подготовкой еще - начать да кончить.
...Мы с Фабрицием стояли в пустом и загодя оцепленном - так чтобы
мышь не проскользнула - крыле претории, прислушиваясь к медленно
затихающему реву площади. По тому, с какой четкостью толпа перед этим
скандировала "Вар-рав-ва!!", я понял, что был прав: Каиафа дела на самотек
не пустил и _з_а_б_и_в_а_л _п_о _ш_л_я_п_к_у_, шансов переломить это
"народное волеизъявление" у нас все равно не было никаких. А когда двое
солдат себастийской когорты ввели приговоренного, произошла очень странная
вещь. Мне показалось, что все солнечные зайчики, наструганные из косого
утреннего света на мозаичный пол претории, вдруг сбежались к ногам Иешуа,
заключив его в сияющий протуберанец, а наброшенная на его плечи багряница
обратилась в сгусток чистого пламени. Впрочем, наваждение это длилось
какие-то мгновения и окончилось, стоило мне лишь тряхнуть головой.
Декурион-спецназовец тем временем, положив на табурет узелок с
одеждой Назареянина, негромко докладывал: приказ исполнен, провели вдоль
всей внешней галереи, дважды. Да, багряницу было видно из толпы хорошо -
специально проверяли; себастийцам он тоже успел примелькался как "этот
еврей в багрянице"; все готово, можно начинать. Я между тем в упор
рассматривал Иешуа и результатом осмотра остался доволен: до него, похоже,
дошло наконец, что шутки кончились; умирать придется - здесь и теперь.
Пожалуй, мы все-таки сварим с ним кашу. Фабриций, несомненно, прав - это
вовсе не религиозный фанатик, да и мортопатией тут тоже не пахнет; лицом
своим владеет вполне, но пот-то, ручейками стекающий по вискам, никуда не
спрячешь. Конечно, и жара нынче несусветная - вон как сразу спекается
кровь, что сочится из-под тернового венка. С венком - явный перебор; черт
бы побрал этих себастийцев! Это же их любимое развлечение - замотать
еврея, подозреваемого в связях с повстанцами, в кокон из терновых веток и
оставить поджариваться на солнышке. Впрочем, может оно и к лучшему.
И я начал в лоб, без всяких хитрых предварительных ходов. Как ты там
говаривал, философ - "да - да", "нет - нет", а что сверх этого, то от
Лукавого? Мы заинтересованы в тебе и в твоей проповеди, а потому
предлагаем честную сделку. В караульном помещении сейчас сидит
садист-убийца, заслуживший по меньшей мере пять смертных приговоров. Его
казнь назначена на послезавтра, но произойдет сейчас; он уже получил
лошадиную дозу наркотиков, так что сам не понимает, на каком свете
находится, и достиг к тому же полной анестезии. Его сейчас оденут в твой
хитон, а затем распнут на кресте с табличкой "Царь Иудейский"; остальные
детали тебя не касаются. Тебя же мы выведем отсюда и спрячем - с тем,
чтобы ты через три дня явился своим ученикам, а затем и широким народным
массам. Мы хотим, чтобы народ уверовал в твою божественную сущность, а
авторитет твоего учения стал в Иудее непререкаемым. Тебе же по прошествии
некоторого времени придется исчезнуть - ну, скажем, вознестись на небо.
Остаток жизни ты, к сожалению, проведешь под чужим именем вдали от
Палестины - например, на Оловянных островах. Ты получишь чистые документы
и средства на прожитье, а главное - возможность сочинять новые проповеди и
послания, которые мы будем тайно распространять в Палестине среди твоих
последователей. Так да или нет?
И когда он сказал: "Нет", я сперва решил, что тот просто требует
должных гарантий, и еще успел восхититься его самообладанием - в таком
положении люди обычно готовы хвататься хоть за соломинку, хоть за
бритвенное лезвие. Я объяснил, что его опасения - а не уберут ли тебя
после "явлений" в целях сохранения секретности? - вполне понятны и
оправданы. Гарантией же здесь служат единственно весомые соображения -
соображения пользы. Мы крайне заинтересованы в его будущих посланиях и,
так сказать, закупаем их на корню. Он ведь не хуже нас понимает, что
нынешний состав учеников явно не способен не то что развивать Учение, но
хотя бы просто связно изложить его. Без заочного участия Иешуа в
деятельности общины она, скорее всего, быстро деградирует, растеряв свой
авторитет и влияние, а его замечательное Учение будет просто забыто; нам
же это совершенно невыгодно. Таких гарантий ему достаточно?
Выслушавши все это с несомненным вниманием, он вдруг нагнулся, взял
узелок со своей одежкой и, ни слова не говоря, направился к дверям. А у
самого выхода обернулся и произнес, обращаясь к Фабрицию (меня он вообще
игнорировал), загадочную фразу: "Что делаешь, делай скорее!". И пока я
судорожно соображал, что бы эти слова могли означать (ибо события Тайной
вечери были, как вы помните, восстановлены нами лишь несколькими днями
спустя), он успел выйти к поджидавшим на ступеньках себастийцам. Этого я
никак не ожидал, а потому лишь проводил его ошалелым взглядом, буквально
впав в прострацию. Клянусь Юпитером, я по сию пору не могу понять, в чем
была моя ошибка, ибо решительно никаких изъянов или подвохов сделка эта не
содержала!
Это был чистый нокаут. Присев на любезно освобожденный Назареянином
табурет, я обратился к Фабрицию с краткой, но прочувствованной речью.
Пускай я теперь - покойник, но и центуриону его блистательная затея тоже
даром не пройдет. Я напоследок позабочусь, чтобы он закончил свою жизнь
начальником погранзаставы где-нибудь в приевфратских песках, выбирая между
фракциями активных и пассивных педерастов. Тут я заметил, что мои
филиппики летят мимо цели, ибо Фабриций вроде бы следит за суетой вновь
оживших солнечных зайчиков, но только глаза у него совершенно
остановившиеся: центурион работает. А потом он поднял на меня взгляд,
будто бы только что проснувшись, и задумчиво произнес: "Черт побери, а
ведь это неплохая мысль! И, в любом случае, наш единственный шанс спасти
свои шкуры".
- О чем это ты, центурион?
- Простите, экселенц, я думал, вы и так поняли. Я об этой его реплике
- он ведь подарил нам блестящую идею.
- Идею?
- Ну конечно: делать все так, как нами задумано, но только без его
участия.
- Ну да, совсем как в том еврейском анекдоте насчет похорон без
покойника; ты в своем уме, центурион?
- Разумеется. Вам что, никогда не случалось использовать в
оперативной работе агентов-имитаторов?
- Имитаторов?! Постой-ка, Фабриций... Но ведь минимально критически
настроенные свидетели...
- Да о чем вы говорите, экселенц! Человек, способный поверить в
оживление покойника, поверит во что угодно - никуда не денется, а все
"критически настроенные" так и так - отрезанный ломоть. Все равно
показывать его можно будет лишь тем, кто _х_о_ч_е_т_ видеть Учителя
воскресшим - по крайней мере поначалу, пока мы не сформируем
соответствующее общественное мнение.
В общем, изначально безумная идея Фабриция становилась теперь
безумной в квадрате, однако выбирать было не из чего и двигаться в той
верше, в которую мы угодили, можно было только вперед - и не оглядываясь.
Насчет "все делать так же, как задумано" - это, конечно, не более чем
слова: план, конечно же, нуждался в существенных коррективах, причем
весьма срочных. Например, все ученики и спутницы Иешуа в тот момент
находились под плотным колпаком; мы приняли специальные меры, чтобы никто
из них не появился на месте казни и не смог принять участие в захоронении
трупов (их должны были сбросить в общую могилу, _о_б_р_а_б_о_т_а_в_ до
неидентифицируемости). Теперь все эти мероприятия потеряли смысл; более
того, стало весьма желательным, чтобы они своими глазами увидели труп
Учителя.
С другой стороны, нам теперь срочно потребовалась настоящая гробница,
причем желательно находящаяся в достаточно уединенном месте. Фабриций
незамедлительно нашел Никодима. Не думает ли тот, что кому-нибудь из
последователей Иешуа следовало бы позаботиться о достойных похоронах
Учителя? Римские власти, насколько известно советнику, собирались сбросить
тела всех казненных в ров. Однако прокуратор получил сообщение о том, что
тело Иешуа может превратиться в предмет различных махинаций - и учеников,
и первосвященников - а все это может спровоцировать волнения в городе.
Поэтому советник уверен - в создавшейся ситуации прокуратор не только не
станет возражать, если какой-нибудь уважаемый горожанин пожелает
похоронить казненного с соблюдением всех обрядов, но оценит этот шаг как в
высшей степени дружественный; сам Игемон хочет приставить к месту
захоронения караул - "во избежание"...
Короче говоря, через пару часов эта проблема была решена. Хозяином
гробницы оказался хорошо знакомый нам друг и единомышленник Никодима -
Иосиф, родом из Аримафеи; он же и отправился к предупрежденному мною
Пилату - просить о выдаче тела. Гробница Иосифа оказалась расположенной в
достаточно глухом месте - именно то, что нам было необходимо.
Спустя небольшое время меня разыскали - срочно к Игемону! Готовый к
самому худшему, я предстал пред светлыми очами. Выяснилось, что прокуратор
пребывает в совершеннейшей ярости по поводу освобождения Вараввы,
"сотника" из группировки Элеазара. Или, может, азиатское солнце до того
напекло мне голову, что я и впрямь решил отпустить с миром этого
террориста? Не нахожу ли я, что цена прикрытия моей комбинации с
Назареянином выходит слишком высокой? Я этого не находил, и разъяснил
прокуратору, что Одноглазый Симон теперь имеет возможность списать на
помилованного сотника все утечки информации, и прошлые, и будущие; так что
нам нет нужды пачкать руки - Варавву уберут сами зелоты. Тут только до
меня дошло, что в успешности самой моей комбинации Игемону даже в голову
не приходит усомниться. Я вышел от него с пустотой в коленках, но с
твердой уверенностью: полоса невезения (тьфу-тьфу-тьфу!) кончилась и со
следующей раздачи пойдет наша масть.
Тут возникло, правда, и одно дополнительное препятствие - грозящее
одним махом обрушить всю нашу изящную конструкцию. План строился в расчете
на людей, _х_о_т_е_в_ш_и_х_ видеть Учителя воскресшим; нам следовало лишь
п_о_м_о_ч_ь_ им в осуществлении их сознательных или неосознанных желаний.
Существовал, однако, один человек, который не задумываясь отдал бы
половину оставшейся ему жизни за возможность разоблачить нашу
инсценировку. Вы, проконсул, несомненно, поняли о ком идет речь; ну
конечно же, о Демиурге.
Громогласно заявив, что "воскресший Назареянин" - просто-напросто
самозванец, экс-апостол Иуда станет в руках Синедриона той самой козырной
шестеркой, что прихлопнет нашего туза. Более того: вновь обретя ценность
для Синедриона - как ключевой свидетель - он получит соответствующую
охрану. После этого перед ним откроются просто блистательные перспективы:
он сможет либо шантажировать нас (сохраняя перед Синедрионом свою легенду
раскаявшегося сектанта), либо раскрыться перед иудейскими спецслужбами как
бывший римский агент, делом доказавший новым хозяевам свою полезность.
Таким образом, наша комбинация имеет условие sine qua non: к моменту
"воскресения" Иуда должен быть мертв.
Легко сказать! Ночью мы упустили его из-под наблюдения и вплоть до
полудня не объявляли розыска, ибо в рамках первоначального плана он
никакой роли играть не мог. Иуда - агент высочайшего класса; даже
оставаясь в Иерусалиме, он способен раствориться в этом городе так, что на
его поиски уйдет не одна неделя, тогда как в нашем распоряжении - полтора
дня и две ночи... Обшарив в течении часа все мыслимые укрытия нашего
