просто-напросто ждет перевербовка с последующей заброской в родную
Палестину, причем с предельно опасным или кровавым заданием (например, в
качестве так называемого "невозвратимого агента" - носителя
дезинформации). Предел мечтаний, не правда ли? Впрочем, все приведенные
выкладки по "парфянскому" варианту сугубо умозрительны. Дело тут в
характере операций на парфянской границе, с которых начинал некогда свою
карьеру спецназовец Демиург. Некоторые из них оставили по себе такую
память, что я - попав в Иудино положение - рискнул бы возвратиться в те
места лишь безуспешно перепробовав в качестве убежища все остальные уголки
Ойкумены, включая жерло Везувия...
Итак, проконсул, мы с Вами вычислили методом исключения единственную
силу, способную - при соблюдении ряда условий - гарантировать Иуде
безопасность. Сила эта - официальные иудейские власти. Какой товар,
однако, может предложить для торговли с ними Иуда? Ненавидя Иешуа всеми
фибрами души, первосвященники явно опасаются суда над ним - иначе они бы
уже давным-давно арестовали его прямо на улицах Иерусалима. Иуда же
берется организовать _л_и_к_в_и_д_а_ц_и_ю_ Учителя, используя именно свои
возможности члена общины, и прежде всего - сведения о загородных ночных
убежищах Назареянина. Такую информацию Синедриону действительно взять
больше неоткуда, и поэтому надо вступать в сделку с Иудой на его условиях.
Условия же зги таковы. Иуда в этой сделке выступает перед
первосвященниками в качестве сподвижника Иешуа, тщательно скрывая свою
вторую ипостась - римский агент; когда же дело будет сделано, он
обязательно должен предстать перед римскими властями в качестве именно
официального доверенного лица Синедриона. Разумеется, Иуда, при его
навыках и опыте, без труда мог бы ликвидировать Учителя и в одиночку, но
только кому он после этого был бы нужен? Синедрион, несомненно, тут же
отмежевался бы от всей этой грязной истории - кровавых разборок в какой-то
полубандитской галилейской секте. Поэтому Иуде было необходимо, чтобы
кровью оказались замазаны обе "высокие договаривающиеся стороны".
В случае успеха в нашей с Иудой партии возникла бы спасительная для
того патовая позиция. Мы не могли бы арестовать Иуду за растрату, не
раскрывая перед иудейскими властями его роли в операции "Рыба"; легко
представить, какой скандал разразился бы в этом случае. Разумеется, мы
могли бы спустя некоторое время ликвидировать предателя, но чего ради? О
своей работе на нас (и в особенности о "Рыбе") он был бы заинтересован
помалкивать до гробовой доски, причем даже больше, чем мы. Иешуа обратно
не воскресишь, операцию заново не начнешь; это была бы просто месть, что,
вопреки распространенному заблуждению, вообще не в традиции разведок.
Более того: если бы Иуду вдруг осенила фантазия разболтать правду о
"Рыбе", то мы бы публично порекомендовали ему обратиться к психиатру - и
дело с концом; а вот убить его - это означало бы собственноручно
проставить на таком заявлении исходящий номер и приложить гербовую печать.
Что же до мести, то с этого момента Иуде, конечно, пришлось бы опасаться
зелотов, но тут уж, как говорится, из двух зол... Короче говоря,
проконсул, если бы события развивались так, как спланировал Иуда, нам
действительно пришлось бы оставить его в покое.
В безопасности, однако, он сможет себя чувствовать лишь после
успешного завершения комбинации. Если же до этого момента о его контакте с
Синедрионом проведает наша служба, то за его жизнь никто не даст и гнилой
маслины. Иуда при этом отлично понимал, что шила в мешке не утаишь (в
такой организации, как Синедрион, утечка информации произойдет почти
мгновенно) и, поскольку счет пошел на дни, решительно выбрал игру на
опережение. Самое лучшее в такой ситуации - подбросить противнику ложный
след, на возню с которым безвозвратно уйдет драгоценное время.
Немедленно после встречи с первосвященниками он вышел на экстренную
связь со мной (попутно залегендировав, таким образом, свое появление в
городе) и доложил, что в последние дни один из членов секты, а именно -
Иоанн, ведет себя странно. Он, Иуда, подозревает, что тот ищет контактов с
Синедрионом, а потому просит нашу службу немедленно навести
соответствующие справки. Расчет Иуды строился на том, что он обладал
определенным портретным сходством с Иоанном, и к тому же, покидая дом
Лазаря, "по ошибке" надел не свой, а иоаннов плащ. Этого - как он
справедливо полагал - будет достаточно, чтобы ранее не знакомые с ними
о_б_о_и_м_и_ свидетели (из числа наших информаторов внутри Синедриона) не
смогли бы с уверенностью утверждать, что посетителем Каиафы был _н_е
И_о_а_н_н_.
Таким образом, как только мы получим информацию из Синедриона
("Действительно, приходил член секты Назареянина... приметы... одет был...
etc"), что все равно неизбежно, она належится на упреждающий рапорт Иуды.
Это создаст двойнику отличное прикрытие - хотя бы на несколько дней, а
больше и не потребуется... В качестве финального росчерка Иуда (семь бед -
один ответ) испросил крупную дополнительную сумму - на случай эвакуации,
подкупа стражников и прочих мероприятий по ликвидации последствий
возможного предательства; не выдавать ее у меня не было никаких оснований.
Спору нет, это был со стороны Иуды блестящий ход. И тем не менее, он
вряд ли ввел бы меня в заблуждение, будь я тогда в нормальном рабочем
состоянии. К сожалению, на каком-то этапе в этой операции все начало
складываться против нас: в момент доклада Иуды голова моя была занята
совершенно другим делом - обширным кровавым провалом в галилейской
резидентуре. Последнюю неделю я работал на месте, занимаясь его
локализацией: эвакуировал тех, кого еще можно спасти, и ликвидировал -
кого спасать поздно; все было тщетно, галилейская сеть продолжала
рассыпаться, как обсохший на солнце песчаный замок. За все те дни я
проспал в общей сложности несколько часов, а потому шевелил мозгами с
неимоверным скрипом. Получив от наших осведомителей в Синедрионе первое же
"подтверждение" сигналу Иуды, я проглотил подброшенную наживку и
распорядился организовать ликвидацию предателя - то есть Иоанна.
Действовать, однако, надлежало с высочайшей осмотрительностью. Члены
секты, как правило, ходили по улицам города все вместе, плотно опекаемые -
от греха - агентами иерусалимской наружки, так что приблизиться к Иоанну
незамеченным было невозможно. При острой необходимости можно было бы,
конечно, пойти напролом: организовать небольшие уличные беспорядки и в
возникшей сутолоке потихоньку ткнуть предателя шилом под лопатку или,
подключив спецназовских снайперов, поразить его локтей с двухсот
отравленной стрелой. Однако в слишком профессионально исполненной акции
иудейские сыщики вполне могли бы распознать "римский след", что неизбежно
навело бы их на верные (и в высшей степени нежелательные) выводы; кроме
того, это переполошило бы и саму секту. В конце концов, никакого особого
пожара пока не было: и деятельность, и проповедь Иешуа были абсолютно
открытыми, а агент класса Иуды стукачу-любителю просто не по зубам. В
создавшейся ситуации самым разумным было растянуть паутину и терпеливо
ждать: наблюдать непосредственно за сектой и контролировать места наиболее
вероятного появления перебежчика - подходы к Синедриону, дому Каиафы и
штаб-квартире храмовой стражи. Выследить дилетанта несложно; рано или
поздно Иоанну придется оторваться от товарищей и пойти в одиночку на
конспиративный контакт, и вот тут-то его и зарежут "грабители".
Не знаю, проконсул, насколько вообще велик тот Бог, которому
поклоняется Иоанн, но по крайней мере сохранить жизнь своего адепта он
сумел - не дав тому ни разу за последующие дни уединиться от единоверцев.
Лишь ранним утром в четверг 13 нисана наша служба наружного наблюдения
зафиксировала, наконец, появление в городе Иоанна, однако опять не одного,
а в компании с Петром. Войдя в один из домов в Нижнем городе и пробыв там
около получаса, они затем покинули Иерусалим через Овчьи ворота в
Восточной стене, и двинулись к Елеонской горе; Иерихонская дорога была в
этот час совершенно безлюдна, и наблюдение за ними пришлось снять. А вот
человек, вышедший из того же дома через несколько минут после Иоанна с
Петром, привел последовавших за ним оперативников к... Никодиму, одному из
лидеров либеральной фракции Синедриона.
Вот тут я встревожился уже по-настоящему; теперь, по крайней мере,
становился понятен замысел Каиафы - за каким, собственно, чертом ему
понадобился осведомитель в абсолютно открыто действующей секте.
Первосвященнику, похоже, удалось-таки слепить, при помощи
провокатора-Иоанна, столь желанный для него "заговор Иешуа-Никодима",
который позволит Каиафе с Анной свернуть шею всей внутрисинедрионовской
оппозиции. Оставалась пока непонятной роль Петра, а главное - какого
дьявола молчит об этих контактах Иуда, уже шестой день не выходящий на
связь. Обо всем этом, однако, можно будет поразмышлять и чуть позже, а
сейчас следовало спасать Иешуа с Никодимом - и притом немедленно: времени
на сложные многоходовые комбинации уже не оставалось.
Где-то ближе к полудню Никодим проводил время в беседе со своим
давним приятелем Гаем Фабрицием, вот уже дюжину лет бессменно занимающим
никчемную должность советника по культуре при администрации прокураторов
Иудеи. Утонченный и насмешливый интеллектуал, навсегда отравленный
коварным очарованием Востока, советник врос в эту каменистую землю подобно
калабрийским соснам, завезенным некогда к нам в Италию финикийскими
колонистами. Лет десять назад он познакомился с Никодимом на почве
толкования каких-то вавилонских мистических текстов. Знакомство это затем
переросло в дружбу (насколько она вообще возможна между правоверным евреем
и "язычником"), которая приоткрыла перед Фабрицием и мрачную красоту
иудаистской веры, и завораживающую картину Мира, организованного как
единое целое грозным внематериальным Божеством. А пару лет назад он - с
подачи все того же Никодима - весьма всерьез увлекся учением некого
галилейского проповедника, и даже, помнится, имел с тем однажды краткую
беседу. Одним словом, советник пользовался среди коллег-чиновников
репутацией законченного юдофила и, естественно, служил объектом доброй
половины доносов, поступавших от этой публики в нашу службу.
Общаясь с этим человеком в прежние годы, я временами ловил себя на
пугающей мысли: интересно, кому (или чему) служит на самом деле
иерусалимский резидент Главного разведуправления Империи, генерального
штаба центурион Гай Фабриций? А потом понял: этот язвительный циник,
который в Риме уже давным-давно угодил бы на плаху за "оскорбление
величества", служил - на собственный страх и риск - идее грандиозной
всемирной Империи. Империи, объединившей бы кристальную логику Запада с
темной безошибочной интуицией Востока; доблесть победоносных легионов - с
мудростью тысячелетних папирусов; чеканные формулы римского права - с
абсолютом смутных откровений, исходящих от безличного внетелесного Бога.
Империи, в которой медь Европы сплавлялась бы с оловом Азии в черную
бронзу, над которой не властны стихии и время.
Разумеется, смешно и думать, будто такой человек может клюнуть на
"историческую миссию Рима" или тому подобную пропагандистскую мякину.
Фабриций просто скучал и при этом постоянно нуждался в решении задач
