- Я еще раз спрашиваю: какое тебе до этого дело?
- Мне необходимо это знать. Как ты думаешь, может ли красивый мужчина
любить некрасивую женщину?
- Но ведь любил же ты мою бедную мать, а она сделалась под конец со-
вершенным страшилищем. А я-то как ее любила!
- И ты считала ее уродливой?
- Нет. А ты?
- Я и не думал об ее наружности. Но это совсем не то, Консуэло... Я
говорю о другой любви - о страсти; а я тебя люблю такою любовью, не
правда ли? Я не могу обходиться без тебя, не могу с тобою расстаться.
Ведь это настоящая любовь, правда?
- А чем иным могло бы это быть?
- Дружбой.
- Да. Возможно, что это и есть дружба.
Тут удивленная Консуэло замолчала и внимательно посмотрела на Андзо-
лето. А тот, погрузившись в задумчивость, впервые ломал себе голову -
над тем, что он испытывал к Консуэло - любовь или дружбу, и о чем гово-
рили это спокойствие чувств и это целомудрие, которое он так легко сох-
ранял вблизи нее. Было ли это результатом уважения или безразличия? В
первый раз посмотрел он на девушку глазами молодого мужчины, не без не-
которого волнения разбирая и оценивая ее лоб, глаза, фигуру - все то,
что до сих пор жило в его представлении в виде какого-то затуманенного
идеального целого. В первый раз взволнованная Консуэло была смущена
взглядом своего друга: она покраснела, сердце ее забилось, и, не будучи
в силах смотреть в глаза Андзолето, она отвернулась. Андзолето все еще
продолжал хранить молчание. Не решаясь его прервать, Консуэло вдруг ощу-
тила невыразимую тоску, крупные слезы одна за другой покатились по ее
щекам, и, закрыв лицо руками, она воскликнула:
- О, я вижу, ты пришел мне сказать, что не хочешь больше, чтобы я бы-
ла твоей подругой.
- Нет, нет, никогда я этого не говорил и не говорю! - воскликнул Анд-
золето, испуганный ее слезами, которые видел впервые, и поспешно
по-братски обнял ее.
Но в этот миг Консуэло отвернулась, и поэтому вместо свежей, прохлад-
ной щеки поцелуй его встретил горячее плечо, едва прикрытое косынкой из
грубого черного кружева.
Когда первая вспышка страсти запылает в молодом существе, сохранившем
всю свою детскую чистоту, но уже достигшем полного расцвета, она вызыва-
ет потрясающее, почти мучительное ощущение.
- Не знаю, что со мной, - проговорила Консуэло, вырываясь с дотоле не
испытанным страхом из объятий своего друга, - но мне нехорошо, мне ка-
жется, будто я умираю...
- Не надо умирать, дорогая, - говорил Андзолето, нежно поддерживая
ее, - теперь я убежден, что ты красавица, настоящая красавица.
Действительно, Консуэло была очень хороша в эту минуту. И Андзолето,
почувствовав это всем своим существом, не мог удержаться, чтобы не выс-
казать ей своего восхищения, хотя и не был уверен в том, что ее красота
отвечает требованиям искусства.
- Да скажи наконец, зачем тебе понадобилось сегодня, чтобы я была
красива? - спросила Консуэло, сразу побледнев и обессилев.
- А разве тебе самой не хочется быть красивой, милая Консуэло?
- Да, для тебя.
- А для других?
- Какое мне до них дело?
- А если бы от этого зависело наше будущее? Тут Андзолето, видя, в
какое смятение он привел свою подругу, откровенно рассказал ей о том,
что произошло между ним и графом. Когда он передал ей не особенно лест-
ные для нее слова Дзустиньяни, добродушная Консуэло, которая поняла те-
перь, в чем дело, и успела успокоиться, расхохоталась до слез.
- Как, - воскликнул Андзолето, пораженный таким полным отсутствием
тщеславия, - ты ничуть не взволнована, не смущена? О, я вижу, Консуэло,
что вы маленькая кокетка и прекрасно знаете, что вы не безобразны.
- Послушай, - ответила она, улыбаясь. - Раз ты придаешь такое значе-
ние подобному вздору, я должна тебя немного успокоить. Я никогда не была
кокеткой: я некрасива и это было бы смешно. Однако несомненно, что я те-
перь вовсе не безобразна.
- В самом деле? Ты это слышала? Кто говорил тебе это, Консуэло?
- Во-первых, моя мать, которую никогда не смущала моя некрасивость.
Она не раз повторяла, что это пройдет и что сама она в детстве была еще
хуже. А между тем я от многих знавших ее слыхала, что в двадцать лет она
была самой красивой девушкой в Бургосе. Помнишь, когда она пела в кафе,
не раз приходилось слышать: "Как, должно быть, эта женщина была красива
в молодости". Видишь ли, друг мой, для бедняков красота - это дело одно-
го мгновения: сегодня ты еще не красива, а завтра уже перестала быть
красивой. Быть может, и я еще буду хороша, только бы мне не переутом-
ляться, высыпаться хорошенько да не очень голодать.
- Консуэло, мы с тобой не расстанемся. Я скоро разбогатею, ты ни в
чем не будешь нуждаться и сможешь хорошеть, сколько тебе угодно.
- В добрый час! Да поможет нам господь в остальном!
- Да, но все это не решает дела сейчас: важно знать, найдет ли тебя
граф достаточно красивой для сцены.
- Проклятый граф! Только бы он не был слишком требователен.
- Прежде всего, ты вовсе не дурнушка.
- Да, я не некрасива. Еще недавно я слышала, как стекольщик, который
живет напротив нас, сказал своей жене: "А знаешь, Консуэло совсем недур-
на: у нее прекрасная фигура, а когда она смеется, так просто сердце ра-
дуется; когда же запоет - делается и вовсе красивой".
- А что ответила на это его жена?
- Она ответила: "А тебе что до этого, дурак? Лучше занимайся своим
делом: женатому человеку нечего заглядываться на девушек".
- И скажи, видно было, что она сердится?
- Еще как!
- Да, это хороший признак. Она считала, что муж ее не ошибся. Ну, а
еще что?
- А потом графиня Мочениго, - я шью на нее, и она всегда интересова-
лась мною, - так вот на прошлой неделе вхожу я к ней, а она и говорит
доктору Анчилло: "Посмотрите, доктор, как эта девочка выросла, побелела,
какая у нее прелестная фигура".
- А доктор что ответил?
- Он ответил: "Да, действительно, я не узнал бы ее, клянусь вам! Она
из тех флегматичных натур, которые белеют, когда начинают полнеть; уви-
дите, из нее выйдет красавица".
- Не слыхала ли ты еще чего?
- Еще настоятельница монастыря Санта-Кьяра, - она заказывает мне вы-
шивки для своих алтарей, - тоже сказала одной из монахинь: "Разве я была
не права, говоря, что Консуэло похожа на нашу святую Цецилию? Каждый
раз, молясь перед образом, я невольно думаю об этой девочке, думаю и
прошу бога спасти ее от греха и от светского пения".
- А что ответила сестра?
- Она ответила: "Ваша правда, мать настоятельница, сущая правда".
Сейчас же после этого я побежала в их церковь поглядеть на святую Цеци-
лию. Это работа великого художника, и она такая красавица!
- И она похожа на тебя?
- Немножко.
- Почему же ты мне никогда об этом не говорила?
- Да я как-то не думала об этом.
- Милая моя Консуэло, так, значит, ты красива?
- Этого я не думаю, но я уже не так дурна собой, как говорили раньше.
Во всяком случае, о своем безобразии я больше не слышу. Правда, может
быть, причина в том, что люди не хотят меня огорчать теперь, когда я
стала взрослой.
- Ну, Консуэло, посмотри-ка на меня хорошенько! Начать с того, что у
тебя самые красивые в мире глаза.
- Зато рот слишком велик, - вставила, смеясь, Консуэло, разглядывая
себя в осколок разбитого зеркала.
- Рот не мал, но какие чудесные зубы, - продолжал Андзолето, - просто
жемчужины! Так и сверкают, когда ты смеешься.
- В таком случае, когда мы с тобой будем у графа, ты должен непремен-
но рассмешить меня.
- А волосы какие чудесные, Консуэло!
- Вот это правда. На, посмотри...
Она вытащила шпильки, и целый поток черных волос, в которых солнце
отразилось, как в зеркале, спустился до земли.
- У тебя широкая грудь, тонкая талия, а плечи... До чего они хороши!
Зачем ты прячешь их от меня, Консуэло? Ведь я хочу видеть только то, что
тебе неизбежно придется показывать публике.
- Нога у меня довольно маленькая, - желая переменить разговор, сказа-
ла Консуэло, выставляя свою крошечную, чудесную ножку - ножку настоящей
андалузки, какую почти невозможно встретить в Венеции.
- Ручка - тоже прелесть, - прибавил Андзолето, впервые целуя ей руку,
которую до сих пор только потоварищески пожимал. - Ну, покажи мне свои
руки повыше!
- Ты ведь их сто раз видел, - возразила она, снимая митенки.
- Да нет же! Я никогда еще их не видел, - сказал Андзолето.
Это невинное и вместе с тем опасное расследование начинало странным
образом волновать юношу. Он както сразу умолк и все глядел на девушку, а
та под влиянием его взглядов с каждой минутой преображалась, делаясь все
красивее и красивее.
Быть может, он был не совсем слеп и раньше, быть может, впервые Кон-
суэло, сама того не сознавая, сбросила с себя выражение равнодушия, до-
пустимое лишь при безупречной правильности линий. В эту минуту, еще
взволнованная ударом, поразившим ее в самое сердце, уже ставшая вновь
простодушной и доверчивой, но еще испытывая легкое смущение, проистекав-
шее не от проснувшегося кокетства, а от чувства стыдливости, пережитого
и понятого ею, она прозрачной белизной лица и чистыми, ясными глазами
действительно напоминала святую Цецилию из монастыря Санта-Кьяра.
Андзолето не в силах был оторвать от нее глаз. Солнце зашло. В
большой комнате с одним маленьким окном быстро темнело, и в этом полус-
вете Консуэло стала еще красивее, - казалось, будто вокруг нее реет ды-
хание неуловимых наслаждений. В голове молодого Андзолето пронеслась
мысль отдаться страсти, пробудившейся в нем с неведомой до сих пор си-
лой, но тотчас же холодный рассудок взял верх над этим порывом. Ему хо-
телось своим пылким восторгом взволновать Консуэло и проверить, может ли
ее красота пробудить в нем такую же страсть, какую пробуждали всеми
признанные красавицы, которыми он уже обладал. Но он не посмел поддаться
этому искушению, недостойному той, что вызвала в нем такие мысли. Волне-
ние его все росло, а боязнь потерять новое для него наслаждение застав-
ляла желать, чтобы этот миг длился как можно дольше.
Вдруг Консуэло, которой стало невмоготу выносить дольше охватившее ее
смущение, сделала над собою усилие и, чтобы снова вернуться к их прежней
беззаботной веселости, принялась расхаживать по комнате, напевая с преу-
величенной экспрессией отрывки из лирической драмы и сопровождая пение,
словно на сцене, трагическими жестами.
- Да ведь это великолепно! - восторженно воскликнул Андзолето, видя,
что она способна прибегать к сценическим эффектам, чего он в ней никогда
не подозревал.
- Совсем не великолепно! - сказала Консуэло, садясь. - Надеюсь, ты
это говоришь в шутку?
- Уверяю тебя, это было бы великолепно на сцене. Поверь, здесь нет
ничего лишнего. Корилла лопнула бы от зависти: это так же эффектно, как
то, за что ей аплодируют с таким неистовством.
- Мой милый Андзолето, я вовсе не хочу, чтобы она лопнула от зависти
к такому фиглярству. И если бы публика вздумала аплодировать мне только
потому, что я умею передразнивать Кориллу, то перед такой публикой я
больше не захотела бы и появляться.
- Ты, значит, надеешься ее превзойти?
- Да, надеюсь или откажусь от всего.
- Как же ты это сделаешь?
- Пока еще не знаю...
- Попробуй.
- Нет, все это одни мечты; и пока не будет решено, дурна я собой или
хороша, нам нечего строить воздушные замки. Может быть, мы оба с тобой
не в своем уме и, как выразился господин граф, Консуэло действительно
уродлива.
Это последнее предположение дало Андзолето силы уйти.
IX
В эту полосу своей жизни, почти неизвестную его биографам, Никколо
Порпора, один из лучших композиторов Италии и величайший профессор пения
XVIII века, ученик Скарлатти, учитель певцов Гассе, Фаринелли, Кафарел-
ли, Салимбени, Уберто (известного под именем "Порпорино") и певиц Мин-
