страшное дело...
Солль подавил приступ раздражения. Поинтересовался глухо:
- А... звук? Ну, вой этот...
Лис встрепенулся:
- А это прачка ихняя, как дырку в плаще найдет, так сразу орать
начинает... Ругается, значит.
- Откуда ты знаешь? - сквозь зубы спросил Эгерт.
- На лекции ходить надо, - усмехнулся Лис.
Эгерт вздохнул. Вот уже несколько дней он не ходил на лекции. Устал,
сдался, надоело; объяснять это Лису не было ни сил, ни возможности.
Гаэтан тем временем извлек откуда-то из кармана куртки немыслимых
размеров зеленый огурец. Критически оглядев овощ, покосился на Солля -
заинтригован ли? Эгерт поглядывал на огурец с плохо скрываемой опаской.
Лис усмехнулся во весь зубастый рот, глаза его полыхали предвкушением
сногсшибательной шкоды. Быстрым движением распустив пояс, Лис засунул
огурец себе в штаны, пыхтя, приспособил овощ наиболее естественным
образом:
- Во... Сегодня танцевать будем, с красавицей моей, Фарри...
Обняв воображаемую партнершу, он с романтическим лицом проделал
несколько па; спрятанный огурец подрагивал в такт его шагам, как,
очевидно, это и было задумано.
- Получается, - заметил Лис озабоченно. - Еще обниму покрепче...
Только б не выпал... Все, я пошел.
Спрятав огурец в карман, он на ходу стянул с крюка свой залатанный
плащ; бросил уже в дверях:
- Кстати... Господин декан о тебе спрашивал. Будь здоров...
Солль сидел и слушал, как гулко отдаляются по сводчатому коридору
Лисовы шаги. Из мыслей его разом вылетели и Гаэтан с его огурцом, и Башня
Лаш с ее странным звуком.
"Господин декан о тебе спрашивал".
Декан относился к Соллю внешне ровно, совершенно так же, как и к
прочим - будто не он привел его тогда на рассвете в университет, будто и
не было тягостного разговора у колодца. Эгерт был просто вольным
слушателем - но жил во флигеле, как студент, и никто не заводил с ним
разговора об оплате, пока он сам не заговорил об этом со
старичком-интендантом. Благодетель-декан приветливо кивал Соллю при
встрече - а Тория между тем была его дочерью, а убитый Динар, значит,
собирался стать зятем...
Со времени появления Солля в университете декан никак не проявлял к
нему интереса - и вот... Заметил, что его нет на лекциях? Или дело в той
встрече, памятной встрече в коридоре?
...Это случилось четыре дня назад.
Эгерт пришел на лекцию позже обычного. Из-за прикрытой двери
доносился скрипучий голос господина ректора, Солль понял, что опоздал, но
не испытал от этого ни досады, ни раскаяния - только усталое облегчение.
Повернулся, чтобы идти прочь - и услышал, как по каменному полу катятся
деревянные колеса.
Негромкий звук этот оглушил его. Из-за угла показалась тележка -
маленький столик на колесиках. Столик прогибался под грузом книг; как
привороженный, Эгерт не мог оторвать глаз от мерцавших золотом переплетов.
На самом верху лежал небольшой томик, запертый серебряной скобой с
маленьким тусклым замочком - некоторое время Солль удивленно его
разглядывал, потом вздрогнул, как от толчка, и поднял глаза.
Тория стояла прямо перед ним - он отчетливо видел каждую черточку
по-прежнему прекрасного лица. Высокий воротник черного платья закрывал
шею, волосы подобраны были в простую, даже небрежную прическу, и только
одна своенравно выбившаяся прядь падала на чистый, матовый лоб.
Эгерту захотелось, чтобы каменные плиты пола разверзлись и скрыли его
от этого надменного, чуть напряженного взгляда. Тогда, в первую их
каварренскую встречу, она смотрела спокойно и немного насмешливо; вторая
встреча, повлекшая за собой дуэль со студентом, обернулась для нее
смятением и отчаянием, горем, потерей... Солль передернулся, вспомнив о
третьей встрече - тогда в обращенных к нему глазах он прочел только
омерзение, холодную, лишенную злобы гадливость.
Светлое небо! Воплощенный трус, больше всего на свете он боялся снова
столкнуться с ней лицом к лицу.
Тория не опускала глаз - а он и не мог отвернуться, как бы ни хотел
этого. Он увидел, как напряженная надменность в ее глазах сменилась
холодным удивлением и на лоб легли две тонкие вертикальные складки; потом
Тория чуть тронула тележку и взглянула на Эгерта уже вопросительно. Он
стоял столбом, не в силах сдвинуться с места; тогда она вздохнула, и
уголок ее рта шевельнулся точь-в-точь как у декана - она будто досадовала
на Эгертову недогадливость. Тут только он сообразил, что загораживает
дорогу тележке; отскочил, ударившись о стену затылком, вжался в холодный
камень всей своей мокрой, дрожащей спиной. Тория проследовала мимо - он
ощутил ее запах, терпкий запах влажной травы...
Шум тележки давно замер в глубине коридора - а он все стоял,
прижавшись к стене, и смотрел вслед.
...Дочка вошла в кабинет отца, неслышно притворив за собой дверь.
Декан сидел за массивным письменным столом; три свечи в высоком
подсвечнике горестно роняли капли воска на темную, изъеденную временем
столешницу. Негромко скрипело гусиное перо, и цветными кистями свешивались
из множества книг пестрые, любовно изготовленные Торией закладки.
Не говоря ни слова, она остановилась у Луаяна за спиной.
С самого детства у Тории сохранилась не вполне пристойная привычка -
подкрадываться к увлеченному работой отцу и, заглянув через его плечо,
завороженно наблюдать, как танцует по чистому листу бумаги черное жало
пера. Мать ругала Торию на чем свет стоит: подглядывать некрасиво, а
главное - она ведь мешает отцу работать! Отец, впрочем, только
посмеивался; так Тория и выучилась читать - заглядывая ему через плечо...
Сейчас декан занят был любимым делом - примечаниями к очередной главе
из истории магов. То, что это примечания, Тория поняла, увидев в начале
страницы два косых крестика; смысл же написанного дошел до нее не сразу.
Какое-то время она отрешенно любовалась пляской пера, пока, наконец,
черные узелки букв не сложились для нее в слова: "...досужие домыслы.
Представляется, однако, что чем меньшим могуществом наделен маг, тем
ретивее он стремится восполнить этот недостаток внешними эффектами...
Автор этих строк знаком был со старой ведьмой, обложившей данью целую
деревушку, причем подать собиралась исключительно крысиными сердцами.
Трудно предположить, откуда, собственно, у старушки возникла столь
странная потребность; автору представляется, однако, что убиенные крысы
служили одной только цели - заставить собственные крестьянские сердца
трепетать при одном имени воцарившейся над ними колдуньи... История полна
примеров и посерьезнее - разного рода дешевые штучки порой вводили в
заблуждение не одних только неграмотных крестьян... Вспомним, что писал
тот же Бальтазарр Эст в своих "Скудных нотациях", которые, к слову
сказать, далеко не так скудны: "Если над жилищем мага день и ночь стоят
зловещего вида черные тучи, если окна гостиной за версту горят
кроваво-красным светом, если в прихожей вместо слуги вас встретит цепной
дракон, неухоженный и потому особенно зловонный, если, наконец, навстречу
вам выйдет некто со сверкающим взором и увесистым посохом в руках - тогда
вы можете быть совершенно уверены, что перед вами ничтожный колдунишка,
сам стыдящийся собственной слабости. Самый никчемный из известных мне
магов не вылезал из плаща, расшитого рунами - по-моему, даже спал в нем;
самый сильный и страшный из моих собратьев, чьего даже имени поминать
неохота, предпочитал просторные заштопанные рубахи..."
Декан помедлил и уронил перо.
- Ты цитируешь по памяти? - удивилась Тория. Декан усмехнулся с
некоторой долей самодовольства.
- Я видела... его, - тихо сказала Тория.
Декан, безусловно, понял, что речь идет вовсе не о великом маге
Бальтазарре Эсте.
Затрещала свечка; Тория выпрямилась, взяла со стола маленькие щипцы и
аккуратно подрезала фитиль. Спросила негромко:
- Кстати, кто этот сильный и страшный маг, который, по словам
господина Эста, так любил старые обноски?
Декан усмехнулся:
- А это учитель Эста... Он умер лет сто назад.
Он замолчал и вопросительно уставился на дочь. Тория казалось
рассеянной - но декан видел, что все ее мысли вертятся, как собачки на
привязи, вокруг одного очень важного для нее предмета. В конце концов
предмет ее размышлений обрел, наконец, форму, вырвавшись словом:
- Солль...
Тория запнулась. Декан доброжелательно ждал продолжения; тогда она с
трудом отодвинула тяжелый фолиант и присела на освободившийся край стола:
- Это впечатляет... Шрам и... все остальное. Ты даже не можешь себе
представить, насколько он изменился... Ты ведь не видел его раньше... -
она помолчала, покачивая ногой в узконосом башмачке. - Господин Солль...
Блестящий надутый пузырь... И вот ничего не осталось - только порожняя
оболочка, пустая крысиная шкурка. Право же, отец, зачем... - оборвав себя
на полуслове, она красноречиво, с преувеличенным недоумением пожала
плечами.
- Понимаю, - декан снова усмехнулся, на этот раз грустно. - Ты
никогда не простишь, конечно.
Тория тряхнула головой:
- Не в том дело... Простишь - не простишь... А если бы на Динара
упало дерево, или камень со скалы? Разве я могла бы ненавидеть камень?
Декан присвистнул:
- По-твоему, Эгерт Солль не отвечает за свои поступки, подобно зверю?
Дереву или камню?
Тория поднялась, недовольная, по-видимому, своей способностью
изъясняться. Раздраженно оборвала свисающую с рукава нитку:
- Я не то хотела сказать... Он не достоин моей ненависти. Я не желаю
его прощать или не прощать. Он пустой, понимаешь? Он не представляет
интереса. Я наблюдала за ним... Не день и не два.
Тория закусила губу - ей действительно не раз и не два приходилось
влезать на верхушку тяжелой стремянки, чтобы заглянуть в круглое окошко
между библиотекой и Большим Актовым залом. Эгерт сидел всегда в одном и
том же месте - в темном углу, удаленном от кафедры; наблюдательнице
отлично видны были и его потуги уловить смысл лекции, и последующее
отчаяние, и тупое равнодушие, всегда приходившее на смену. Сжимая губы,
Тория пыталась подавить в себе ненависть и смотреть на Солля безучастным
взглядом исследователя; иногда она даже испытывала к нему брезгливую
жалость, порой прорывалось раздражение - и тогда, неведомо почему, но
Солль вдруг поднимал голову и смотрел на окошко, не видя за ним Тории,
хотя, казалось, прямо ей в глаза...
- Ты бы видела его там, у колодца, - тихо сказал декан. - Ты бы
видела, что с ним творилось... Поверь, это глубоко страдающий человек.
Тория больно дернула себя за падающую на лоб прядку. Заслоняя друг
друга, перед глазами ее зарябили воспоминания - из тех, которые лучше бы
позабыть.
В тот день Солль смеялся - Тория слишком хорошо помнит этот смех, и
взгляд прищуренных, полных снисхождения глаз, и мучительно долгую,
смертельную игру с Динаром... И черный кончик шпаги, выглядывающий из
спины любимого человека, и кровавую лужу на мокром песке...
Декан терпеливо ждал, пока дочка соберется с мыслями.
- Я понимаю, - сказала наконец Тория, - он интересен тебе... как
экспонат. Как человек, отмеченный Скитальцем. Как носитель его заклятия.
Но для меня он остается всего лишь палачом, которому отрубили руки... И
поэтому то, что теперь он живет... там, во флигеле, и ходит теми же
коридорами, по которым ходил Динар, да к тому же... - она поморщилась, как
