- Ну и ладно... - расслабленно согласился Лис, стягивая башмак. -
Это, верно, того парня, что до тебя тут жил... Пряжки-то нету?
Солль поставил свечу на стол, положил рядом свою находку, стер
ладонью слой пыли и развернул склеившиеся страницы.
Это была, по-видимому, история битв и полководцев; перевернув
несколько листов, Эгерт наткнулся на плотный бумажный четырехугольник.
Одна сторона его была чистой, с одним только чернильным пятнышком в углу;
другая сторона...
Солль несколько секунд смотрел на рисунок - и вдруг протрезвел, будто
брошенный в прорубь. С рисунка на Эгерта смотрела Тория.
Поразительное сходство - художник, неумелый, видимо, и неопытный, но
безусловно талантливый, ухитрился схватить главное, передать даже
выражение глаз - ту спокойную доброжелательность, с которой Тория
взглянула на Эгерта в первую их встречу. Безукоризненно точно
располагались родинки на шее, и дерзко изгибались ресницы, и мягкие губы
вот-вот готовы были улыбнуться...
Лис икнул, роняя на пол второй башмак:
- Чего там, а?
С трудом оторвав взгляд, Солль перевернул рисунок, накрыл его ладонью
- будто это его тайна, будто Лис не должен знать...
Спохватившись, вернулся к книге, раскрыл первую страницу в поисках
подписи владельца.
Только две буквы: "Д. Д."
Солля бросило в жар.
- Гаэтан, - спросил он шепотом, стараясь говорить спокойно, - кто тут
жил до меня, Гаэтан?
Лис помолчал. Вытянулся на кровати:
- Говорю, парень один жил... Хороший парень, Динар его звали. Я,
правда, сойтись с ним как следует не успел - уехал он и его где-то там
убили...
- Кто убил? - спросил Солль помимо своей воли.
- А я почем знаю? - фыркнул Лис. - Какой-то мерзавец убил, я не знаю,
где и как... Слушай, не стой столбом, туши свечку, а?
Эгерт дунул на свечу и несколько минут неподвижно стоял в темноте.
- Скажу тебе, - сонно пробормотал Лис, - что был он действительно
хороший парень, потому как иначе Тория... ну, Тория, деканова дочка...
замуж за него не собралась бы. А она, говорят, совсем уж собралась и
свадьбу назначили... Вот...
- Он здесь жил? - прошептал Эгерт непослушными губами. - Здесь, в
этой комнате? И спал на этой кровати?
Лис завозился, устраиваясь поудобнее:
- Да ты не бойся... Призрак его не явится... Не такой он парень,
чтобы своих же братьев-студентов по ночам пугать, хороший, говорю, парень
был... Спи...
Лис еще что-то бормотал - но слов не разобрать было, и вскоре
бормотание сменилось мерным сопением.
Пересилив себя, Эгерт разделся и забрался под одеяло с головой. Так и
провел всю ночь, зажмурив в темноте глаза и заткнув уши в полной тишине.
Каждое утро, просыпаясь, Динар Дарран видел над собой этот сводчатый
потолок с двумя сходящимися трещинками в углу. Рисунок трещинок напоминал
широко распахнутый глаз; каждое утро Эгерту приходило в голову это
сравнение - но, может быть, Динар видел иначе?
Каждое утро Динар снимал свой плащ с истертого крюка, вбитого в стену
над кроватью, а вздумай он выглянуть в окно - его взору предстала бы та же
картина, которой не раз и не два развлекал себя Солль: университетский
дворик с зеленой клумбой в центре, глухая стена справа и ряд узеньких
окошек слева, а напротив - величественная каменная спина главного корпуса
с двумя круглыми балконами... Сейчас на одном из них важный служитель
вытряхивал пыль из старинной географической карты, вышитой шелком на
бархате; пыль летела на весь двор.
Убитый Соллем человек жил в маленькой комнате, каждый день ходил на
лекции, читал книгу об истории битв и полководцев - а сам не носил оружия
и не чувствовал в этом надобности. Тория, тогда еще спокойная и веселая, а
не замкнутая и отчужденная, как теперь, охотно виделась с ним каждый день.
Увлеченные разговором, для которого у них имелось множество тем, они
часами просиживали в библиотеке, или в зале, или в любой из подсобных
комнатушек; временами Динар приглашал Торию к себе, и тогда она по
обыкновению присаживалась на край стола и покачивала ногой в тонконосом
башмачке...
А потом они сговорились о свадьбе. Наверное, Динар трепетал, представ
перед деканом в роли просителя руки; наверное, декан был к нему
благосклонен, и тогда, счастливые, жених и невеста отправились в путь... В
свадебное путешествие? В научную экспедицию? Что там они искали, какие-то
рукописи... Как бы то ни было, целью путешественников стал Каваррен, где с
кучкой приятелей в трактире сидел Эгерт Солль...
Неисповедима воля декана Луаяна. Совсем не случайно опустевшая койка
Динара досталась теперь его убийце... А книга с портретом? Сколько дней
пролежала она в темном углу под кроватью, дожидаясь, пока Эгерт возьмет ее
в руки?
Утром, когда шаги уходящего Лиса слились с бодрым топотом прочих
спешащих в зал студентов, Эгерт сбросил наконец с головы одеяло и встал.
Ныли кости после бессонной ночи; книга была здесь, под подушкой, и
при свете дня Эгерт осмелился снова взглянуть на портрет.
Никогда в жизни живая Тория не смотрела на Солля так, как глядела
сейчас с рисунка. Вероятно, так она смотрела только на Динара, и тогда он,
щедрый, как все влюбленные, решил задержать этот взгляд на бумаге,
поделиться с миром своей радостью... А может быть, нет. Может быть,
рисунок вовсе не был предназначен для чужих глаз, и Солль совершает
преступление, разглядывая его минуту за минутой...
С трудом отвернувшись, он уставился на выщербленный край стола.
Тягостное чувство, родившееся в нем ночью, усиливалось и перерастало в
тоску.
Он почти не помнил лица Динара. Он вообще не смотрел ему в лицо; в
памяти его остались простая темная одежда, срывающийся голос да
беспомощное фехтование чужой шпагой. Спроси сейчас Эгерта, какого цвета
были у Динара глаза, а какого волосы - не скажет. Не вспомнит.
О чем думал незнакомый юноша, касаясь бумаги кончиком карандаша?
Рисовал ли по памяти, или Тория сидела перед ним, поддразнивая и
посмеиваясь от внезапно возникшей неловкости? Зачем этим двоим
понадобилось появляться в Каваррене, что за злая судьба направила их путь,
что за злая судьба направила руку Эгерта, он же не хотел...
Я не хотел, сказал Эгерт сам себе, но тягостное чувство не оставляло
его; по душе будто елозили ржавые железные когти. Пытаясь вспомнить лицо
Динара, он слишком ярко вообразил его сидящим у стола в этой самой комнате
- и теперь боялся оглянуться, чтобы не встретиться с ним глазами.
Я не хотел, сказал Эгерт воображаемому Динару. Я не хотел тебя
убивать, ты сам напоролся на мою шпагу... Разве я убийца?!
Динар молчал. Ржавые когти стиснулись.
Он содрогнулся. Перевернул страницу, скрывая под ней портрет Тории;
уставился на черные полосы строк. Несколько раз механически пробегая
глазами один и тот же отрывок, вдруг осознал его смысл: "Считают, что
покровитель воинов Харс был реальным лицом и еще в незапамятные времена
прославился свирепостью и жестокостью... Рассказывают, он добивал раненых
- как безнадежных, так и тех, кого можно было вылечить, и делал это не из
милосердия, а из чисто практических соображений: раненый бесполезен, всем
в тягость, легче закопать его, нежели..."
Динара закопали под гладкой, без украшений, плитой. Шпага проткнула
его насквозь; последним, что он видел в жизни, было лицо его убийцы. Успел
ли он подумать о Тории? Как долго тянулись для него секунды умирания?
Кладбище у городской стены Каваррена... Усталые птицы на
надгробиях... И та надпись на чьей-то могиле: "Снова полечу".
Ржавые когти стиснулись в кулак - и на Эгерта невыносимой тяжестью
обрушилось осознание непоправимого. Никогда еще он так остро не сознавал,
что живет в мире, исполненном смерти, рассеченном гранью между всем, что
можно исправить, и всем необратимым: хоть как исходи горем - а не
вернуть...
...С трудом опомнившись, Солль увидел, что сжимает в руках портрет;
листок с рисунком оказался примятым, и Эгерт долго-долго разглаживал его
на столе, кусая губы и думая, что же делать теперь. Знает ли Тория о
рисунке? Может быть, она искала его и горевала, не найдя, а может быть,
забыла о нем, угнетенная обрушившимся несчастьем, а может быть, она
никогда не видела портрета, Динар нарисовал его в неком порыве
вдохновения, а потом потерял?
Он вложил рисунок в книгу, потом не выдержал и снова взглянул - в
последний раз, потому что хочешь не хочешь, а книгу надо отдать декану...
Возможно, это ловушка, тогда лучше всего положить находку на прежнее
место; но, может быть, для Тории это важно? Рисунок принадлежит ей; Солль
передаст его декану, а уж тот сам решит, когда и как показать его Тории...
Он принял решение - и ему стало легче. Тогда, сжимая книгу, он
подошел к двери, намереваясь отправиться к декану; вернулся. С минуту
посидел у стола, потом спрятал темный переплет под мышкой, сжал зубы и
вышел в коридор.
Путь его оказался долгим и трудным - уже ступив на него, Солль
осознал все безумие своей затеи. Он явится к декану, отдаст книгу,
признается тем самым, что видел рисунок - и чей же? Погибшего жениха
Тории, жертвы своего же бессердечия...
Два раза он поворачивал назад; встретившиеся по пути студенты
удивленно косились на него. Сжимая помертвевшими пальцами книгу, Солль
встал, наконец, у двери кабинета - и готов был пуститься наутек, потому
что свершить задуманное показалось ему равнозначным признанию в
собственной подлости.
Он всем сердцем желал, чтобы декан в тот момент оказался где угодно,
но не в кабинете; сердце его упало, когда знакомый голос отозвался на его
приветствие:
- Эгерт? Прошу вас, входите...
Тускло поблескивало стальное крыло, в строгом молчании взирали на
гостя стеллажи и полки. Декан отложил работу и поднялся Соллю навстречу;
Эгерт не выдержал его взгляда и опустил глаза:
- Я пришел... отдать...
- Вы уже прочитали? - удивился декан. Солль прерывисто вздохнул,
прежде чем заговорить снова:
- Это... не та книга. Это я... нашел...
И, не в силах выдавить больше ни слова, он протянул декану
злосчастный томик.
Не то рука Солля дрогнула, не то Луаян замешкался, принимая книгу -
но, встрепенувшись, как живая, она всплеснула страницами и едва не упала
на пол; вырвавшись на волю, одинокий белый листок описал в воздухе круг и
улегся к ногам Эгерта; нарисованная Тория по-прежнему готова была
улыбнуться.
Прошла секунда - декан не двинулся. Медленно, как заведенный, Эгерт
наклонился и поднял портрет; преодолевая себя, протянул его декану - но
другая рука выхватила его с такой силой, что бумага, разрываясь, треснула.
Солль поднял взгляд - прямо перед ним, бледная, вздрагивающая от
гнева, стояла Тория. Эгерт отшатнулся, испепеляемый сузившимися, полными
ненависти глазами.
Может быть, она хотела сказать, что Солль совершил кощунство, что
рисунок Динара теперь испачкан руками его убийцы, что, коснувшись вещи,
когда-то принадлежавшей ее жениху, Эгерт преступил все возможные границы
бессовестности - возможно, она хотела это сказать, но мгновенная вспышка
гнева отобрала у нее дар речи. Вся боль и все возмущение, до поры до
времени сдерживаемые, вырвались теперь наружу; человек, запятнанный кровью
Динара, осквернил своим присутствием не только стены университета, но и
саму память о ее погибшем возлюбленном.
Не сводя с Эгерта уничтожающего взгляда, Тория протянула руку и
