нила кожа на лице и открытых солнцу местах рук. Нет, она, как и
уверял консул, не обгорела - действительно, в спектре Гангута
ультрафиолета почти нет, - а просто стала дубеть от жары и вет-
ра.
- Готово, сахим, - сказал Тхэн, спокойно опустил руку в ча-
шу, достал многоножку и протянул её мне.
Я взял и чуть не обварился. Пока я перебрасывал с руки на
руку горячую многоножку и дул на неё, Тхэн снова как ни в чём не
бывало запустил руку в чашу, вытащил следующую многоножку и стал
её есть. От многоножки валил пар, но Тхэн не обращал на это вни-
мания, словно её температура была нормальной. Ел он многоножку
не спеша, аккуратно, но всю подряд вместе с хитином и внутрен-
ностями.
Я не стал экспериментировать и следовать его примеру. Раз-
лущил панцирь и осторожно попробовал мясо. По цвету и вкусу оно
напоминало рачье, такое же сладковатое, белое, клейко-хрустящее.
Довольно вкусно, хотя и несолено. Хорошо, что наши с пиренитами
вкусовые ощущения совпадают. Но когда Тхэн протянул мне сле-
дующую многоножку, я достал соль и посолил.
- Будешь варить в следующий раз, - сказал я и бросил ему
пакет приправы, - добавишь в воду щепотку соли и специй.
- Хорошо, сахим, - покорно согласился Тхэн, хотя в голосе
его явственно прозвучали нотки неодобрения.
Я съел трёх многоножек, Тхэн - двух. Еды оказалось как раз
в меру. Что-что, а норму еды пирениты чувствовали чисто ин-
туитивно, никогда не превышая её. Нарвать плодов, или выловить
рыбы больше, чем сможешь съесть, было для них невиданным свято-
татством.
- Навар пить будете? - предложил Тхэн. - Хороший навар,
вкусный.
- Нет, спасибо. Я лучше вскипячу на печи чаю.
Тхэн пожал плечами, снял чашу с огня голыми руками, напился
через край кипятку и снова опустил чашу на огонь. И тут чаша
расплеснулась по земле жидкой грязью, а остатки воды затушили
костёр. Чаша оказалась обыкновенным куском глины, чудом сохра-
нявшим её форму. Я осторожно выдернул из земли один из прутиков,
поддерживавших чашу над огнем, и он легко переломился между
пальцами. Вот и верь после этого справочнику, что аборигены
Пирены не используют психоэнергию вовне!
Пока я набирал фильтрующим насосом воду в чайник и завари-
вал на печи чай, Тхэн мановением рук нагнал под берег с по-
верхности реки ряску и накормил ею долгоносов.
- Чай будешь? - на всякий случай предложил я, когда он сно-
ва подошёл ко мне.
- Нет, сахим, - отрицательно покачал головой Тхэн.
- Хакусины сами себя обеспечивают едой и питьем.
Я пожал плечами и налил себе кружку.
Смеркалось. С реки потянул свежий ветер, и равнина стала
оживать. То там, то здесь начали зажигаться огоньки светлячков,
проснувшиеся насекомые заверещали, застрекотали, запищали, стали
роиться в воздухе. Какой-то совсем обнаглевший паук с кулак ве-
личиной вскочил мне на кроссовку и впился в неё хелицерами. Я
брезгливо сбросил его на землю и раздавил. Затем отставил кружку
с чаем в сторону и достал из тюка баллончик репеллента. Что-то
мне не улыбалось, чтобы ночью по мне ползали насекомые.
- Не надо, сахим, - остановил меня Тхэн. - Долгоносы этого
не любят.
Он взял прутик и очертил вокруг меня на земле квадрат при-
мерно три на три метра.
- Здесь вас никто не тронет.
И он оказался прав. Пока пил вторую кружку, я увидел, как
два паука, один за другим бежавших ко мне, натолкнулись на черту
и тут же в панике устремились прочь.
Когда я допил чай, стемнело окончательно. На небе высыпали
звёзды, и я, глядя на них, представил, как в безвоздушном
пространстве у самой кромки атмосферы Пирены прямо надо мной па-
рит стая Papilio galaktikos. Если я правильно всё рассчитал, то
сейчас они атаковать не будут. Подождут, пока мой охотничий
азарт притупится. Это должно произойти где-то в середине маршру-
та.
Я встал, подошёл к мачте автоматического сачка и включил
свет. Что ж, поохотимся пока на местных ночных парусников. Если
они есть.
Вернувшись, я расстелил в очерченом Тхэном квадрате
спальник и забрался в него.
- Давай спать, - предложил я своему проводнику.
- Спите, сахим, я лягу позже, - ответил Тхэн. Подтянув под
себя ноги, он сел на землю и упёрся ладонями в колени. Лицом он
повернулся в сторону предгорья, и его губы беззвучно зашевели-
лись.
- Здравствуй, Колдун, - перевёл транслигатор, уловив нес-
лышные мне звуки. Тхэн посмотрел на меня и плотно закрыл рот. Но
своей напряжённой позы не изменил.
"Всё ясно, - подумал я. Каждый вечер он будет так перегова-
риваться с Колдуном. Это плохо. Не знаю, каким образом они де-
лают, но как бы их переговоры не помешали моей охоте. А точнее -
не влез бы между мною и млечником Колдун..." Но здесь я ничего
поделать не мог. Моего запрета на переговоры они бы не поняли и
не приняли - это их жизнь. Хакусины не консул, на которого я мог
прикрикнуть.
Я перевернулся на другой бок и, хотя на сто процентов был
уверен, что этой ночью млечник не отважится на нападение, всё
равно принял таблетку тониспада. Тониспад позволял хорошо отдох-
нуть, но в то же время сон становился обострённо чутким. Теперь
на протяжении всей экспедиции мне предстояло каждый вечер гло-
тать эту гадость.
Засыпая, я почувствовал, как биотраттовые рубашка и брюки
стали сжиматься и плотно облегать моё тело. Начиналась еженощная
переработка кожных выделений. Не представляю, как в обыкновенной
одежде, не раздеваясь, я смог бы провести на Пирене целых полго-
да.
3
Как и следовало ожидать, за ночь в ловушку никто не попал-
ся, хотя на земле под светильником я обнаружил около трёх десят-
ков мёртвых ночных мотыльков. Видно сонм бабочек вокруг све-
тильника привлек хищных насекомых, и они славно здесь попирова-
ли. Что же касается отсутствия парусников, то они, как правило,
в основном ведут дневной образ жизни. Но встречаются и исключе-
ния, наподобие Ornithoptera monstre с Сигелы-2. Впрочем, этого
теплокровного ночного хищника с метровым размахом крыльев лишь с
большой натяжкой относят к насекомым, чаще выделяя в одиозный
межкласс Insecta-Aves.
Пока я собирал автоматический сачок, Тхэн поймал большую
рыбу и запек её в глине. Естественно, опять без соли и специй.
Мы позавтракали и двинулись в путь.
Второй дневной переход я перенёс легче, чем первый. Может,
стал потихоньку акклиматизироваться, а может, просто потому, что
в этот день не шёл пешком, а всё время ехал верхом на долгоносе,
и мои силы расходовались только на борьбу с жарой и гулявшим по
равнине знойным ветром. Во всяком случае потел я меньше и в су-
меречное состояние не впадал, несмотря на то, что ландшафт рав-
нины был ещё более однообразен, чем предгорья.
Равнину мы прошли за четыре дня. В сачок мне так ничего и
не попалось, поэтому все дни были похожи друг на друга. Каждый
вечер я устанавливал сачок, каждое утро собирал его. Каждый ве-
чер после ужина Тхэн, сидя на земле, застывал в прострации и вёл
переговоры с Колдуном. И каждый день мой проводник кормил меня
местной пищей, несолёной и пресной, В конце концов мне это на-
доело, и, когда он в очередной раз варил в своей неизменной чаше
разового пользования рыбу, я не выдержал и бросил в воду припра-
ву. Вот тогда я впервые увидел, как аборигены обижаются. Есть
уху Тхэн отказался категорически. И долго насупленно наблюдал за
мной. как я ем. Но когда я через силу выхлебал всю уху, он
неожиданно повеселел. Оказывается, расстроило Тхэна не то, что я
своим необдуманным поступком лишил его ужина, а то, что остатки
еды придётся выбросить! Похоже, соблюдение экологического равно-
весия было заложено в него чуть ли не на религиозно-инстинктив-
ном уровне. Мне бы его заботы...
На шестой день пути мы вступили на лёссовое плато, в кото-
ром Нунхэн вымыла глубокое ущелье. Здесь река стала уже, глубже
и ускорила свой бег. Непрочные стены ущелья то и дело обрушива-
лись в воду, и Нунхэн, разлившись озером, либо промывала себе
новое русло, либо водопадом преодолевала естественную плотину.
При этом вода настолько насыщалась взвесью лёсса, что напоминала
собой сточную канаву. Стакан такой воды после отстоя был на две
трети заполнен осадком, из-за чего фильтры в насосе приходилось
менять чуть ли не после каждого откачанного литра. Если бы не
умение Тхэна расслаивать суспензию в своих глиняных чашах, то
фильтров не хватило бы и на половину пути.
Растительность, вновь исчезла - она просто не успевала уко-
рениться на постоянно подмываемых берегах. Но количество насеко-
мых осталось почти то же, правда, виды их изменились - появилось
больше жесткокрылых; а мохнатые пауки равнины уступили место
поджарым и гладким, с тонкими ногами. Удивляло и то, что рыба, и
довольно крупная, спокойно существовала в клоаке, в которую
превратилась река.
В первую же ночь на плато я, наконец, услышал знаменитый
вой пиренского голого тигра, самого большого хищника планеты. На
всякий случай я нащупал в кармане рукоять парализатора -
единственного оружия, которое взял с собой, - но воспользоваться
им не пришлось. Тхэн досадливо, словно отгоняя муху, махнул ру-
кой - и вой тигра стал удаляться. Вообще было удивительно, что
на Пирене практически отсутствовали млекопитающие, хотя эволюция
органической жизни во многом походила на земную. Но в какой-то
период развития большинство млекопитающих по неизвестным причи-
нам вымерло, и осталось всего три вида хищников и около двух де-
сятков грызунов. Освободившееся место в экологической нише заня-
ли членистоногие, эволюционировавшие до невероятных размеров,
как, например, долгоносы. Существовало несколько теорий, объяс-
нявших такую замену, одна из которых не последнюю роль отводила
аборигенам, якобы намеренно уничтожившим на заре своей цивилиза-
ции почти всех млекопитающих. На вопросу зачем это пиренитам по-
надобилось, теория ответа не давала, но одним из косвенных аргу-
ментов, на которых она базировалась, являлся сам факт существо-
вания долгоносов. Иначе, как искусственной селекцией на генети-
ческом уровне их появление на планете ничем не объяснялось.
Переход через лёссовое плато превратился в сущий ад. Бук-
вально с первых же метров мне пришлось спешиться и помогать Тхэ-
ну вытягивать долгоносов на крутые сыпучие осыпи. Долгоносы,
вопреки первому впечатлению, оказались на редкость тупыми живот-
ными - их интеллект находился на уровне тлей, разводимых на
своих плантациях муравьями. Они могли часами месить осыпающийся
под ногами лёсс на одном месте, пытаясь с упорством тараканов
преодолеть косогор только по прямому пути. Кроме того, у долго-
носов напрочь отсутствовало чувство непредвиденной опасности,
хорошо развитое у млекопитающих. Даже видя, что на их пути в ре-
ку рушится подмытая водой скала, они продолжали движение под па-
дающие обломки, и чувство самосохранения срабатывало лишь тогда,
когда какой-либо из отскакивающих камней не попадал в них. Тут
уж они удирали, не разбирая дороги. В одном месте только пси-
хоэнергия Тхэна, с помощью которой он более часа удерживал на-
чавшую рассыпаться на наших глазах скалу, спасла караван от пог-
ребения под осыпью.
Каторжный труд по преодолению лёссового плато сблизил меня
с проводником. О дружбе здесь вряд ли можно было говорить -
слишком разные у нас психология и интересы, - но чувство товари-
щества между нами определенно возникло. На стоянках словоохотли-
вый Тхэн постоянно болтал, с детской наивной непосредственностью
повествуя мне о своём нехитром житье-бытье. О жене, о детях, о
Колдуне; много рассказывал о долгоносах, о том, что они значат
для племени... Кстати, последнего я так и не понял: ни раньше -
