Боюсь, что гондольеры, подслушав нас, передадут все графу. Эти занавески
из бархата и шелка очень тонки, а уши у дворцовых гондольеров раза в че-
тыре шире и глубже, чем у наемных.
- Позволь мне подняться к тебе в комнату, - попросил он Консуэло,
когда они пристали к берегу у Корте-Минелли.
- ТЫ знаешь, что это против наших привычек и против нашего уговора, -
отвечала она.
- О, не отказывай мне, - вскричал Андзолето, - не приводи меня в от-
чаяние и бешенство!
Испуганная его словами и тоном, Консуэло не решилась отказать ему.
Она зажгла лампу, опустила занавески и, увидав своего жениха мрачным и
задумчивым, обняла его.
- Скажи, что с тобой? - грустно спросила она. - У тебя такой несчаст-
ный, встревоженный вид сегодня вечером.
- А ты сама не знаешь, Консуэло? Не догадываешься?
- Нет, даю тебе слово!
- Так поклянись мне, что ты ничего не подозреваешь, поклянись мне ду-
шой твоей матери, поклянись распятием, перед которым ты молишься утром и
вечером...
- О! Клянусь тебе распятием и душой моей матери!
- А нашей любовью поклянешься?
- Да, и нашей любовью, и нашим вечным спасением...
- Я верю тебе, Консуэло: ведь если бы ты солгала, это была бы первая
ложь в твоей жизни.
- Ну, а теперь ты объяснишь мне, в чем дело?
- Я ничего тебе не объясню, но, быть может, очень скоро ты поймешь
меня... О! Когда наступит эта минута, тебе и так все будет слишком яс-
но... Горе, горе будет нам обоим в тот день, когда ты узнаешь о моих те-
перешних муках!
- О боже! Какое же ужасное несчастье грозит нам? Боюсь, что в эту
убогую комнату, где у нас с тобой не было до сих пор секретов друг от
друга, мы вернулись преследуемые каким-то злым роком. Недаром, уходя от-
сюда сегодня утром, я чувствовала, что возвращусь в отчаянии. Почему не
могу я насладиться днем, который казался мне таким прекрасным! Я ли не
молила бога так искренне, так горячо! Я ли не отбросила всякие мысли о
гордости! Я ли не старалась петь, как только могла лучше! Не я ли огор-
чалась унижением Клоринды! Не я ли заручилась обещанием графа пригласить
ее вместе с нами на вторые роли, причем он сам не подозревает, что дал
мне это обещание и уже не может взять назад свое слово. Повторяю: что же
сделала я дурного, чтобы переносить те муки, какие ты мне предсказываешь
и какие я уже испытываю, раз их испытываешь ты?
- Ты в самом деле хочешь устроить ангажемент для Клоринды, Консуэло?
- Я добьюсь этого, если только граф - человек слова. Бедняжка всегда
мечтала о театре, и это единственная возможная для нее будущность...
- И ты надеешься, что граф откажет Розальбе, которая кое-что знает,
ради ничего не знающей Клоринды?
- Розальба не расстанется с Кориллой, ведь они сестры. Она уйдет с
ней. Клориндой же мы с тобой займемся и научим ее использовать наилучшим
образом свой милый голосок. А публика всегда будет снисходительна к та-
кой красавице. Наконец, если мне удастся устроить ее хотя бы на третьи
роли, уже и то хорошо - это будет первым шагом в ее карьере, началом ее
самостоятельного существования.
- Ты просто святая, Консуэло! И ты не понимаешь, что эта облагоде-
тельствованная тобой дура, в сущности годная даже не на третьи, а ед-
ва-едва на четвертые роли, никогда не простит тебе того, что сама ты на
первых ролях?
- Что мне до ее неблагодарности! Увы! Я слишком хорошо знаю, что та-
кое неблагодарность и неблагодарные!
- Ты? - И Андзолето расхохотался, целуя ее с прежней братской неж-
ностью.
- Конечно, - ответила она, радуясь, что ей удалось отвлечь своего
друга от грустных дум. - В моей душе постоянно жил и всегда будет жить
благородный образ Порпоры. В моем присутствии он часто высказывал глубо-
кие, полные горечи мысли. Должно быть, он считал, что я не в состоянии
понять их, но они запали мне в душу и останутся в ней навсегда. Этот че-
ловек много страдал, горе гложет его, и вот из его печальной жизни, из
вырвавшихся у него слов, полных негодования, я сделала вывод, что артис-
ты гораздо опаснее и злее, чем ты, дорогой мой, предполагаешь. Я знаю
также, что публика легкомысленна, забывчива, жестока, несправедлива.
Знаю, что блестящая карьера - тяжкий крест, а слава - терновый венец!
Да, все это для меня не тайна. Я так много думала, так много размышляла
об этих вещах, что, мне кажется, ничто уже не сможет удивить меня, и
когда-нибудь, сама столкнувшись со всем этим, я найду в себе силы не
унывать. Вот почему, как ты мог заметить, я не была опьянена своим се-
годняшним успехом, вот почему также я не падаю духом от твоих мрачных
мыслей. Я еще не понимаю их хорошенько, но уверена, что с тобой, если ты
будешь любить меня, я не стану человеконенавистницей, подобно моему бед-
ному учителю, этому благородному старику и несчастному ребенку.
Слушая свою подругу, Андзолето снова приободрился и повеселел. Консу-
эло имела на него огромное влияние. С каждым днем он обнаруживал в ней
все больше твердости и прямоты - качества, которых так не хватало ему
самому. Поговорив с ней с четверть часа, он совершенно забыл о муках
ревности, и когда она снова начала расспрашивать о причине его подавлен-
ного состояния, ему стало стыдно, что он мог заподозрить такое чистое,
целомудренное существо. Он тут же придумал объяснение:
- Я одного боюсь: чтобы граф не нашел меня неподходящим для тебя
партнером, - он так высоко ценит тебя. Сегодня он не заставил меня петь,
а я, по правде сказать, ожидал, что он предложит нам с тобой исполнить
дуэт. Но, по-видимому, он совсем забыл о моем существовании; даже не за-
метил того, что, аккомпанируя тебе, я совсем недурно с этим справился.
Наконец, говоря о твоем ангажементе, он не заикнулся о моем. Как не об-
ратила ты внимания на такую странность?
- Мне и в голову не пришло, что граф, приглашая меня, может не приг-
ласить тебя. Да разве он не знает, что я соглашусь только при этом усло-
вии? Разве он не знает, что мы жених и невеста, что мы любим друг друга?
Разве ты не говорил ему об этом совершенно определенно?
- Говорил, но, быть может, Консуэло, он считает это хвастовством с
моей стороны?
- В таком случае я сама похвастаюсь моей любовью к тебе, Андзолето!
Уж я так ее распишу, что он мне поверит! Но только ты ошибаешься, друг
мой! Если граф не счел нужным заговорить с тобой об ангажементе, то
только потому, что это дело решенное с того самого дня, когда ты высту-
пал у него с таким успехом.
- Решенное, во не подписанное! А твой ангажемент будет подписан завт-
ра. Он сам сказал тебе об этом.
- Неужели ты думаешь, что я подпишу первая? Уж конечно, нет! Хорошо,
что ты меня предостерег. Мое имя будет написано не иначе, как под твоим.
- Ты клянешься?
- Как тебе не стыдно! Заставлять меня клясться в том, в чем ты уве-
рен! Право, ты меня сегодня не любишь или хочешь помучить; у тебя такой
вид, словно ты не веришь, что я тебя люблю.
Тут на глазах у девушки навернулись слезы, и она опустилась на стул,
слегка надувшись, что придало ей еще больше очарования.
"В самом деле, какой я дурак, - подумал Андзолето, - совсем с ума
спятил. Как я мог допустить мысль, что граф соблазнит такое чистое, без-
заветно любящее меня существо! Он достаточно опытен и, конечно, понял с
первого взгляда, что Консуэло не для него. И разве он проявил бы такое
великодушие сегодня вечером, позволив мне войти в гондолу вместо себя,
если бы не был уверен, что окажется перед ней в жалкой и смешной роли
фата? Нет! Конечно, нет! Моя судьба обеспечена, мое положение непоколе-
бимо. Пусть Консуэло ему нравится, пусть он ухаживает за ней, пусть даже
влюбится в нее, - все это будет только способствовать моей карьере: она
сумеет добиться от него всего, ничему не подвергая себя. Во всем этом
она скоро разберется лучше меня. Она сильна и осторожна. Домогательства
милейшего графа лишь послужат мне на пользу, дадут мне славу".
И, отрешившись от всех своих сомнений, он бросился к ногам подруги и
отдался порыву страсти, охватившей его впервые и не проявлявшейся до
этой минуты лишь из-за ревности.
- Красавица моя! - воскликнул он. - Святая! Дьяволица! Королева!
Прости, что я думал о себе, вместо того чтобы, оказавшись с тобой наеди-
не в этой комнате, поклоняться тебе, распростершись у твоих ног. Сегодня
утром я вышел отсюда, ссорясь с тобой, к должен был вернуться не иначе,
как на коленях, да, да, ползком, на коленях... Как можешь ты меня лю-
бить, как можешь еще улыбаться такой скотине, как я? Сломай свой веер о
мою физиономию, Консуэло! Наступи мне на голову своей хорошенькой нож-
кой! Ты неизмеримо выше меня, и с сегодняшнего дня я навеки твой раб!
- Я не заслуживаю всех этих громких слов, - прошептала она, отдаваясь
его ласкам. - А растерянность твою я понимаю и прощаю. Я вижу, что
только страх разлуки со мной, страх, что нашей единой, общей жизни будет
положен конец, внушил тебе эту печаль и сомнения. У тебя не хватило веры
в бога, - и это гораздо хуже, чем если бы ты обвинил меня в какой-нибудь
низости. Но я буду молиться за тебя, я скажу: "Господи, прости ему, как
я ему прощаю!"
Консуэло была очень хороша в эту минуту, - она говорила о своей любви
так просто и так естественно, примешивая к ней, по своему обыкновению,
испанскую набожность, полную человеческой нежности и наивной стыдливос-
ти. Усталость и волнения пережитого дня разлили в ней такую соблазни-
тельную негу, что Андзолето, и без того уже возбужденный ее необычайным
успехом, увидел девушку в совершенно новом свете и вместо обычной спо-
койной и братской любви почувствовал к ней прилив жгучей страсти. Он был
из тех, кто восхищается только тем, что нравится другим, чему завидуют и
что оспаривают другие. Радость сознания, что он обладает предметом
стольких вожделений, разгоревшихся и бушевавших вокруг Консуэло, пробу-
дила в нем безумные желания, и впервые она была в опасности, находясь в
его объятиях.
- Будь моей возлюбленной! Будь моей женой! - задыхаясь, восклицал он.
- Будь моей, моей навсегда!
- Когда хочешь, хоть завтра, - с ангельской улыбкой ответила Консуэ-
ло.
- Завтра? Почему завтра?
- Ты прав, теперь уже за полночь, - значит, мы можем обвенчаться еще
сегодня. Как только рассветет, мы отправимся к священнику. Родителей у
нас нет, ни у меня, ни у тебя, а венчальный обряд не потребует долгих
приготовлений. У меня есть ситцевое ненадеванное платье. Знаешь, друг
мой, когда я его шила, я говорила себе: "У меня нет денег на подвенечное
платье, и если моему милому не сегодня-завтра захочется со мной обвен-
чаться, мне придется быть в надеванном платье, а это, говорят, приносит
несчастье". Недаром матушка, которую я видела во сне, взяла его и спря-
тала в шкаф: она, бедная, знала, что делает. Итак, все готово: с восхо-
дом солнца мы с тобой поклянемся друг другу в верности. А тебе, негод-
ный, нужно было сперва убедиться в том, что я не урод?
- Ах, Консуэло, какой ты еще ребенок! Настоящий ребенок! - с тоской
воскликнул Андзолето. - Разве можно так вдруг обвенчаться, тайно от
всех! Граф и Порпора, покровительство которых нам так еще необходимо,
очень рассердились бы на нас, решись мы на такой шаг, не посоветовавшись
с ними и даже не известив их. Твой старый учитель не особенно-то долюб-
ливает меня, а граф, я это знаю из верных источников, не любит замужних
певиц. Следовательно, нам нужно время, чтобы добиться их согласия на наш
брак. А если мы даже и решимся обвенчаться тайно, то нам понадобится по
крайней мере несколько дней, чтобы втихомолку устроить все это. Не можем
же мы побежать в церковь Сан-Самуэле, где все нас знают и где достаточно
будет присутствия одной старушонки, чтобы весть об этом в какой-нибудь
час разнеслась по всему приходу.
- Я как-то не подумала об этом, - сказала Консуэло. - Так о чем же ты
