подумала Консуэло, оставшись одна.
Она надела ситцевое платье, пригладила волосы и, выпрыгнув на лестни-
цу, понеслась вниз, распевая во весь голос какую-то звонкую музыкальную
фразу. Граф, желая проявить особенную учтивость, остался с Андзолето
ждать ее на лестнице. Не подозревая, что Дзустиньяни может быть так
близко, она чуть не упала в его объятия, но, быстро высвободившись, пой-
мала его руку и, по местному обычаю, поднесла к губам с почтительностью
подчиненной, не стремящейся перешагнуть через различие в общественном
положении. Потом, обернувшись, бросилась на шею жениху и, радостная и
шаловливая, прыгнула в гондолу, не дожидаясь своего церемонного покрови-
теля, немного раздосадованного всем происшедшим.
XV
Граф, видя, что Консуэло равнодушна к деньгам, решил возбудить ее
тщеславие и предложил ей бриллианты и туалеты, но и от них она отказа-
лась. Сначала Дзустиньяни вообразил, что она угадала его тайные намере-
ния, но вскоре ему стало ясно, что в ней говорит исключительно гордость
простолюдинки: она не хотела наград, еще не заслуженных на сцене его те-
атра. Однако он заставил ее принять платье из белого атласа, под тем
предлогом, что неприлично выступать в его салоне в ситцевом платье, и
потребовал, чтобы она из уважения к нему рассталась со своей неприхотли-
вой одеждой. Она подчинилась и отдала свою прекрасную фигуру в руки мод-
ных портних, которые, конечно, не преминули попользоваться на этом и не
поскупились на материю. Превратившись через два дня в нарядную даму, вы-
нужденная принять еще жемчужное ожерелье, которое граф поднес ей как
плату за тот вечер, когда она так восхитила своим пением его и его дру-
зей, Консуэло всетаки была красива, хотя это и не шло к характеру ее
красоты, а нужно было лишь для того, чтобы пленять пошлые взоры. Однако
ей так и не удалось этого достигнуть. С первого взгляда Консуэло никого
не поражала и не ослепляла: она была бледна, да и в глазах ее - девушки
скромной и всецело погруженной в свои занятия - не было того блеска, ко-
торый постоянно горит во взгляде женщин, жаждущих одного - блистать. В
лице ее, серьезном и задумчивом, сказывалась вся ее натура. Наблюдая ее
за столом, когда она болтала о пустяках, вежливо скучая среди пошлости
светской жизни, никто даже и не подумал бы, что она красива. Но как
только лицо это озарялось веселой, детской улыбкой, указывавшей на ду-
шевную чистоту, все тотчас находили ее милой. Когда же она воодушевля-
лась, бывала чем-нибудь живо заинтересована, растрогана, увлечена, когда
проявлялись ее богатые внутренние силы, она мгновенно преображалась:
огонь гениальности и любви загорался в ней, и тогда она приводила в вос-
торг, увлекала, покоряла, даже не отдавая себе отчета в тайне своей мо-
щи.
Графа удивляло и странно мучило его чувство к Консуэло; у этого
светского человека была артистическая душа, и Консуэло впервые заставила
задрожать и запеть ее струны. Но и теперь аристократ не понимал, сколь
ничтожны и бессильны были его способы завоевать эту женщину, так мало
похожую на тех, кого ему удалось развратить.
Он вооружился терпением и решил прибегнуть к помощи чувства соперни-
чества: он пригласил Консуэло в театр, в свою ложу, надеясь, что успех
Кориллы пробудит в ней честолюбие. Но результат получился совсем не тот,
какого он ожидал. Консуэло вышла из театра равнодушная, молчаливая, ус-
талая от грома рукоплескании, но совсем не захваченная ими. В Корилле
она не нашла настоящего таланта, благородной страсти, мощи. Она считала
себя достаточно сведущей, чтобы судить об этом искусственном, сделанном
таланте, загубленном в самом начале беспорядочной жизнью и эгоизмом.
Равнодушно поаплодировала она примадонне, проронила несколько сдержанных
слов одобрения, но не захотела разыгрывать пустой комедии - восторгаться
соперницей, не возбудившей в ней ни страха, ни восторга. На минуту графу
показалось, что Консуэло в душе завидует если не таланту, то успеху Ко-
риллы.
- Успех этот ничто в сравнении с тем, который ожидает вас, - сказал
он ей, - он дает лишь слабое представление о победах, ожидающих вас, ес-
ли вы покажете себя публике такою, какой показали себя нам. Надеюсь, вы
не испуганы тем, что здесь видели?
- Нисколько, граф, - улыбаясь, ответила Консуэло. - Эта публика не
страшит меня, я даже и не думаю о ней. Я думаю о том, что можно было бы
еще сделать с той ролью, которую так блестяще исполняет Корилла. Мне ка-
жется, что в этой роли есть не использованные ею эффекты.
- Как? Вы не думаете о публике?
- Нет, я думаю о партитуре, о намерениях композитора, о характере ро-
ли, об оркестре, достоинства которого надо использовать, а недостатки
скрыть, постаравшись превзойти себя в некоторых местах. Я слушаю хор,
который не всегда на высоте: он, по-моему, требует более строгого управ-
ления; обдумываю, в каких местах надо будет пустить в ход все свои воз-
можности, предусмотрительно приберегая для этого силы в местах менее
трудных. Как видите, граф, есть много такого, о чем стоит подумать, по-
мимо публики, которая ничего в этом не понимает и не может понимать.
Эти здравые взгляды и строгая оценка до того поразили графа, что он
не решился расспрашивать далее и со страхом спросил себя, какими
средствами может такой поклонник, как он, подчинить себе этот могучий
ум.
К дебюту обоих молодых людей готовились по всем правилам, практикую-
щимся в подобных случаях. Между графом и Порпорой, между Консуэло и ее
возлюбленным шли бесконечные пререкания и споры. Старый учитель и его
даровитая ученица восставали против пышных объявлений, против того бес-
численного множества мелких и пошлых приемов, которым в наше время дали
развиться до наглости и обмана. В то время в Венеции газеты не играли
большой роли в этих делах. Тогда не умели еще так искусно подбирать сос-
тав публики, не прибегали к помощи рекламы, к выдуманным биографиям. Не
была известна еще и могучая машина, называющаяся клакерами. Тогда были в
ходу серьезные происки и страстные интриги, но все решала сама публика:
одними она наивно увлекалась, к другим так же стихийно была враждебна. И
не всегда при этом главную роль играло искусство: тогда - как и теперь -
в храме Мельпомены боролись страсти и страстишки. Но тогда не умели
скрывать так искусно причины разногласий и относить их за счет неподкуп-
ной любви к искусству. А за всем этим в конечном счете скрывались все те
же мелкие человеческие чувства - только цивилизация еще не прикрывала их
затейливой внешней оболочкой.
В такого рода делах Дзустиньяни вел себя скорее как меценат-вельможа,
чем как директор театра. Тщеславие было для него более сильным двигате-
лем, чем жадность у обычных любителей наживы. В своих салонах он подго-
товлял публику, подогревая успех своих представлений. В его методах не
было поэтому ничего подлого или низкого - он вносил в них чисто ребячес-
кое самолюбие, стремление восторжествовать в своих любовных похождениях,
умение ловко использовать советы приятелей. И вот теперь он начал понем-
ногу, довольно-таки искусно, разрушать здание, некогда воздвигнутое его
же собственными руками, - здание славы Кориллы. Все видели, что он хочет
создать славу новой звезде, и ему приписывалось уже полное обладание тем
предполагаемым чудом, которое он собирался показать: бедная Консуэло еще
и не подозревала ничего насчет чувств графа к ней, а вся Венеция уже го-
ворила, будто ему опротивела Корилла и он собирается заместить ее, уст-
роив дебют своей новой любовнице. Многие добавляли: "Какое издева-
тельство над публикой и какой вред для театра! Его фаворитка - какая-то
уличная певичка, ничего не знающая, обладающая лишь красивым голосом и
сносной наружностью".
Начались интриги сторонников Кориллы. Разыгрывая роль соперницы, при-
несенной в жертву, она подбивала многочисленных своих поклонников и их
друзей расправиться с Zingarella (цыганочкой) за ее наглые происки. На-
чались интриги и в защиту Консуэло. Тут хлопотали женщины, у которых Ко-
рилла отбила или совратила мужей и возлюбленных; были здесь и мужья,
предпочитавшие, чтобы известная кучка венецианских донжуанов увивалась
лучше вокруг новой дебютантки, чем вокруг их собственных жен; наконец, в
числе интригующих были обманутые и отвергнутые любовники Кориллы, жаж-
давшие, чтобы успех ее соперницы отомстил за них.
Истинные dilettanti di musica [13] также разбились на два лагеря. В
одном были сторонники таких столпов музыки, как Порпора, Марчелло, Йо-
мелли и другие, предсказывающие, что с появлением на сцене превосходной
исполнительницы музыки туда вернутся и серьезные оперы и добрые старые
традиции. В другом были второстепенные композиторы, более легковесные
произведения которых всегда предпочитала Корилла: ее уход грозил их ин-
тересам. Вообще весь театр Сан-Самуэле пришел в волнение: музыканты ор-
кестра, боявшиеся, что их засадят за давно забытые партитуры и придется
взяться серьезно за работу, весь персонал, предвидевший реформы, всегда
связанные с переменами в труппе, даже машинисты сцены, костюмерши, па-
рикмахеры - все всполошились, все были за или против дебюта. По правде
говоря, в республике этим дебютом интересовались гораздо больше, чем
действиями нового правительства, возглавляемого дожем Пьетро Гримальди,
который недавно мирно заступил место своего предшественника, дожа Луиджи
Пизани.
Консуэло была в подавленном состоянии духа, ее огорчали и промедление
и все эти треволнения, связанные с ее начинающейся карьерой. Она желала
дебютировать сейчас же, без всяких приготовлений, как только разучит но-
вую оперу. Она совершенно не разбиралась в этой массе интриг, считала их
скорее опасными, чем полезными, и была убеждена, что может отлично обой-
тись без них. Но граф знал глубже тайны театрального дела и, желая, что-
бы его воображаемая близость с Консуэло вызывала зависть, а не насмешки,
делал все возможное, чтобы завербовать ей как можно больше сторонников.
Ежедневно он вызывал ее к себе и представлял всей городской и провинци-
альной аристократии. Скромность и душевная подавленность Консуэло плохо
способствовали его планам; но стоило ей запеть, и она одерживала блестя-
щую, решительную, бесспорную победу.
Андзолето отнюдь не разделял отвращения своей подруги к разным побоч-
ным средствам. Его успех далеко не был так обеспечен. Прежде всего граф
относился к нему не с таким интересом; затем тот тенор, которого ему
предстояло заменить, был первоклассный певец, и заставить забыть его бы-
ло не так-то легко. Правда, Андзолето тоже каждый вечер выступал у гра-
фа, и Консуэло удивительно искусно умела выдвигать его в дуэтах; увле-
ченный и поддерживаемый ее могучим талантом, далеко превосходившим его
собственный, Андзолето часто достигал большого совершенства. Ему много
аплодировали, поощряли его, но прекрасный голос юноши, возбуждавший вос-
торг, как только он начинал петь, терял при сравнении с голосом Консуэ-
ло, и не только слушатели находили в нем недостатки, но и он сам с ужа-
сом сознавал их. Тут бы ему с новым жаром приналечь на работу, однако
Консуэло никак не могла убедить его заниматься с ней по утрам на Кор-
те-Минелли, где она продолжала жить, несмотря на все уговоры графа,
предлагавшего устроить ее более прилично. Андзолето был до того поглощен
разными визитами, хлопотами, интригами, у него было столько мелких забот
и тревог, что он не мог найти ни времени, ни желания для работы.
Среди всех этих треволнений Андзолето пришел к выводу, что наиболее
опасным врагом для него является Корилла, и, зная, что граф с ней больше
не видится и нисколько ею не интересуется, решил побывать у нее, чтобы
склонить ее на свою сторону. Он слышал, что певица весело и с философс-
