лето.
- Друг мой! - воскликнула она. - Не брани; не проклинай меня! Лучше
поцелуй меня покрепче, чтобы разрумянить мои побелевшие щеки. Пусть твой
поцелуй будет жертвенным огнем на устах Исайи; и пусть господь не пока-
рает нас за то, что мы усомнились в его помощи.
Поспешно накинув на голову косынку, она схватила ноты и, увлекая за
собой растерявшегося возлюбленного, побежала с ним к церкви Мендиканти.
Церковь была уже битком набита поклонниками прекрасной музыки Порпоры.
Андзолето ни жив ни мертв направился к графу, который заранее условился
встретиться с ним здесь, а Консуэло поднялась на хоры. Хористки уже сто-
яли в боевой готовности, а профессор ждал у пюпитра. Консуэло и не по-
дозревала, что с того места, где сидел граф, прекрасно виден хор и что
он, не спуская глаз, следит за каждым ее движением.
Но лица ее он еще не мог разглядеть: придя, она тотчас опустилась на
колени и, закрыв лицо руками, начала горячо молиться. "Господи, - шепта-
ла она, - ты знаешь, что я прошу возвысить меня, не стремясь при этом
унизить моих соперниц. Ты знаешь также, что, посвящая себя миру и светс-
кому искусству, я не хочу забыть тебя, не хочу вести порочной жизни. Те-
бе известно, что в душе моей нет тщеславия, и я молю поддержать меня,
облагородить звук моего голоса и придать ему проникновенность, когда я
буду петь хвалу тебе, лишь ради того, чтобы соединиться с тем, кого мне
позволила любить моя мать, чтобы никогда не расставаться с ним, дать ему
радость и счастье".
Когда раздались первые аккорды оркестра, призывавшие Консуэло занять
свое место, она медленно поднялась с колен, косынка ее сползла на плечи,
- тут граф и Андзолето, полные нетерпения и беспокойства, наконец смогли
увидеть ее. Но что за чудесное превращение свершилось с этой юной девуш-
кой, еще за минуту перед тем такой бледной, подавленной, усталой, испу-
ганной! Вокруг ее высокого лба, казалось, реяло небесное сияние; нежная
истома была разлита по благородному, спокойному и ясному лицу. В ее без-
мятежном взгляде не видно было жажды успеха. Во всем ее существе
чувствовалось что-то серьезное, глубокое, таинственное, что трогало и
внушало уважение.
- Мужайся, дочь моя, - шепнул ей профессор, - ты будешь исполнять
творение великого композитора в его присутствии; он здесь и будет слу-
шать тебя.
- Кто, Марчелло? - спросила удивленная Консуэло, видя, что профессор
кладет на пюпитр псалмы Марчелло.
- Да, Марчелло. А ты пой, как всегда, не лучше и не хуже, и все будет
прекрасно.
В самом деле, Марчелло, который в это время доживал последний год
своей жизни, приехал проститься с родной Венецией, которую он трижды
прославил - и как композитор, и как писатель, и как государственный дея-
тель. Он выказал много внимания Порпоре, который и попросил именитого
гостя прослушать его учениц. Профессор, желая сделать сюрприз маститому
композитору, поставил первым номером его великолепный псалом "I cieli
immensi narrano", который Консуэло исполняла в совершенстве. Ни одно
произведение не могло более гармонировать с религиозным экстазом, кото-
рым была полна в эту минуту благородная душа девушки. Как только Консуэ-
ло пробежала глазами первую строчку этого широкого, захватывающего пес-
нопения, она перенеслась в другой мир. Позабыв о графе, о злобствующих
соперницах, о самом Андзолето, она помнила только о боге и о Марчелло. В
композиторе она видела посредника между собою и этими сияющими небесами,
славу которых она готовилась воспеть. Мог ли сюжет быть прекраснее, мог-
ла ли быть возвышеннее идея!
I cieli immensi narrano
Del grande Iddio la gloria;
II firmamento lucido"
All'universo annunzia,
Quanto sieno mirabili
Delia sua destra le opere [11].
Восхитительный румянец залил ее щеки, священный огонь зажегся в
больших черных глазах, и под сводами церкви раздался ее неподражаемый
голос, чистый, могучий, величественный, - голос, который мог исходить
только от существа, обладающего исключительным умом и большим сердцем.
После нескольких тактов сладостные слезы хлынули из глаз Марчелло. Граф,
не будучи в силах совладать с волнением, воскликнул:
- Клянусь богом, эта женщина прекрасна! Это святая Цецилия, святая
Тереза, святая Консуэло! Это олицетворение поэзии, музыки, веры!
У Андзолето подкашивались ноги, он еле стоял, судорожно сжимая руками
решетку возвышения, пока наконец, задыхаясь, близкий к обмороку, не
опустился на стул, опьяненный радостью и гордостью.
Лишь уважение к святому месту удерживало многочисленных любителей и
толпу, наполнявшую церковь, от бурных аплодисментов, уместных в театре.
У графа не хватило терпения дождаться конца службы, и он поднялся на хо-
ры, чтобы выразить свой восторг Порпоре и Консуэло. Еще во время богос-
лужения, пока духовенство читало молитвы, Консуэло попросили подняться
на возвышение, где сидели граф и Марчелло. Композитор пожелал поблагода-
рить ее и выразить ей свои чувства. Он был еще так взволнован, что едва
мог говорить.
- Дочь моя, - начал он прерывающимся голосом, - прими благодарность и
благословение умирающего. Ты в один миг заставила меня забыть целые годы
смертельных мук. Когда я слушал тебя, мне казалось, что со мной случи-
лось чудо и непрестанно терзающая меня жестокая боль исчезла навсегда.
Если ангелы на небесах поют, как ты, я жажду покинуть землю, чтобы вку-
сить вечное наслаждение, которое я познал благодаря тебе. Благословляю
тебя, дитя мое! Будь счастлива в этом мире, как ты этого заслуживаешь. Я
слышал Фаустину, Романину, Куццони, всех самых великих певиц мира; они
не стоят твоего мизинца. Тебе суждено дать людям то, чего они еще никог-
да не слыхали, тебе суждено заставить их почувствовать то, чего до сих
пор не чувствовал еще ни один человек!
Подавленная, словно уничтоженная этой высокой похвалой, Консуэло низ-
ко склонилась, как если бы намеревалась встать на колени, и, не будучи в
состоянии вымолвить ни слова, только поднесла к губам мертвенно-бледную
руку великого старца, но, поднимаясь, она кинула на Андзолето взгляд,
который, казалось, говорил ему: "Неблагодарный, и ты не разгадал меня!"
XI
В течение остальной части богослужения Консуэло проявила столько
энергии и такие природные данные, что все требования, какие мог бы еще
предъявить граф Дзустиньяни, оказались удовлетворенными. Она вела за со-
бой, поддерживала и воодушевляла весь хор и по мере исполнения своих
партий обнаружила огромный диапазон голоса и все разнообразие его досто-
инств, а также неистощимую силу своих легких, или, вернее, совершенство
своего искусства: ведь умеющий петь не знает усталости, а петь для Кон-
суэло было так же легко, как для других дышать. Ее чистый, звучный голос
выделялся из сотни голосов ее подруг, и ей не надо было для этого кри-
чать, подобно бездарным и безголосым певицам. Вдобавок она чувствовала и
понимала до тончайших оттенков мысль композитора. Словом, она одна была
и артистом и мастером среди всего этого стада заурядных певиц с вялым
темпераментом, хотя и со свежими голосами. Естественно, не кичась этим,
она царила, и, пока длилось пение, всем поющим казалось, что иначе и
быть не может. Но когда хор умолк, те самые хористки, которые во время
исполнения взглядом умоляли Консуэло о помощи, теперь в глубине души бы-
ли сердиты на нее за это и все похвалы по адресу школы Порпоры приписы-
вали себе. Все эти похвалы Порпора выслушал молча, улыбаясь, но при этом
он смотрел на Консуэло, и Андзолето прекрасно понимал, что говорит его
взгляд.
По окончании богослужения граф в одной из приемных монастыря предло-
жил хористкам отличное угощение. Решетка разделяла два больших стола,
поставленных в форме полумесяца друг против друга: просвет, рассчитанный
на размер огромного пирога, был оставлен посреди решетки для того, чтобы
передавать блюда, которые граф сам любезно предлагал старшим монахиням и
воспитанницам. Одетые послушницами, последние приходили по двенадцати
разом и по очереди усаживались на свободные места в глубине залы. Насто-
ятельница сидела около самой решетки, направо от графа, сидевшего в на-
ружной части залы, а слева от него было свободное место. Дальше сидели
Марчелло, Порпора, приходский священник, старшие священники, участвовав-
шие в церковной службе, несколько аристократов - любителей музыки,
светские попечители школы, и, наконец, красавец Андзолето в своем парад-
ном черном костюме, при шпаге. Обыкновенно в подобной обстановке молодые
певицы бывали очень оживлены: их приводили в приятное и возбужденное
состояние вкусные яства, общество мужчин, жажда нравиться или хотя бы
быть замеченными, и они весело болтали наперебой. Но на этот раз пир-
шество проходило невесело и как-то натянуто. Замысел графа перестал быть
тайной (разве есть секрет, который каким-либо образом не просочится
сквозь щели монастырских стен?), и вот каждая из молодых девушек в глу-
бине души мечтала, что именно ее Порпора предложит графу взамен Кориллы.
Сам профессор хитро поддерживал в некоторых из них эту мечту: в одних -
чтобы заставить их лучше петь в присутствии Марчелло, в других - чтобы
неминуемым разочарованием отомстить им за все то, что он претерпел от
них на своих уроках. Так или иначе, приходящая ученица школы Клоринда
разрядилась в этот день в пух и прах, собираясь восседать рядом с гра-
фом. Каково же было ее бешенство, когда она увидела, что эта нищенка
Консуэло в своем черном платьишке, эта дурнушка, отныне признанная луч-
шей певицей школы, единственной ее красой, садится с невозмутимым видом
за стол между графом и Марчелло! Злоба исказила ее лицо, она стала такой
уродливой, какою никогда не была Консуэло и какою стала бы сама Венера
под влиянием столь низких и злобных чувств. Андзолето, торжествуя побе-
ду, видел, что происходит в душе Клоринды; он подсел к ней и рассыпался
в пошлых комплиментах, которые та имела глупость принять за чистую моне-
ту. Это вскоре ее утешило: она вообразила, что, завладев вниманием жени-
ха Консуэло, может отомстить ей, и пустила в ход все свои чары. Но она
была слишком ограниченна, а Андзолето слишком хитер, и эта неравная
борьба неминуемо должна была поставить ее в смешное положение.
Тем временем граф, беседуя с Консуэло, все более и более поражался
тем, сколько такта, здравого смысла и обаяния обнаруживает она в разго-
воре, вдобавок к могучему таланту, проявленному в церкви. При полном от-
сутствии кокетства в ней было столько искренности, веселости, доброты,
доверчивости, что при первом же знакомстве она внушала неотразимую сим-
патию. После ужина граф пригласил Консуэло прокатиться вместе с ним и
его друзьями в гондоле, подышать вечерним воздухом. Марчелло не мог
из-за болезни участвовать в этой прогулке, но Порпора, граф Барбериго и
несколько других аристократов с удовольствием приняли предложение графа.
Андзолето был также допущен. Консуэло со смущением подумала о том, что
ей придется быть одной в таком большом мужском обществе, и тихонько поп-
росила графа пригласить также и Клоринду. Дзустиньяни, не понявший при-
чины ухаживания Андзолето за бедной красавицей, был даже рад, что тот во
время прогулки будет больше занят ею, чем своей невестой. Доблестный
граф, благодаря своему легкомыслию, красивой наружности, богатству,
собственному театру, а также легким нравам своего народа и своего века,
был наделен довольно большим самомнением. Возбужденный выпитым греческим
вином и музыкой, стремясь отомстить поскорее кованой Корилле, граф не
нашел ничего лучшего, как сразу начать ухаживать за Консуэло. Усевшись
рядом с ней и устроив так, что другая юная пара очутилась на противопо-
ложном конце гондолы, он достаточно выразительно впился взглядом в свою
