наблюдал за мной,  не  по-человечески  поворачивая  голову
чуть ли не на сто восемьдесят градусов.
     Суп я разлил в две миски.  Одну поставил  перед  Тхэном  на
землю, положил ложку; а сам сел напротив и стал есть из другой.
     - Попробуй, - предложил я ему. -  Конечно,  сублимированный
суп уступает по вкусу натуральному, но столь же калориен.
     К моему удивлению Тхэн осторожно взял  миску,  потом  ложку
(никогда до этого он ложкой не пользовался, - обычно ел  руками,
а юшку выхлёбывал через край) и стал есть. Явно копируя меня. Но
получалось у него плохо.  Суп выплёскивался не только из  ложки,
но и изо рта, растекаясь по рукам, бороде, груди, обливая  ноги.
Когда он вычерпал весь суп, пожалуй, только  спина  осталась  не
забрызганной.
     - Пойди, искупайся, - посоветовал я ему, собирая посуду.
     Тхэн и не подумал пошевелиться.  Но, когда я понёс  грязную
посуду к реке, он встал и, покачиваясь, неуверенно  двинулся  за
мной. Словно никогда до этого не ходил.
     Я вымыл посуду и снова посоветовал ему искупаться.  И опять
он никак не отреагировал на мои слова. Стоял и молча наблюдал за
мной.  При этом я заметил, что радужки у него  намертво  застыли
посреди глазных яблок, и если ему нужно было куда-то посмотреть,
то он просто поворачивал голову.  Как андроид с жестко  установ-
ленными фотоэлементами.
     Я включил насос и окатил Тхэна водой из шланга.  Он  пошат-
нулся и чуть было не упал. Но не от неожиданности - он даже глаз
не закрыл, когда в них попала струя.  Просто напор воды  нарушил
его равновесие.
     Мне очень хотелось забраться в  палатку,  чтобы  хоть  одну
ночь выспаться по-человечески, но я пересилил себя и, как  обыч-
но, расстелил спальник на земле. И, так как заговаривать насеко-
мых в эту ночь было некому,  опрыскал  всё  вокруг  репеллентом.
Вернувшиеся в сумерках с пастбища долгоносы жалобно заскулили и,
недовольно взбрыкивая, ушли в ночь.
     "Как бы не разбежались", - привычно подумал я. Впрочем, ка-
жется, теперь это для меня не имело никакого значения.
     Приняв две таблетки тониспада, я лёг на спальник вверх  ли-
цом.  Так лучше всего было наблюдать за Тхэном и не упускать его
из виду.
     Тхэн долго стоял метрах в пяти от меня, чётким силуэтом вы-
рисовываясь на фоне звёзд, но затем всё-таки сел. Спиной к реке,
лицом ко мне.  Как видно, вести сегодня переговоры с Колдуном он
не собирался.
     Две таблетки  тониспада  позволяли  отдыхать,  не  закрывая
глаз.  Я словно раздвоился. Почти весь мозг  спал,  бодрствовала
лишь та его часть, которая ещё  в  реликтовые  времена  среднего
карбона заставила моих земноводных пращуров в  поисках  спасения
от хищников выбраться из воды и утвердиться  на  суше,  а  потом
весь последующий эволюционный период охраняла от исчезновения. Я
знал, что сплю, но одновременно с этим видел над  собой  звёзды,
реку в ногах, колышущуюся от ветра траву и застывшую чёрную тень
моего проводника.  Чувство опасности необыкновенно обострилось и
будило меня даже от неслышного пролёта одиночных ночных  насеко-
мых, изредка с дури залетавших в опрысканную  репеллентом  зону.
Но потом сознание расстроилось, и впервые  на  Пирене  я  увидел
сон.
     Я сидел в утлой лодке на корме, а на её носу  стоял  Колдун
хакусинов и сверлил мой мозг тяжёлым недобрым взглядом.
     - Что ты сделал с Тхэном? - жестко спросил он, и в моей го-
лове вспыхнула разрастающаяся точка боли.
     - Я не трогал Тхэна, - ответил я, но не услышал своего  го-
лоса.
     Не услышал его и Колдун.
     - Не молчи, тёмный человек, продолжал жечь словами мой мозг
Колдун, - раздувая огонёк боли. - Не прячься от  меня.  Я  знаю,
что ты меня слышишь.
     - Твой Тхэн заболел! - беззвучно закричал я. - И я здесь ни
при чём!
     - Так что ты сделал с Тхэном? Почему я его не чувствую?!  -
терзал меня Колдун.
     Боль стала невыносимой. Ещё мгновение, и её пожар взорвался
бы ядерной вспышкой.
     - Прекрати!!! - заорал я и вскочил. И едва успел отбить тя-
нувшуюся к моей голове руку Тхэна.
     - Что тебе?! - стоя на коленях, крикнул я в темноту его ли-
ца. - Я предупреждал, чтобы ты не вздумал ко мне прикасаться!
     Мои слова не оказали на него никакого  действия.  В  слабом
свете далеко установленного от нас  светильника  автоматического
сачка я увидел, как его руки вновь потянулись ко мне.  И тогда я
рванул из кармана парализатор и выстрелил.
     Тхэн застыл с протянутыми руками,  а  затем  медленно,  как
статуя, завалился на бок с деревянным стуком.  Я  стёр  холодную
испарину с лица, отдышался и подождал, пока  бешено  колотящееся
сердце не успокоится. И только затем оттащил застывшее в парали-
че тело Тхэна в сторону.
     - Запомни, - сказал я, нагнувшись над ним. - сейчас я уста-
навливаю на парализаторе максимальную мощность.  И если  ты  ещё
раз попытаешься прикоснуться ко мне, то будешь мёртвым.
     Поправив сползшие с рук металлизированные перчатки, я  вер-
нулся к расстеленному на земле  спальнику.  Теперь  можно  спать
спокойно. До утра Тхэн был полностью обездвижен.
     Но спокойно уснуть мне не удалось.  Не успел я улечься, как
из тьмы равнины донёсся перепуганный визг  долгоносов,  и  земля
задрожала от их бешеного галопа. А затем все звуки ночи перекрыл
леденящий душу торжествующий рёв пиренского голого тигра, опове-
щавшего окрестности об удачном окончании своей охоты.



                               5

     Я  встал  с  первыми  лучами  солнца,  приготовил  нехитрый
завтрак из земных концентратов, поел, выпил кофе и накормил  уже
пришедшего в себя Тхэна.  Между нами возникло  чувство  взаимной
настороженности, но если я, стараясь не упускать  проводника  из
вида, подглядывал за ним исподтишка, то он продолжал  откровенно
пялиться на меня, нимало не скрываясь.  Однако  попыток  прикос-
нуться ко мне больше не предпринимал.
     Прикинув в уме, что трёх гильз пространственной свёртки бу-
дет достаточно, чтобы замкнуть кольцо вокруг палатки, я загрузил
их в рюкзак и вскинул его на плечи.
     - Идём со мной, - предложил я Тхэну. Упускать проводника из
вида я не собирался ни на секунду.
     К моему удивлению Тхэн встал и последовал за мной.
     Возле первой намеченной мною точки мы наткнулись на полови-
ну  туши  долгоноса,  облепленную    копошащимися    насекомыми.
Пиренская жара сделала своё дело буквально за несколько часов, и
от туши тянуло тошнотворным смрадом разлагающегося мяса. Выбитые
на каменистой почве следы уцелевших  долгоносов  вели  от  места
трагедии вниз по течению. Кое-где в пыли просматривались и отпе-
чатки когтистых лап пиренского голого тигра,  последовавшего  за
долгоносами.
     Зайдя с наветренной стороны от туши. я выбрал место с  пес-
чаной почвой и принялся копать.  Землекоп из меня оказался ника-
кой, и я потратил около часа, пока достиг нужной глубины. Конеч-
но, без скользящих по ручке  лопаты  металлизированных  перчаток
дело пошло бы быстрее, но снимать их я не собирался. Ни днём, ни
ночью. Этой ночью они спасли меня от тактильного контакта с Тхэ-
ном, когда я отбил протянутую ко мне руку.
     Пока я копал, Тхэн сидел на  земле  под  всё  усиливающимся
солнцепёком и не сводил с меня взгляда.  Он-то сидел, а я, обли-
ваясь потом, копал, прекрасно понимая, что заставить сейчас  это
делать Тхэна мне не удастся.
     На вторую гильзу я потратил два часа.  Жара стала невыноси-
мой, хотелось побыстрее установить гильзу, вернуться в лагерь  и
забраться в прохладу палатки, но я намеренно сдерживал себя, ко-
пая медленно, неторопливо, сберегая силы.  Млечник мог появиться
в любую минуту.
     Именно на этой яме я понял, что переоценил свои силы, решив
за сегодня установить три гильзы.  На третьей я  упаду  и  стану
лёгкой добычей млечника. Поэтому, активизировав вторую гильзу, я
жадно допил из фляги остатки воды и под эскортом Тхэна  вернулся
в лагерь.  Но, как ни манила прохлада палатки, сел  в  её  тени,
боясь упустить из вида своего проводника.
     Первым делом я всыпал порошок тонизатора в чайник и  напил-
ся. От жары это не помогло, но, по крайней мере, водный баланс в
организме восстановило.
     Тхэн потоптался напротив и тоже сел.  Похоже, и он не соби-
рался спускать с меня взгляда. И тут я увидел его ступни. Крова-
вое месиво, а не ноги.  Что-то изменилось в организме моего про-
водника; если раньше острые камни и колючие шипы были ему  нипо-
чём, то теперь они превратили его ноги в кровоточащие раны. Хотя
по его поведению, по тому, как он шёл, можно было подумать,  что
его раны не приносят боли и совершенно ему безразличны.  Я  пос-
мотрел на землю. Цепочка кровавых следов тянулась от Тхэна в до-
лину, где мы ставили гильзы. А вот потеря им крови мне совсем ни
к чему.  Слишком много я вложил в экспедицию, чтобы из-за  такой
мелочи она бездарно провалилась.
     - Сиди, как сидишь, - приказал я, достал аптечку, обработал
его раны и заклеил подошвы пластырем.  Действовал я  чрезвычайно
осторожно, всё время наблюдая за Тхэном, чтобы он  не  попытался
коснуться меня. Но он не воспользовался моментом, прекрасно соз-
навая, что моя реакция сейчас гораздо быстрее его.
     Закончив санацию ран, я с  нескрываемым  сожалением  бросил
перед Тхэном свою вторую пару бригомейских кроссовок.
     - Обувайся.
     Тхэн посмотрел на лежащую перед ним обувь,  перевёл  взгляд
на мои ноги и стал послушно напяливать кроссовки. Нет, не так уж
безразлично он относился к своему телу.  Раны, видимо,  всё-таки
досаждали.
     Непривычный к обуви, он потратил на натягивание кроссовок с
полчаса.  Всё это время я стоял рядом и наблюдал. Когда  же  он,
наконец, справился со столь непростой для себя задачей,  я  взял
пустой чайник и пошёл к насосу.  Под  неусыпным  надзором  Тхэна
сменил фильтры, искупался в одежде под струей, смыв с себя пот и
пыль земляных работ, а затем набрал полный чайник  воды.  И  уже
собирался возвращаться в тень палатки, как мое внимание привлек-
ла стремительно перемещающаяся на горизонте точка.  Словно катер
летел по самому обрезу воды и неба.  Чёрт, неужели консул всё же
нарушил мой запрет и решил навестить меня ? Только этого не хва-
тало!
     Я надел на глаза бинокуляры и поймал в них точку.  Нет,  не
катер Ниобе стремительно разрезал воды  Великой  Реки.  В  утлой
лодке моего сна мчался ко мне Колдун  хакусинов.  Лодка  шла  со
скоростью глиссера, почти не касаясь воды, но никаких приспособ-
лений для этого у неё не было.  На носу  лодки  в  грозной  позе
стоял Колдун и смотрел на меня недобрым пронзительным  взглядом.
И я мог поклясться, что видел он меня так же отчётливо, как и  я
его в бинокулярах.
     Вдруг его взгляд сместился чуть в сторону, и выражение лица
стало меняться с калейдоскопической быстротой. Грозная решимость
уступила место недоумению и непониманию, которые тут же  перешли
в отвращение и открытую неприязнь.  Лодка  внезапно  вильнула  и
против всяких законов физики унесла Колдуна за ближайший остров.
Причём Колдун так и остался  непоколебимо  стоять  на  её  носу,
словно силы инерции для него не существовало.
     Я растерянно сорвал с глаз бинокуляры  и  оглянулся.  Тхэн,
встав с земли, ковылял в бригомейских кроссовках к  берегу.  Его
взгляд, наконец оторвавшийся от меня, был устремлен  на  остров,
за которым скрылась лодка Колдуна.
     Больше никаких особых событий в этот день не произошло.  До
самого вечера мы с Тхэном сидели друг напротив друга и играли  в
гляделки.  Лучше получалось у Тхэна, так как  я  только  изредка
бросал на него взгляды, лишь бы не упустить из поля зрения.
     Чтобы как-то снять изнуряющую сознание жару и заставить го-
лову нормально работать, я изготовил сухой лёд и, по кубику бро-
сая его в чайник, протирал ледяной водой лицо и затылок. Это хо-
рошо помогало, хотя такой варварский метод грозил простудой  при
пятидесятиградусной жаре.
     Вечером я вскрыл два саморазогревающихся пакета со  свиными
лангетами, мы поужинали, и я лег спать, приняв снова две таблет-
ки тониспада. Долгоносы так и не вернулись в лагерь - то ли, по-
теряв с Тхэном контакт, они почувствовали себя вольными животны-
ми, то ли просто тигр загнал их далеко в долину. Но мне было уже
всё равно, что с ними станется.
     Эта ночь прошла более спокойно, чем  предыдущая.  Хотя  мне
опять приснился Колдун. Но на этот раз сон был коротким, и обжи-
гающая боль не сверлила мозг.
     - Я знаю, пришелец Бугой, что ты  меня  слышишь,  -  сказал
Колдун.
     Лицо его было угрюмым и злым.
     - Тхэна нет. Он умер, - продолжал он. - Тот, кто сейчас ря-
дом с тобой - не Тхэн.  Я не знаю, есть ли твоя вина в том,  что
произошло. Ты прячешь свои мысли. Но, если ты виноват...
     И в этот момент сон оборвался.  Глухой удар далеко за гори-
зонтом разбудил меня.  Тхэн, не шевелясь, сидел на своём  месте;
стрекотали цикады, сияли звёзды, но что-то в долине  изменилось.
Какой-то необычный шум доносился от реки.  Еле различимые  шипе-
ние, бульканье, клёкот...  И тут я вспомнил, что  сегодня  ночью
Нунхэн должна прорвать сооруженную ей же плотину из лёсса и уйти
в долину выбирать новое русло. Значит, свершилось...
     За ночь уровень воды в реке понизился, и она  отступила  от
берега метра на три, обнажив илистое топкое дно. Появилось много
новых островов, а старые, ещё выше поднявшись над водой, кое-где
соединились перешейками. Липкая жижа обнажившегося дна не позво-
ляла подойти к обрезу воды, и пришлось к насосу подключать пяти-
метровый гофрированный шланг и забрасывать его в реку. Если вода
отступит ещё дальше, придется лезть в прибрежную тину, так,  как
более длинного шланга не было, да и этот просто чудом оказался в
экспедиционном снаряжении.
     Включив насос и умывшись, я непроизвольно бросил взгляд  на
остров, за которым вчера скрылась лодка Колдуна.  Что же  Колдун
почувствовал, чем же его так сильно напугал Тхэн, если он,  явно
настроенный на решительный и непримиримый разговор со  мной,  не
только отказался от встречи, но и в панике бежал за остров?
     В тине на берегу острова я заметил наполовину погруженное в
воду бревно.  Странно, но таких больших деревьев я до сих пор на
Пирене не встречал.  Чтобы получше рассмотреть его, я нацепил на
глаза бинокуляры и понял, что никакое это не бревно, а  перевёр-
нутая, полузатопленная лодка Колдуна.  Медленно перемещая взгляд
по берегу острова, я обнаружил и самого Колдуна. Его мёртвое те-
ло, почти полностью погруженное в воду, медленно-медленно, то  и
дело цепляясь за дно, останавливаясь, перемещалось вдоль берега,
влекомое течением.  Вот, значит, почему мой второй сон был столь
кратким...
     Почувствовав за спиной движение, я сорвал с глаз бинокуляры
и обернулся.  Тхэн встал с земли и напряженно смотрел на остров.
Он тоже видел тело Колдуна, и не нужно ему было для этого  бино-
куляров.
     "Хватит, - понял я. - Хватит кривить душой перед самим  со-
бой. Если пользоваться терминологией рыболова, то млечник загло-
тил наживку.  Но вместо живца попался на голую  блесну.  Вот  уж
третий день он голоден.  И больше не выдержит". Я был почти уве-
рен, что теперь, просто так, тихо, он  с  крючка  не  уйдёт.  Но
стопроцентной гарантии дать не мог.
     Я внимательно посмотрел на Тхэна.  Лицо его осунулось,  под
кожей на теле выступили вены.  То одна, то другая мышца начинала
вдруг непроизвольно подёргиваться.  Я представил, как  вибрируют
его нервы от яростного метания в теле голодного млечника.
     На снимок млечника я наткнулся в видеожурнале "Научная  па-
рапсихология" лет десять назад.  Этот журнал не  входит  в  круг
моих интересов - его предложил мне мой комп-секретарь, выуживав-
ший из всей ежедневно выходящей в Галактическом  Союзе  информа-
ционной видеолитературы всё, что касается парусников, по принци-
пу автоматического сачка.  С тех пор я собрал обширнейший  мате-
риал о Papilio galaktikos и стал одним из редких специалистов по
этому опасному эстет-виду.  Но своих знаний никогда не  афиширо-
вал.
     История "знакомства" человечества с Papilio galaktikos, ве-
роятно, уходит в глубину веков, хотя тогда никто об этом не  до-
гадывался. Людей, подвергшихся нападению психофага, принимали за
одержимых или нервнобольных и, зачастую, возводили в разных  ре-
лигиях в ранг святых.  Не последнюю роль в этом играла  конечная
стадия контакта с млечником, когда Papilio  galaktikos,  высосав
всю психоэнергию человека, покидал мёртвое  тело,  и  окружающие
принимали бесплотный светящийся силуэт психофага за отлетающую в
рай душу с крылышками.
     Впервые синдром катастрофического нервного истощения (СКНИ)
описал невропатолог Марк Ли из Земного Корпуса Мира, наблюдавший
его у аборигенов Целитеры.  Нервная система аборигенов  Целитеры
на порядок уступала по  своей  сложности  человеческой,  поэтому
СКНИ протекал у них стремительной бурно, в  течение  всего  двух
недель.  Целитерцы, обладавшие чрезвычайно уравновешенным и спо-
койным характером, медлительные, с заторможенной реакцией, вдруг
становились буйно помешанными и за две недели сгорали в  нервном
припадке.
     Описание симптомов болезни поступило в журнал "Вестник  га-
лактической медицины" вместе  с  извещением  о  смерти  её  пер-
вооткрывателя.  Патологоанатомическое  заключение  гласило,  что
Марк Ли скончался от открытой им же болезни. Это известие вызва-
ло обеспокоенность в медицинских кругах Галактического Союза,  и
в целях предупреждения  эпидемии  на  Целитеру  была  направлена
группа микробиологов для выявления возбудителя болезни. Возбуди-
теля микробиологи не обнаружили, да и случаи заболевания СКНИ на
Целитере как-то сами собой сошли на нет.  Однако статья Марка Ли
наделала много шуму. Из разных уголков освоенной Вселенной стали
поступать  сведения  об  аналогичных  случаях  заболеваний,  чьи
симптомы весьма напоминали описанные Марком  Ли,  с  непременным
летальным исходом вследствие полного разрушения нервной системы.
Скорость протекания заболевания у разных рас зависела только  от
сложности нервной системы, и, поскольку возбудителя СКНИ  так  и
не обнаружили, было выдвинуто предположение о  волновом  психот-
ропном воздействий на сознание.  Гипотеза подтверждалась сообще-
нием некоторых специалистов, наблюдавших покидающую тело "душу с
крылышками". Вначале на эти сообщения не обращали внимания, счи-
тая их досужими домыслами излишне религиозного медицинского пер-
сонала, пока не появился снимок  Papilio  galaktikos,  сделанный
патологоанатомом Егором Цумице, работавшим в клинике Армии  Спа-
сения  на  Апротавии-III.  Снимок  принёс  Цумице  мировую   из-
вестность, но радовался он  ей  недолго,  также  скончавшись  от
СКНИ.
     Вот тогда и заговорили о волновом психофаге, паразитирующем
на нервной системе гуманоидов.  Однако изловить его, а, тем  бо-
лее, исследовать, никому не удавалось, поскольку, внедрившись  в
психику гуманоида,  он  представлял  собой  бесплотную  волновую
субстанцию, неотделимую от сознания её носителя.  И только после
смерти поражённого субъекта, покидая его для перехода в n-мерное
пространство, психофаг на мгновение обретал обособленную псевдо-
материальную энергетическую структуру, по  странному  совпадению
похожую на прекрасного лучезарного Papilionidae. Но не всегда. В
случае опасности (а ловушек для млечника изобрели предостаточно)
он, минуя стадию энергетической структуры, просто переселялся  в
нервную систему одного из незадачливых ловцов.
     Сведения о психофаге, собранные воедино,  выглядели  устра-
шающе. Чуть ли не как угроза всему разумному в Галактике. На са-
мом деле статистические данные показывали, что в год  происходит
не более пятидесяти случаев  нападения  психофага.  Это  на  сто
двадцать триллионов гуманоидов Галактическото Союза.  По сравне-
нию с жертвами сонной болезни, до открытия СКНИ,  стоявшей  пос-
ледней по количеству летальных исходов в списке неизлечимых  за-
болеваний и уносящей ежегодно несколько тысяч жизней, такое  ко-
личество выглядело смехотворным.  При этом сонная болезнь, вызы-
ваемая Trypanosoma gambience, была локализована ареалом перенос-
чика возбудителя - мухой Цеце, и это облегчало поиск методов ле-
чения.  В то время как ареалом млечника,  по-видимому,  являлась
вся Галактика (хотя некоторые исследователи, в том числе  и  мой
горячо нелюбимый профессор Могоуши, ограничивали его место  оби-
тания всего несколькими звёздными секторами),  что  делало  неп-
риемлемыми традиционные методы изучения смертельно опасных забо-
леваний.  Поэтому начатые  при  открытии  СКНИ  широкомасштабные
исследования лет через пять были свёрнуты, (финансирование прек-
ращено, и проблемой Papilio galaktikos стали заниматься исключи-
тельно энтузиасты.
     Вроде меня.  Но я со своими выводами  никого  не  знакомил.
Во-первых, потому, что официальная наука не признавала без аргу-
ментированных доказательств абсурдных с её точки зрения гипотез,
а во-вторых, меня страшила участь как первооткрывателей,  так  и
многочисленных авторов опубликованных гипотез, верно предугадав-
ших многие функциональные особенности Papilio galaktikos и  кон-
чивших жизнь в бреду катастрофического нервного истощения.
     Итак, мои предположения:

     1. Вид Papilio galaktikos, вопреки расхожему мнению,  разу-
        мен.  Это подтверждается тем, что он нападает только  на
        гуманоидов и никогда - на животных. Вероятно, он парази-
        тирует не на любой нервной системе, а  исключительно  на
        высокоразвитой, с образно мыслящим сознанием,  поскольку
        его жертвами становятся, в основном, гуманоиды с высоким
        интеллектуальным потенциалом.

     2. Млечник обладает чрезвычайно развитым чувством  самосох-
        ранения.  Находясь в своём, недоступном для нас n-мерном
        пространстве, он постоянно контролирует оттуда наши ком-
        муникационные сети и извлекает из них всю  информацию  о
        себе. Иначе никак не объяснишь случаи избирательного на-
        падения млечника на  некоторых  авторов  гипотез  о  его
        функциональных особенностях, происшедшие  с  учёными  на
        планетах, где раньше  появление  Papilio  galaktikos  не
        наблюдалось.

     3. Млечник, всё же, недостаточно умен, что, вероятно,  свя-
        зано с его паразитической сущностью, не позволяющей мыс-
        лить широко и делать далеко идущие  выводы.  Только  су-
        щество с ограниченными мыслительными способностями будет
        уничтожать  гуманоидов,  правильно  предсказавших    его
        функциональные особенности, и не тронет  авторов  ложных
        гипотез.

     На этих предположениях я и построил свой план ловли Papilio
galaktikos.  И ещё - на изобретённой недавно сетке  интактильной
психозащиты мозга,  стоящей  баснословную  сумму,  сравнимую  со
стоимостью боевого галактического крейсера.  И  ещё  -  на  уни-
кальной психике пиренитов,  которые  предпочтут  мгновенное  са-
моубийство интеллекта медленному поглощению их  сознания  хищным
психофагом.  И ещё - на субсидии гипермиллиардера Геориди,  пос-
кольку ни одна из  государственных  структур  не  смогла  бы  не
только выделить астрономическую сумму на финансирование экспеди-
ции, но и обеспечить полную тайну её  подготовки  и  проведения.
Впрочем, меценатов бы тоже не нашлось, если бы единственный  сын
Геориди, наследник гигантского  состояния,  три  года  назад  не
скончался в угаре катастрофического нервного истощения.
     Пока всё шло по моему плану.  Зная, что млечник не  покинет
тело Тхэна среди дня - его энергетическая структура не переноси-
ла потока фотонов, - я спокойно занялся своими делами. Свернул с
глаз долой палатку, чтобы не вводила меня в искушение, а  вместо
неё поставил тент.  Затем, решив всё-таки  установить  последнюю
гильзу пространственной свёртки, вскинул на плечо рюкзак и пред-
ложил Тхэну сопровождать меня.
     К моему удивлению, он отказался.  Точнее, никак не отреаги-
ровал на мои слова, продолжая неподвижно сидеть на земле.  Боясь
оставить его вне поля зрения, я решил, что ничего  страшного  не
произойдёт, если вкопаю последнюю гильзу неподалёку  от  лагеря.
Правда тогда вокруг лагеря, когда сработает ловушка,  образуется
искажённая сфера свёрнутого пространства с несколько измененными
физическими параметрами внутри себя.  Оставалось надеяться,  что
степень искажения только из-за одной  неправильно  установленной
гильзы будет несущественной.
     Я начал копать яму на берегу метрах в тридцати от лагеря, и
тут Тхэн впервые после припадка проявил интерес к моему занятию.
Он подошёл к рюкзаку, взял в руки гильзу и долго  её  рассматри-
вал.  А когда я установил гильзу и ввернул в неё активатор, про-
тянул руку к мигающему огоньку.
     - А вот это - не трогать! - приказал я и направил на  Тхэна
парализатор.
     Тхэн посмотрел на меня долгим неподвижным взглядом,  а  за-
тем, повинуясь, отошёл к тенту и вновь уселся на землю.
     Полдня я, тщательно и не торопясь, упаковывал  экспедицион-
ное снаряжение в тюки.  Аккуратность и скрупулёзность - одни  из
основных черт моего  характера.  Кроме  того,  неспешная  работа
отвлекала и успокаивала возбуждённую нервную систему. Я чувство-
вал, что сегодня вечером всё должно решиться.  Или - или. Или  я
поймаю млечника, или...
     Зато Тхэн стал проявлять признаки беспокойства.  Он уже  не
столь пристально следил за мной.  Вставал, снова садился, нервно
прохаживался по берегу, поглядывал на реку, но  больше,  задирая
голову, - на небо.  И мне казалось. что в его безразличных  гла-
зах, появилась тоска. Пустой, лишённый сознания мозг пиренита не
давал млечнику пищи.  Психофаг метался в нервной системе  Тхэна,
как в западне.
     Нервы и у меня пошаливали, хоть я и выпил с водой лошадиную
дозу тонизатора. Упаковав практически всё снаряжение, кроме све-
тильника автоматического сачка, я забрался под  тент,  но  нахо-
диться там долго без дела не смог.  Ещё задолго  до  наступления
вечера вылез из-под тента и попытался приготовить ужин.  Но, как
всегда бывает перед  каким-нибудь  ответственным  делом,  что-то
случается.  Мизерное, незначительное, словно специально происхо-
дящее для того, чтобы вывести тебя из  равновесия.  По  принципу
ложки дёгтя в бочке мёда.
     Моя СВЧ-печь отказалась работать. Полчаса я потратил на то,
чтобы выяснить причину неисправности, но так и не понял,  в  чем
дело. Зато вспомнил, что млечник относится к СВЧ-излучению точно
так же, как и к потоку фотонов.  И хотя печь была  экранирована,
видно она всё-таки чем-то досаждала психофагу, так как в простую
поломку я не верил.
     Попытавшись настроиться на философский лад - чему быть, то-
му не миновать, - я развёл костёр,  повесил  над  ним  чайник  и
поужинал консервами.  Тхэн есть отказался - оно и понятно, не та
пища нужна млечнику,  а  на  физиологические  потребности  мате-
риальной оболочки, в которой он находился, ему  было  наплевать.
Впрочем, в прямом смысле он вряд ли умел это делать.
     Вода в чайнике никак не хотела закипать.  То ли  я  слишком
высоко повесил его над огнем, то ли  просто  не  умел  разводить
костёр.  Но спешить мне было  некуда,  и  я  терпеливо  сидел  у
костра, изредка подбрасывая в огонь сухие ветки. Главное для ме-
ня сейчас - сохранять спокойствие. Ибо, следуя теории невезения,
за ложкой дёгтя в бочке мёда непременно  следовало  падение  бу-
терброда маслом вниз.  Хотя я всегда относился к последней  сен-
тенции с некоторым предубеждением: скажите пожалуйста, кто будет
есть бутерброд, даже если он упадет на землю маслом вверх?
     Вода закипела только с наступлением сумерек, когда я, нако-
нец, не жалея, подбросил в огонь большую охапку хвороста. Совер-
шенно неожиданно в лагерь вернулись долгоносы. Ноги у них подка-
шивались; они жалобно скулили, и жались  поближе  к  костру.  На
спине у одного долгоноса я заметил глубокие  борозды  от  когтей
тигра.  Только долгоносов мне сейчас и не хватало! Я  швырнул  в
них горящей головнёй, долгоносы шарахнулись в сторону, но далеко
не ушли.
     Осторожно прихлёбывая из кружки  горячий  чай,  я  проводил
взглядом быстрый экваториальный закат Пирены. С наступлением ве-
чера Тхэн успокоился, сел на землю, а  когда  на  небе  высыпали
звёзды, наконец открыл рот.
     - Господин Бугой, - спросил он неожиданно хорошо поставлен-
ным голосом, - так как вы всё-таки собираетесь ловить млечника?
     Сердце моё ёкнуло, но я не подал вида. Транслингатор молчал
- Тхэн говорил на чистейшем интерлинге, позаимствовав лексику  у
дикторов Галактического вещания.
     Я отхлебнул из кружки и лишь тогда сказал:
     - Вопрос поставлен неверно.  В нём две ошибки. Первая -  не
как я его собираюсь ловить, а на что.
     - Хорошо, - согласился Тхэн. - На что вы собираетесь ловить
млечника?
     - На его гипертрофированное чувство самосохранения,  -  как
можно более самодовольно заявил я. Только откровенная, неприкры-
тая наглость могла мне сейчас помочь. - Стоило  только  объявить
по Галактическому вещанию цель моей экспедиции, как млечник  тут
же заинтересовался моей персоной и последовал за мной.
     Некоторое время Тхэн молчал, переваривая мои  слова.  Затем
тем же ровным дикторским голосом поинтересовался:
     - А в чём же состоит вторая ошибка в моём вопросе?
     Я искренне рассмеялся.  Надеюсь, искренность у меня получи-
лась натуральной.
     - Ты употребил глагол "поймать" в будущем времени,  а нужно
- в прошедшем.   М л е ч н и к а  я  у ж е  п о й м а л, -  про-
говорил я с расстановкой. - Когда млечник понял, что  проникнуть
в мою психику ему не по силам,  он  атаковал  моего  проводника.
Откуда млечнику было знать, что пирениты - единственные в Галак-
тике гуманоиды, которые полностью владеют своей психикой, и  что
они предпочтут убить своё сознание, лишь бы  не  отдать  его  на
съедение тебе, Papilio galaktikos!
     На этот раз млечник замолчал надолго. Но когда он вновь за-
говорил, голос его звучал по-прежнему ровно и спокойно.
     - Вы извратили мой вопрос так, как вам это  выгодно.  Я  же
хотел узнать только то, что спросил.
     Что ж, в логике ему не откажешь. Здесь он прав.
     - Ну и что? - нагло заявил я.
     - А то, что пока я в этом теле, вам меня не достать.
     - А куда ты денешься? - фыркнул я. - Выйдешь из  тела,  как
миленький! Ни один абориген тебя к себе в  сознание  не  пустит.
Далековато ты от них, да и  силы  твои  на  исходе.  Они  проста
отшвырнут тебя, как котёнка, и ты снова очутишься в теле  Тхэна.
Да и будь ты в полной силе, на таком расстоянии  они  успели  бы
убить не только своё сознание, но и тело, чтобы ты не смог найти
в нём временного пристанища. Как это сделал вчера Колдун хакуси-
нов.  А единственный гуманоид на Пирене, в психике  которого  ты
мог бы восстановить свои силы, находится чересчур далеко отсюда,
чуть ли не на другой стороне планеты.
     - Остаётся ещё ваше сознание, - напрямик сказал млечник. Он
упорно величал меня исключительно на "вы". Что значит, обучаться
по телеканалу!
     - В мой мозг введены электроды защитной сетки, - с уничижи-
тельным презрением бросил я. - И если тебе удасться проникнуть в
мою нервную систему тактильным способом, то электроды  уничтожат
моё сознание. Вместе с тобой.
     - Не думал, что обо мне известно столь много, - ровным  го-
лосом проговорил млечник, словно сообщая сводку погоды. -  Упус-
тил я вас...
     - Не все разговоры людей поступают в коммуникационные сети,
- съехидничал я.
     - И всё же, каким способом вы собираетесь меня  поймать?  -
вернулся к началу разговора млечник.
     - Не надо прикидываться, будто ты глупее, чем на самом  де-
ле, - съязвил я.  -  Ведь  ты  при  мне  сегодня  изучал  гильзу
пространственной свёртки. Из кокона свёрнутого пространства тебе
не выбраться.
     - Следует понимать, что если...
     - На все твои если у меня есть парализатор! - грубо оборвал
я его и самодовольно похлопал себя по карману.
     - Именно об это я и говорю,  -  спокойно  заметил  млечник.
Мышцы на теле Тхэна ходили волнами, лицо дёргалось, как у припа-
дочного, и это абсолютно не вязалось с его голосом. На самом де-
ле млечник, наверное, орал от ужаса и безнадёжности, но  речевой
аппарат тела хакусина переводил его слова с монотонностью  авто-
мата. - Если вы выстрелите в меня сейчас, то я просто рассеюсь в
пространстве, и ваша охота закончится ничем.
     - Не смеши меня! - расхохотался я. - Ты слишком любишь  се-
бя, чтобы решиться на самоубийство.  Тем более, что жизнь я тебе
гарантирую.
     - Да, - согласился он, - все козыри у вас в руках. Но вы не
учли одного обстоятельства...
     - Сидеть! - заорал я и выхватил парализатор.
     Он застыл с приподнятой рукой, будто я уже нажал на  спуск.
Меня охватила оторопь. Чёрт, будь проклята его замедленная реак-
ция! Будь проклято его гипертрофированное  чувство  самосохране-
ния! Пожалуй, я действительно не учел одного обстоятельства:  он
никогда не решится на американскую дуэль - кто выстрелит раньше?
- без стопроцентной гарантии своей жизни. Я-то стрелять не соби-
рался, но он ведь этого не знал! Переиграл я сам себя...
     "Что делать? Что же делать? - лихорадочно билась  мысль.  -
Как выйти из этого положения?"
     Спасла меня неожиданная зарница где-то далеко-далеко за го-
ризонтом за моей спиной.
     "Откуда на Пирене грозы?" - удивился я и, хоть и с  опозда-
нием, но, надеясь, что реагирую натурально, оглянулся.
     Как взметнулась рука Тхэна, я не видел, но  ветвистую  мол-
нию, сорвавшуюся с его пальцев, заметил краем глаза, Со страшным
грохотом молния вонзилась мне в грудь, швырнула на  тент,  и  я,
ломая стойки и кутаясь в полотнище тента,  покатился  по  земле.
Дико заверещали долгоносы, галопом уносясь прочь.
     Притворившись мёртвым и благодаря судьбу, что сорванное по-
лотнище тента не закутало мне лицо, я из-под  полуприкрытых  век
наблюдал за Тхэном.  Некоторое время он смотрел на меня, а потом
стал медленно, словно оглядывая окрестности, поворачивать  голо-
ву.  Вначале в одну сторону, почти на сто восемьдесят  градусов,
потом в другую.  Когда его взгляд скользнул вдоль берега, я уви-
дел,  как  зелёный  мигающий  огонёк    активированной    гильзы
пространственной свёртки, установленной последней вблизи лагеря,
разбрызнулся беззвучными искрами.  Вот, значит, что имел в  виду
млечник под неучтенным мною обстоятельством.
     "Клюнул.  И на это ты тоже клюнул", - подумал я,  осторожно
просовывая под тентом руку к пряжке ремня на поясе.
     Тхэн запрокинул голову и уставился на звёзды. Затем, не от-
рывая взгляда от неба, медленно лег навзничь,  сложил  на  груди
руки и перестал дышать. И тогда началось. Из тела Тхэна поднялся
светящийся пар, который мгновенным рывком  собрался  в  шар  над
грудью хакусина, и уже этот шар стал медленно,  подобно  цветку,
раскрываться крыльями млечника.
     И когда млечник полностью развернул свои крылья, и они ста-
ли вибрировать, готовя психофага к прыжку в n-мерность,  я  рас-
щёлкнул пряжку на ремне и нажал спрятанную в ней кнопку. И млеч-
ник навечно застыл в метровом кубе нуль-временной ловушки. Самой
совершенной ловушке в мире для кого бы то ни было.
     Есть! - чуть не заорал  я,  титаническим  усилием  разорвал
спеленавший меня тент и вскочил на ноги.  Нервная дрожь била ме-
ня, как в лихорадке. С трудом оторвав взгляд от пойманного млеч-
ника, я поднял глаза к небу.
     Ну! Ну, когда же? Что они там тянут?!
     Чтобы сбить нервное напряжение, я начал  считать  про  себя
секунды.
     Мгла пала на тридцать второй. Пятикилометровый купол волно-
вой защиты отрезал меня, участок реки и огромную площадь  долины
от всего мира.  Погасли звёзды, и теперь лишь светильник автома-
тического сачка освещал окрестности.
     - Бугой! Бугой! - взорвался транслингатор голосом  Геориди.
- Что у тебя?
     - Какого чёрта! - рявкнул я. - Почему так долго не было ку-
пола?!
     - Ты поймал его ?! - орал Геориди, словно не слыша меня.
     - Да! Но почему так долго не было купола? А если их - стая?
Вам что - на меня плевать? Главное - трофей?!
     - Мы были на другой стороне планеты...
     - Какого чёрта?! -  окончательно  осатанел  я,  давая  волю
взбудораженным нервам.
     - А какого чёрта ты заводил дружбу с консулом?! - взорвался
в ответ Геориди. - Аборигены ему сообщили,  что  вчера  ночью  в
среднем течении Нунхэн погиб Колдун хакусинов.  Консул весь день
вызывал тебя по рации, а вечером ринулся к  тебе  на  птерокаре.
Сам понимаешь, что нам пришлось делать.
     Я вспомнил зарницу за горизонтом. Вот, значит, что за гроза
там была...
     - Так вы его...
     - В пыль, - отрезал Геориди.
     - Ладно, - примиряюще сказал я. - Когда сюда прибудете?
     - Часа через два.
     - Хорошо, жду.
     - До встречи. Да, поздравляю! - спохватился Геориди.
     - Спасибо, - хмыкнул я.
     Транслингатор отключился:
     Вот уже полгода, за три месяца до того,  как  я  прибыл  на
Пирену, галактический крейсер, скрываясь в коконе  искривленного
пространства, исключавшем его обнаружение, барражировал в систе-
ме Гангута. На его борту находилось трое человек с вживленными в
мозг сетками психозащиты: пилот, штурман и бывший  гипермиллиар-
дер Геориди.  Бывший, потому что четыре сетки психозащиты, вклю-
чая и мою, и покупка боевого крейсера, почти разорили его. Впро-
чем, это его проблемы.  Чтобы отомстить за смерть сына,  он  был
готов на всё.
     Моя же проблема, наконец разрешенная,  висела  перед  моими
глазами в кубе нуль-временной ловушки. Я осторожно приблизился к
телу Тхэна.  Если меня караулила стая млечников, то один из  них
мог занять освободившееся место в нервной системе  хакусина.  Но
нет, анализатор показал, что  ни  один  орган  внутри  Тхэна  не
функционирует.  А первой, как известно, погибает в теле  нервная
система. Хакусин Тхэн умер окончательно.
     Легко сняв с груди Тхэна  почти  невесомый,  невидимый  куб
нуль-временной ловушки, я первым из людей смог рассмотреть млеч-
ника во всех подробностях.  Теперь навечно живого и навечно  не-
подвижного.  Жизнь всей Вселенной сжалась для  млечника  в  одно
мгновение.  Действительно, ничего более прекрасного и более  со-
вершенного, чем призрачный парусник, в  мире  нет.  Его  красота
действовала, как наркотик.  И если он был виновником  того,  что
наши предки, принимая млечника за воспаряющую из  тела  умершего
"душу с крылышками", выдумали райские кущи, то в такой загробный
мир хотелось верить.
     Не замечая времени, словно сам попал в  нуль-временную  ло-
вушку, я стоял над млечником, завороженный его красотой. Очнулся
я через час, лёжа на земле с гудящей пустой головой.  Оказывает-
ся, находясь в трансе, я  упал,  и,  вероятно,  это  спасло  мне
жизнь.  Было в красоте млечника  что-то  гипнотическое,  опусто-
шающее сознание даже через зрительный нерв.
     Пошатываясь, я встал и, как ни тянуло меня снова посмотреть
на млечника, пересилил себя и заставил готовиться к отлёту. Пер-
вым делом сорвал с себя лохмотья обгоревшей рубашки и  въевшуюся
в тело кольчугу энергетической защиты, из-за которой  на  Пирене
так ни разу и не разделся.  Управился я с вещами  за  полчаса  -
благо почти всё упаковал ещё днём - и сел на тюк ждать приземле-
ния шлюпки с  крейсера.  Не  упакованными  остались  только  куб
нуль-временной ловушки с млечником - его ждал  спецконтейнер  на
крейсере, да мачта со светильником - не в темноте же мне сидеть.
     Мирно, как ни в чём не бывало, верещали на все лады насеко-
мые, в реке кто-то плескался, а в долине волнами колыхалось море
мигающих светлячков, чётким полукругом очерчивая границу  непро-
ницаемого купола волновой защиты.  Боясь снова впасть в наркоти-
ческое наваждение, я лишь мельком бросал взгляды на застывшего в
ловушке млечника. Сердце моё пело.
     Труп Тхэна уже со всех сторон облепили копошащиеся  насеко-
мые, и в полутьме, еле  озаряемой  светильником  автоматического
сачка, казалось, что он  ожил  и  шевелится.  Так,  пожалуй,  до
завтрашнего дня от него останется один скелет.  Только сейчас  я
заметил на Тхэне свои  кроссовки.  Называется  -  упаковался!  Я
встал с тюка, подошёл к трупу, тряпкой из остатков  рубашки  об-
махнул с ног насекомых и снял кроссовки.  Оставлять здесь  целое
состояние я не собирался.
     И в этот самый момент из глубины долины, эхом отражаясь  от
купола волновой защиты, донёсся  перепуганный  визг  долгоносов,
тут же заглушенный раскатами торжествующего рёва пиренского  го-
лого тигра.
     Я повернулся в сторону рёва и широко улыбнулся.
     - С удачной охотой! - крикнул я в темноту во всю мощь своих
лёгких.

                           Донецк, декабрь 1992 - январь 1993гг.


------------------------------------------------------------------
С книжной полки Tim Kelly <2:465/240@fidonet>
Публикуется по изданию "Пришествие цивилизации" (C) МП "Отечество"
Дата последней редакции: 20.05.99

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: