ее измены. Тогда, преисполненный страха и гнева, сказал он слова,
обернувшиеся заклятием: пусть всякий другой мужчина, на кого лишь раз
падет ее нежный, благосклонный взгляд, изведется и умрет тягостной
смертью!
Но молодая жена была верна ему всей душой, и ни разу не взглянула она
с нежностью на другого мужчину. И шли годы, и жили супруги в довольстве и
счастье, и подрастали их дети. Вот возмужал их старший сын, превратившись
из мальчика в юношу, и однажды, озаренный первой любовью, прискакал он
домой на рассвете. Мать его, стоявшая у крыльца, взглянула на сына и
увидела сияющие глаза его и широкие плечи, увидела гибкую силу и молодую
горячность сына своего - и тогда взгляд ее исполнился гордости и любви.
И разразилось старое заклятье, и, не разбирая и не щадя, обрушилось
на юношу, сколь не рыдала мать его; тогда, обезумев, выцарапала она свои
глаза, погубившие сына одним только взглядом..."
В университетском дворике лоснилась под солнцем трава, укрывающая в
бархатной зелени полчища громогласных кузнечиков. Невидимые насекомые
блаженствовали, распевая гимны жизни; стоял ленивый послеполуденный час,
теплый ветер приносил запахи земли и цветов, а перед Соллем лежала на
старом столе безучастная, как свидетель, книга.
"У богатой и знатной госпожи была красавица-дочь; сговорившись со
странствующим певцом, она хотела бежать из дому, чтобы выйти за бродягу
замуж. Но затея сорвалась; раскрыв намерения влюбленной пары, старая мать
разгневалась сверх меры и, будучи сведущей в магии, сотворила заклятье:
пусть мужчина, который лишит девственности ее дочь, не знает счастья, не
видит света и не помнит своего имени!
Долго и горько рыдала девушка; менестрель ушел в далекие земли, и
никто не желал больше свататься к прекрасной и богатой невесте. Но вот
однажды надменный, хоть и обедневший господин заявил о своем намерении
взять ее в жены; наскоро сыграли свадьбу, и в первую брачную ночь молодой
муж привел к жене в постель грубого, похотливого конюха...
И случилось так, что на другой же день конюх ослеп и не видел больше
света, обезумел и забыл свое имя, иссох, чтобы никогда не знать счастья. А
молодой муж зажил со своей женой и получил богатое приданое - но не долго
длилось его супружество, потому что..."
В комнату влетел шмель - полосатый пушистый шарик. Покружился под
серым сводом потолка, ударился о раму, упал на рыжие от времени страницы;
обиженно взревел и вылетел в окно. Солль потер кулаком воспаленные веки.
Зачем декану Луаяну понадобилось, чтобы он прочитал все это?
Во все века от заклятий страдали как отпетые злодеи, так порой и ни в
чем не повинные люди; к последним Эгерт испытывал особенное сочувствие. И
он тоже жертва заклятия; все эти невесть когда жившие люди породнены с ним
общей бедой. На пути его случился Скиталец и походя, одним движением шпаги
неузнаваемо изувечил его жизнь...
Раньше Соллю никогда не приходилось так долго сидеть за книгой. От
непривычного занятия ныла спина, слезились и болели усталые глаза; подумав
было об отдыхе, Эгерт вздохнул и снова притянул к себе раскрытую книгу.
"В доме одинокой вдовы укрылся беглый бродяга - стражники, что
служили князю тех мест, преследовали его, а женщина пожалела и спрятала в
подпол. Но когда, свирепые и вооруженные, явились к ней преследователи -
не выдержала вдова, испугалась и выдала беглеца... Стражники тут же его и
повесили - но уже с петлей на шее сказал он женщине: что ты сделала!
Неверная ты; пусть же до смерти никто не верит тебе!
И умер бродяга, и закопали его тут же, у вдовы под окном. С тех пор
люди отвернулись от несчастной, ибо не верили ей - ни словам, ни глазам,
ни голосу, ни поступкам, не верили доброте ее и честности, и слыла она в
округе злой ведьмой...
Но случилось так, что через селение проезжал на черной лошади белый,
как лунь, старик; зашел он в дом к отчаявшейся женщине и сказал ей: знаю,
что за беда постигла тебя. Знаю, что уже искупила ты невольную вину;
слушай же, и я расскажу тебе, как снять заклятие!
Выслушала она и, дождавшись полуночи, вышла на могилу, что поросла
под ее окном крапивой и чертополохом. В одной руке кувшин с водой несла, в
другой - острый кинжал, стариком оставленный. Стала перед могилой,
посмотрела луне в лицо и сказала мертвецу в земле: вот вода, а вот острая
сталь. Дам тебе напиться, сними с меня чары!
С этими словами воткнула она кинжал в самый могильный холмик, глубоко
вонзила, по самую рукоять; потом полила водой из кувшина и ушла в дом, а
на другое утро смотрит - на могиле стоит дерево, молодая ольха. И поняла
тогда женщина, что заклятие снято, и возрадовалась, и зажила с тех пор
мирно и счастливо, а за деревом на могиле ухаживала, как за сыном..."
Солль с трудом оторвал глаза от ровных, равнодушных строчек.
"Заклятие снято, заклятие снято" - повторялось и повторялось в шорохе
ветра, в трелях незнакомой птахи, в чьих-то отдаленных шагах по гулкому
коридору флигеля. Заклятие снято.
Светлое небо! Стоило же дни и ночи горбить спину над страшной книгой,
чтобы вот так, случайно, наткнуться на историю со счастливым концом. Мудр,
тысячу раз мудр декан Луаян. "Заклятие снято"... ЗАКЛЯТИЕ МОЖЕТ БЫТЬ
СНЯТО.
С глупой улыбкой он смотрел в окно, смотрел, как, приминая траву,
носится за бабочкой лохматый бродячий пес. У него впереди холодные ночи
под мостами и злобные пинки тысяч ног - но сейчас он носится, как щенок,
забыв обо всем на свете; он - счастлив.
Счастлив, подумалось Соллю. Пошатываясь, как пьяный, он поднялся
из-за стола и взобрался на подоконник.
Близился вечер, теплый весенний вечер; над университетским двориком
висел квадрат синего предвечернего неба, и в нем медленно, будто напоказ,
кружились голуби - залитые косыми лучами заходящего солнца, белые птицы
казались розовыми, как фруктовые леденцы. Соллю захотелось плакать и
кричать во все горло - так, будто груз заклятия уже сброшен и позорный
шрам смыт с лица, как корка налипшей грязи; не решаясь запеть, он
ограничился тем, что широко и радостно улыбнулся бродячему псу на траве.
- Эй, Солль! - удивленно послышалось у него за спиной.
Все еще продолжая улыбаться, Эгерт обернулся к двери. На пороге,
округлив глаза, стоял изумленный Лис и тоже улыбался - от уха до уха.
От сына аптекаря не могло укрыться особенное внимание декана Луаяна к
вольнослушателю Соллю, проявившееся в щедром разрешении пользоваться
личной декановой книгой. Уже несколько дней Лис изнывал от любопытства,
но, привыкший относиться к декану с уважением и опаской, не решался без
спросу заглянуть в книгу либо задать Эгерту прямой вопрос. Глядя, как
Солль дни и ночи проводит над пожелтевшими и, верно, полными магии
страницами, Лис проникся к Соллю некоторым уважением; поэтому - а еще
потому, что был просто хорошим парнем - Гаэтан так обрадовался перемене
Соллевого настроения и его согласию наконец-то выбраться в город.
У парадного входа в университет Лис задержался, не в силах отказать
себе в удовольствии похлопать по заду деревянную обезьяну. Отполированный
сотнями рук, зад лаково лоснился; Солль собрался с духом и последовал
Гаэтанову примеру.
Сей фамильярный жест придал Эгерту уверенности в себе. Вечер был
теплый, мягкий, исполненный запахов и звуков - не резких, как днем, а
приглушенных, растворенных в бархатной дымке подступающей темноты. Небо
угасало, но до наступления ночи было еще далеко; Эгерт шел, запрокинув
голову, чувствуя ветер в своих волосах и непривычное, напрочь забытое
ощущение радостного спокойствия во всем теле.
Повстречалась шумная группка студентов - Эгерт узнал знакомые лица,
Лис же на одни только рукопожатия потратил едва ли не полчаса. Дальше
пошли вместе; Солль старался держаться поближе к Лису и тщательно соблюдал
охранные ритуалы - сжимал правую руку в кулак, а левой держался за
пуговицу.
Для начала завернули в трактир - крохотный, с единственным высоким
столиком в центре, с подвешенной к потолку клеткой, вмещавшей толстого
флегматичного кролика. Заведение называлось почему-то "У зайца", и веселые
студенты осушили каждый по стакану вина - кислое, на взгляд гурмана Солля,
пойло принесло ему куда большее удовольствие, нежели все изысканные вина,
выпитые им до сих пор.
Радостной толпой вывалились на улицу; слегка захмелевший, Эгерт
расслабился настолько, что позабыл о защитных ритуалах. Лис шествовал
впереди, как предводитель и поводырь; в каком-то переулке выловлены были
двое шустрых девчонок, и компания двинулась дальше под их нескончаемый
визг и звонкий хохот.
Следующий по пути трактир назывался просто "Утолись", и в нем
задержались подольше. Эгерт чувствовал, как, проливаясь, вино капает за
ворот; обе девчонки, безошибочно высмотрев в толпе студиозусов самого
высокого и красивого, вились вокруг Солля, как пара шустрых рыбешек вокруг
насаженного на крючок червя.
Неудержимо двинулись дальше - заметив в окошке первого этажа огонек,
Лис с неожиданной в щуплом теле силой подхватил подвернувшуюся девчонку на
руки и, ловко закинув ей на спину пышную юбку, приклеил обнажившимся
местом к оконному стеклу. Дикий крик, последовавший сразу вслед за этим из
комнаты, вверг студентов в приступ хохота, от которого лезли на лоб глаза
и рвались животы; подхватив девчонку под мышку, Лис повел свою компанию
прочь, не дожидаясь, пока на улицу выскочит разъяренный обитатель
пострадавшего дома.
Шутка всем понравилась - хватая по очереди то одну, то другую
девчонку, Лис с помощью товарищей повторял ее снова и снова. Один раз
пришлось спасаться бегством, потому что хозяин вздумал спустить собаку.
Эти минуты были особенно неприятны для Солля - обычный страх отозвался
холодом в животе и слабостью в ногах, но погоня скоро отстала, и Лис так
уморительно передразнил потерпевшего фиаско пса, что Эгерт почти совсем
перестал бояться.
Трактир "Милая фантазия" не удостоился посещения - Эгерту показалось,
что веселую компанию смутили мирно сидящие в уголке серые фигуры,
утопающие в плащах с капюшонами. Служителей Лаш было всего двое или трое -
однако студенты, не сговариваясь, тут же и вышли прочь; Солль поспешил
вслед за всеми, несколько сожалея - и напрасно, потому что следующий
трактир, "Одноглазая муха", оказался превыше всяких похвал.
Заведение это служило местом сходок не одному поколению студентов;
как бы в подражание Большому Актовому залу вдоль всего обширного помещения
тянулись скамьи и длинные столы, а в углу было устроено некое подобие
кафедры. Притулившись, по обыкновению, на краю скамейки, Эгерт удивленно
вслушивался в бесконечные куплеты срамных песен - и Лис, и все прочие
знали их во множестве. То краснея, как девушка, то покатываясь со смеху,
Солль наконец-то приспособился подпевать припев: "Ой-ей-ей, не говори,
милый, не рассказывай! Ой, душа моя горит, а дверь скрипит, не смазана!"
Возвращались в глухой темноте - Эгерт держал Лиса за рукав, чтобы не
заблудиться. Оба были изрядно пьяны; ввалившись в комнату, Лис первым
делом потребовал зажечь огонь, затем уронил на пол пряжку от плаща, сел на
постель и устало объявил, что жизнь его суха и шершава, как песий язык.
Сочувствуя приятелю и желая оказать ему услугу, Солль в поисках утерянной
пряжки опустился на четвереньки, сжимая свечку в зубах; заглянув под свою
кровать, он заметил темнеющий у самой стены пыльный предмет.
- Эй! - пьяным голосом поинтересовался Лис. - Ты зачем под кроватью
живешь, а?
Эгерт выпрямился - в руках у него была книга.
