от крыс и мышей. Два круглых желтых глаза глядели на Торию с укоризной.
Она через силу улыбнулась. Проверила, устойчиво ли стоит стремянка,
подобрала подол темной юбки и уверенно, как уже тысячи раз, двинулась по
ступенькам вверх.
Тупой несильной болью отозвалось левое колено - неделю назад Тория
оступилась на лестнице и упала, сбив ногу и разорвав чулок. Чулок потом
заштопала старушка-горничная, что приходила убирать во флигеле дважды в
неделю; оставшись с Торией наедине, добрая женщина обычно принималась
вздыхать и разводить руками: как же, деточка, такая красавица - и уж
больше года в одном только платье... Хоть на пару шелковых чулок деньги-то
можно сыскать... Да шляпку, да башмачки... Красота без обновки - что
камушек без оправы...
Тория усмехнулась и облизала губы. На нижней губе выдавался твердый
рубец - тогда, год назад, она прокусила кожу до крови...
Гул голосов за стеной стих - верно, господин ректор поднялся на
кафедру. Сегодня он поведает господам студентам о замечательных явлениях,
происходящих, по мнению ученых, на краю мира, у самой Двери мирозданья.
Тория снова усмехнулась про себя. Никому не дано знать, что на самом
деле происходит у Двери. Отец говорит: "Кто был на пороге - не расскажет
нам"...
Вот и последняя полка; над головой Тории тяжело колыхались полотнища
запыленной паутины. Паукам позволено жить под самым потолком - отец шутит,
что после смерти он станет пауком и будет хранить библиотеку...
Тория бестрепетно глянула вниз - она нисколько не боялась высоты и не
чувствовала ни волнения, ни восторга. Потянулась рукой к ряду позолоченных
корешков - но, передумав, отвернулась от полки.
Здесь, под потолком, помещалось круглое окошко, позволяющее заглянуть
из библиотеки в Актовый зал. Когда-то Тория забиралась сюда, чтобы среди
множества склоненных голов найти одну, темную, взъерошенную, трогательно
серьезную... Это была игра - Динар должен был почувствовать ее взгляд и
поднять глаза.
Тория поймала себя на том, что мысль о Динаре не вызывает больше
приступа острой, мучительной тоски. Она вспоминала его с грустью - но уже
без той боли, которой так долго полны были дни, и ночи, и снова дни...
Отец говорил, что так будет. Она не верила, не могла поверить - но
отец снова оказался прав. Как всегда...
Вспомнив об отце, она опять обернулась к книгам.
Вот он, массивный том в простом черном переплете. Корешок кажется
теплым; тускло отсвечивают тисненые серебром буквы: "О прорицаниях".
У Тории мурашки забегали по коже - эта книга существует в одном
только экземпляре. Много веков назад великий маг посвятил ей целую жизнь;
теперь она, Тория, возьмет книгу в руки и отнесет отцу - тот напишет новую
главу своего труда, а спустя много веков кто-то вот так же, с трепетом,
возьмет с полки отцову книгу и узнает, чему посвящена была жизнь декана
Луаяна...
Осторожно спустившись, Тория поставила последний крестик в своем
списке; история прорицаний водворена была на столик-тележку.
Итак, на сегодня работа закончена; в окно ворвался свежий ветер,
потревожив книжную пыль и заставив трижды чихнуть кота-хранителя. Тория
рассеянно приняла упавшую на лоб прядь и выглянула на площадь.
Ее ослепил горячий солнечный свет и оглушил многоголосый гомон;
площадь вертелась, как разукрашенная лентами карусель. Что-то выкрикивали
увешанные лотками торговцы; покачивались пестрые зонтики прогуливающихся
дам, расхаживал патруль - офицер в красном с белыми полосками мундире
нарочито сурово хмурил выстриженные по традиции брови, но то и дело, не
удержавшись, оглядывался на какую-нибудь особенно хорошенькую цветочницу.
Уличные мальчишки шныряли под ногами гуляющих, торгующих, спешащих по
своим делам - а над толпой величественно, как парусники, проплывали
пышные, несомые лакеями паланкины.
Здание суда, приземистое и некрасивое, казалось в солнечных лучах
старой добродушной жабой, выбравшейся на свет и греющей на припеке
морщинистые бока; Тория привычно скользнула взглядом по круглой тумбе
перед железными дверями суда. На дверях были вычеканены два грозных слова:
"Бойся правосудия!", а на тумбе помещалась небольшая виселица с тряпичной
куклой в петле.
Рядом со зданием суда высилась башня с зарешеченными окнами; у входа
в нее дремали стражники, а чуть поодаль чинно беседовали трое в серых
плащах с капюшонами - служители священного привидения Лаш; небо висело над
площадью, подобно огромному голубому парусу.
Тория блаженно вздохнула - солнце лежало у нее на лице, как теплые
ладони. Кот вскочил на подоконник и уселся рядом, Тория уронила руку ему
на загривок - и вдруг ощутила ни с чем не сравнимое чувство своей
породненности и с этой площадью, и с этим городом, с книгами, с котом, с
университетом... И тогда она счастливо улыбнулась - едва ли не впервые за
прошедший черный год.
А толпа галдела, толпа вертелась, как пестрое варево в котле, и
взгляд Тории беспечно скользил по шляпам и зонтикам, мундирам, букетам,
лоткам с пирогами, по чумазым и напомаженным лицам, кружевам, заплатам,
шпорам - когда в этой возбужденной круговерти вниманием ее завладел один
чрезвычайно странный человек.
Тория прищурилась; человек то и дело скрывался от нее в толчее, но
это не помешало ей уже издали подметить некую несообразность в его
поведении. Он, казалось, не по людной площади шел - а пробирался по кочкам
в зыбучей трясине.
Удивленная Тория вглядывалась все внимательнее. Человек двигался по
сложному, заранее определенному маршруту; вот, добравшись до фонарного
столба, он вцепился в него руками и некоторое время стоял, опустив голову,
будто отдыхая. Потом, определив, по-видимому, следующую вешку в своем
нелегком пути, медленно, будто через силу, двинулся дальше.
Происходящее вокруг, казалось, совсем не интересовало его - а ведь
судя по всему, он вовсе не был бывалым горожанином, скорее наоборот -
изрядно пообносившийся на деревенских дорогах бродяга. Один вид
красно-белого патруля со шпагами и шпорами заставил его шарахнуться так,
что продавец печеных яблок едва не оказался опрокинутым на землю.
Послышались крики и ругань; странный бродяга снова шарахнулся - в
противоположную сторону.
Как ни сложен, изломан и извилист оказался путь наблюдаемого Торией
человека - но целью его был, похоже, университет. Медленно, но неуклонно
незнакомец подходил все ближе и ближе; она сумела, наконец, разглядеть его
лицо.
Тяжело, сильно ударило сердце, приостановилось было - и снова
забилось, глухо, будто обернутый в тряпку молот по деревянной наковальне.
Тория еще не успела понять, в чем дело - а теплый день уже отдавал
тянущим, промозглым холодом.
Лицо странного человека было знакомо ей - во всяком случае, так
показалось в первую секунду. Уже в следующее мгновение, привычно закусив
рубец на нижней губе, она мысленно сказала себе: не он.
Не он; у ТОГО не было никакого шрама на щеке, а главное - глаза ТОГО
никогда не вместили бы такой тоски и затравленности. Не он: ЭТОТ грязный,
неухоженный, истощенный, в то время как ТОТ лоснился довольством и
достатком, прямо лопался от сознания собственной красоты и неотразимости,
и был-таки красив - Тория с отвращением скривила губы - да, красив, в то
время как ЭТОТ...
Бродяга подошел совсем близко, весенний ветер трепал его спутанные
светлые волосы. Нерешительно, напряженно стоял он перед зданием
университета, будто не решаясь приблизиться к двери.
Не он, сказала себе Тория. Не он, повторила ожесточеннее, но сердце
билось все так же ускоренно и глухо. Исхудавшее, болезненное лицо с
ужасным шрамом во всю щеку, неуверенность в каждом движении, грязные
лохмотья...
Тория подалась вперед, глядя на незнакомца - пристально, будто желая
разъять его одним только взглядом. И незнакомец почувствовал этот взгляд.
Он вздрогнул и поднял голову.
Стоящий под окном был Эгерт Солль - в мгновение ока у Тории не
осталось никаких сомнений. Пальцы ее сами собой вцепились в подоконник,
загоняя под ногти занозы и не чувствуя боли; тот, кто стоял внизу,
мертвенно побледнел под слоем пыли и загара.
Казалось, ничего более ужасного не могло явиться его глазам - вид
молодой девушки в высоком окне заставил его задрожать так, будто прямо
перед ним разверзлась пропасть и оттуда, истекая желчью, высунула рыло
праматерь всех чудовищ. На несколько секунд замерев, будто пригвожденный к
месту, он вдруг повернулся и бросился прочь - в толпе закричали
потревоженные цветочницы. Миг - и его уже не было на площади, которая все
так же празднично вертелась каруселью...
Тория долго стояла у окна, бездумно сунув в рот оцарапанный палец.
Потом, позабыв о груженной книгами тележке, повернулась и медленно вышла
прочь из библиотеки.
Эгерт вошел в город на рассвете, едва поднялись городские ворота.
Защитные ритуалы, придуманные им в изобилии, кое-как помогали справляться
со страхом - крепко сжав в кулаке уцелевшую пуговицу рубашки, он намечал
себе путь заранее, двигался от вехи к вехе, от маяка к маяку; путь его при
этом значительно удлинялся, но зато в душе укреплялась надежда, что таким
образом удастся избежать опасности.
Каваррен, огромный блестящий Каваррен оказался на поверку просто
крошечным и тихим провинциальным городишком - Эгерт понял это, блуждая
теперь шумными, тесными от людей и повозок улицами. От обилия народу у
Солля, долгое время жившего в уединении, начала кружиться голова; то и
дело приходилось прислоняться к стене или столбу и отдыхать, зажмурив
воспаленные глаза.
Отшельник проводил его наилучшим образом, дав в дорогу сыра и
лепешек. Путь в город оказался долгим, полным тревоги и страха; лепешки
кончились позавчера, и Эгерта мутило еще и от голода.
Целью мучительных странствий был университет: Соллю сказали, что там
он сможет встретиться с настоящим большим магом. К несчастью, имени его
или звания Эгерту так и не удалось узнать. Сердобольные прохожие, которым
Солль решался задать вопрос, в один голос отправляли его на главную
площадь - там, дескать, и университет, и еще много всяких диковин,
страннику будет интересно... Сжимая пуговицу и двигаясь от вехи к вехе,
Эгерт шел дальше.
Главная площадь показалась ему кипящим котлом; изо всех сил борясь с
головокружением, Эгерт пробирался сквозь толпу, и в глаза ему лезли
отдельные, оторванные от прочего детали: огромный, перепачканный кремом
рот... оброненная подкова... выпученный глаз лошади... чахлый кустик травы
в щели между булыжниками... Потом он едва не налетел на круглую черную
тумбу, поднял голову - и к ужасу своему обнаружил, что стоит под
миниатюрной виселицей, и казненная кукла равнодушно глядит на него
стеклянными глазами.
Отшатнувшись, он едва не столкнулся с человеком в сером плаще - тот
удивленно обернулся, но лица, скрытого капюшоном, Эгерт так и не смог
разглядеть. Снова дорога сквозь толпу; на этот раз извилистый путь от вехи
к вехе вывел Эгерта на патруль - пятеро вооруженных, в красно-белом
одеянии, хмурых и грозных людей только и ждали, какого бы бродягу
схватить. Солль, перед глазами которого моментально возникли тюрьма, кнут
и каторга, метнулся прочь.
Пятеро или шестеро мужчин в серых плащах с капюшонами стояли кружком,
о чем-то беседуя; Солль успел заметить, что толпа расступается вокруг,
подобно бурлящей реке, огибающей скалистый остров. Лица плащеносцев
терялись в тени капюшонов, и это придавало серым фигурам несколько
