Тория наконец-то сделала то, что давно хотелось сделать Эгерту -
прижала ладонь к виску.
- Скажете - я уйду из университета... - сказал Солль едва слышно. - Я
здесь... бесполезен, а ей меня видеть больно... Я ведь понимаю.
Он перешагнул порог, вышел в коридор и только теперь заметил, что
судорожно стиснутые в кулаках свечи заливают воском его одежду, и сапоги,
и обожженные ладони.
- Солль! - сказали за его спиной.
Он не хотел оборачиваться, но декан схватил его за плечи и развернул,
всматриваясь в изможденное Эгертово лицо. Во взгляде его был такой напор,
что Соллю стало страшно.
- Оставь его, - тихо попросила Тория. Она тоже стояла в проеме, и на
душе у нее было чуть легче - может быть, потому, что и головная боль
притупилась.
Ухватив Солля за локоть, декан вернул его в библиотеку, насильно
усадил на скрипучий стул и только тогда обернулся к Тории:
- Почему бы тебе сразу же не принять микстуру?
- Я думала, обойдется, - ответила она в сторону.
- А теперь?
- Теперь - легче...
Декан испытующи глянул на Эгерта:
- Да, Солль? Легче? Правда?
- Правда, - ответил тот, едва шевеля губами. Свечи его погасли; с
трудом разжав пальцы, он уронил огарки на пол. Вокруг лампы над столом с
мягким шорохом вертелись бархатные ночные бабочки, а из темного окна,
выходившего на площадь, доносилась далекая перекличка сторожей.
- Давно это у вас? - небрежно, будто бы невзначай, поинтересовался
декан.
- Это... не постоянно, - объяснил Солль, глядя на бабочек. - Это
было... один раз, и сегодня - второй... Я над этим не властен... А можно,
я пойду?
- Тория, - поинтересовался декан со вздохом, - у тебя нет вопросов к
господину Соллю?
Она молчала. Обернувшись от дверей, Эгерт поймал на себе полный
изумления взгляд.
Летний город захлебывался горячей пылью, и разносчики лимонада за
один только длинный день успевали заработать больше, нежели зарабатывали
обычно за целую неделю. Прохожие страдали от жары, и даже Башня Лаш
исторгала ритуальный звук реже, чем обычно. Лоточники приспосабливали над
головой соломенные зонты с длинной шелковой бахромой, и казалось, что по
площади шествуют огромные цветные медузы. В огромном здании университета
кружилась никем не потревоженная пыль, поблескивала в солнечных лучах,
беспрепятственно укрывала кафедру, и скамьи, и подоконники, и статуи
ученых, и мозаичные полы; жизнь теплилась в пристройках для служащих, в
кабинете декана - он напряженно работал над жизнеописанием великих магов -
и в комнате его дочери, да еще во флигеле - там жил в полном одиночестве
вольнослушатель Солль.
Старушка, отказавшаяся на время от уборки, приносила теперь обеды;
Тория взяла на себя обязанность кормить отца завтраком и ужином. Прекрасно
зная, что, увлеченный работой, декан может за целый день не проглотить и
маковой росинки, Тория сама каждый день ходила в город за покупками, сама
приносила в кабинет еду и тщательно следила за тем, чтобы все до
последнего кусочка было в конце концов съедено.
Эгерт почти не выходил из комнаты - сидя у окна, он не раз видел, как
Тория с корзинкой в руках пересекает университетский дворик. После
грозовых ливней, сменявшихся опять-таки жарой, на дорожке во дворе долго
не просыхала широкая лужа - однажды на пути идущей с базара Тории
обнаружился купающийся воробей.
А может, это был не воробей - намокшие перья топорщились, и Солль
запросто мог принять за серого нахала какую-нибудь более благородную
птицу; купальщик получал, видимо, несказанное удовольствие от теплой ванны
и не заметил подходящую Торию.
Девушка замедлила шаг, потом остановилась - к Эгерту был обращен ее
гордый, как на монете, точеный профиль. Он ждал, что, переступив через
лужу, Тория двинется дальше - но она на спешила. Птица самозабвенно
плескалась в своей купели, и девушка с тяжелой корзинкой в руках терпеливо
ждала.
Наконец, воробей - или кто он там был - закончил купание и, так и не
почтив своим вниманием деликатную Торию, вспорхнул на выступающую из стены
балку - сушиться. Тория переложила ручку корзинки из одной ладони в
другую, спокойно и дружески кивнула мокрой птице и продолжила свой путь.
Возвращаясь с рынка на другой день, Тория у самого парадного входа
ухитрилась-таки налететь на вольнослушателя Солля.
Корзина подверглась серьезной опасности и наверняка пострадала бы,
если б Солль не подхватил ее обеими руками. Оба испугались неожиданной
встречи и некоторое время молча глядели друг на друга.
Тория не могла не признаться себе, что Эгерт, в который раз, удивляет
ее. С ним снова произошла, по-видимому, перемена - лицо со шрамом
по-прежнему оставалось изможденным и невеселым, но из глаз исчезло то
затравленное выражение, которое Тория давно привыкла видеть и научилась
презирать. Теперь это были просто усталые человеческие глаза.
В последнее время Тория слишком часто ловила себя на мыслях о Солле.
Думать о нем она считала неприличным, однако избежать размышлений тоже
оказалось невозможным: слишком поразил он ее тогда, в библиотеке, поразил
не столько способностью ощущать ее боль, сколько признанием своей вины,
немыслимым, по ее мнению, в устах убийцы. Сама того не сознавая, она
хотела теперь увидеть его снова и разглядеть повнимательнее: что же, он
действительно осознал свою низость? Или это всего лишь уловка, жалкая
попытка вызвать сочувствие и заслужить смягчение приговора?
- Отдайте-ка корзинку, - сказала она сухо. Никакие другие слова в
этот момент не шли ей на язык.
Солль покорно протянул ей свою добычу - качнулись зеленые перья
пышной связки лука, свешивающиеся за край корзинки. Из луковых зарослей
выглянуло горлышко винной бутылки и тугой круглый бок золотого сыра.
Ухватив корзинку за круглую ручку, Тория проследовала по коридору
дальше - ноша оттягивала плечо, и, чтобы сохранить равновесие, ей
приходилось балансировать свободной, выброшенной в сторону рукой.
Она как раз успела дойти до угла, когда за спиной ее послышалось
хриплое, неуверенное:
- Может быть... Помочь?
Она не сразу, но остановилась. Бросила, не оборачиваясь:
- Что-что?
Солль повторил - удрученно, уже предчувствуя отказ:
- Помочь... Вам ведь... тяжело.
Тория некоторое время стояла в замешательстве; на кончике языка у нее
вертелась привычная резкость - но она не дала ей воли. В который раз и
совсем некстати ей вспомнился тяжелый том, с размаху бьющий по бледному
вытянутому лицу, по щеке со шрамом, по окровавленным губам... Тогда у нее
долго ныла рука и ныло сердце, будто пнула ни за что ни про что бродячую
собаку.
- Помогите, - сказала она с показным равнодушием.
Солль не сразу понял, а поняв, не сразу подошел - будто боялся, что
она опять его ударит. Тория досадливо хмурилась и смотрела в сторону.
Корзинка снова перешла из рук в руки; молчаливой процессией оба
двинулись дальше - Тория впереди, Солль за ней. Без единого слова
прошествовали через дворик в хозяйственную пристройку; в пустой кухне
Тория царственным движением приняла корзинку и водрузила на стол.
Соллю самое время было повернуться и уйти - но он замешкался. Ждал,
возможно, что она его поблагодарит?
- Спасибо, - уронила Тория. Солль вздохнул, и она вдруг спросила
неожиданно для себя:
- А раньше, значит, вы вовсе не чувствовали... чужой боли?
Эгерт молчал.
- И правда, - сама себе пояснила Тория, - если б вы это
чувствовали... То не могли бы просто так всаживать шпагу в живого
человека, верно?
Она тут же пожалела о своих словах - но Солль только устало кивнул.
Подтвердил безучастно:
- Не мог бы...
Из корзинки извлечены были лук, связка моркови и пучок петрушки.
Эгерт завороженно следил, как вслед за этим на свет появляются сдобная
булка с маком, желтое сливочное масло и горшочек со сметаной.
- А теперь, - все так же безжалостно продолжала Тория, - сейчас, сию
секунду... Вы способны это чувствовать?
- Нет, - отозвался Эгерт глухо. - Если бы... это... случалось
постоянно, я бы сошел с ума, так и не дождавшись встречи со Скитальцем...
- Только сумасшедший может желать встретиться со Скитальцем, -
отрезала Тория и снова пожалела о сказанном, потому что Солль вдруг
побледнел:
- Почему?
Тория сама не рада была такому повороту разговора, и поэтому свежий
сыр, завернутый в тряпицу, был брошен на стол с некоторым раздражением:
- Почему... Вы хоть что-нибудь о нем знаете?
Эгерт медленно провел рукой по шраму:
- Вот... Этого знания достаточно?
Тория осеклась, не находя, что ответить. Эгерт смотрел на нее,
впервые смотрел, не отводя глаз - печально и чуть виновато, и этот взгляд
смутил ее. Чтобы скрыть замешательство, она бездумно откусила кусок
сдобной булки.
Солль - или ей показалось? - проглотил слюну и отвернулся. Тогда,
обрадованная, что может загладить собственную неловкость, она
поинтересовалась, обирая с губ белые крошки:
- Вы есть хотите, что ли?
Раньше ей почему-то в голову не могло прийти, что, обитая во флигеле,
он ест один раз в сутки - когда добрая женщина, нанявшаяся носить обеды,
доставляет ему свою стряпню. Несколько смущенная этим открытием, она,
поколебавшись, протянула ему кусок булки с маком:
- Возьмите... Ешьте.
Он покачал головой. Спросил, глядя в сторону:
- А вы... что вы знаете о Скитальце?
- Возьмите булку, - сказала она непреклонно.
Он несколько секунд смотрел на пышный, роняющий сдобные крошки кусок;
потом решился протянуть руку - и на миг коснулся пальцев Тории.
Оба испытали мгновенную неловкость. Тория с нарочитой деловитостью
принялась разбирать покупки, а Эгерт, не сразу опомнившись, вонзил в булку
белые зубы.
Тория смотрела, как он ест; в секунду уничтожив и мякоть, и усыпанную
маком корочку, он благодарно кивнул:
- Спасибо... Вы... очень любезны.
Она насмешливо оттопырила губу - надо же, какой вежливый молодой
человек. Солль снова взглянул ей прямо в глаза:
- Так вы... Разве вы совсем ничего не знаете о Скитальце?
Вытащив из ящика длинный кухонный нож, она сосредоточенно попробовала
пальцем, не затупилось ли лезвие. Поинтересовалась небрежно:
- Разве вы не говорили об этом с моим отцом? Если кому-нибудь в мире
что-нибудь известно об этом вашем знакомом... Так это отцу, верно?
Эгерт грустно пожал плечами:
- Да... Только ведь я очень мало понимаю из того, что говорит
господин декан.
Тория удивилась его откровенности. Несколько раз провела по лезвию
ножа старым истертым точилом; сказала, уязвленная собственным благодушием:
- Неудивительно... Вы, вероятно, потратили слишком много времени на
уроки фехтования? Вы прочитали хоть одну книжку, кроме букваря?
Она ждала, что он снова побледнеет, или опустит глаза, или убежит -
но он только устало кивнул, соглашаясь:
- Все правда... Но что же делать. К тому же... ни одна книга не
скажет мне теперь, как встретить Скитальца и как говорить с ним... Чтобы
он понял.
Тория задумалась. Сказала, небрежно играя ножом:
- А вы вправду уверены, что вам так необходима эта встреча? Вы
убеждены, что без шрама вы станете лучше?
Только теперь Солль опустил голову, и вместо лица его она увидела
ворох спутанных светлых волос. Ответа долго не было; наконец он сказал в
пол:
- Поверьте... Что мне очень... надо. Ничего не поделаешь... Но тут уж
либо освободиться, либо умереть, понимаете?
