боль, невольно разжал зубы.
- Эгерт, - в голосе Дилии скользнула горькая обида, - лейтенант
Солль... Вы больше не любите меня?
Я болен, хотел сказать Эгерт, но вовремя одумался и промолчал. Небо,
какая глупость...
- Я люблю, - сказал он хрипло.
Слуги внизу наконец-то угомонились, и дом снова погрузился в тишину.
- Выходит, я напрасно сняла пояс верности? - слова Дилии, ядовитые,
как отравленный дротик, вонзились Эгерту в голую спину.
И снова он превозмог себя. Холодный и мокрый, влез под кружевное
одеяло - с таким же успехом Дилия могла уложить рядом лягушку или тритона.
Красавица обижено отстранилась - деревянными руками Эгерт привлек ее к
себе.
Тело его оставалось на диво здоровым и жадным. Дважды пережив шок,
оно все-таки снова захотело любви - так костер, нещадно облитый водой,
восстанавливает себя из искорки.
Дилия ожила ему навстречу; через несколько минут комнату оглашало
вожделенное рычание. Эгерт рвался к цели, не думая уже об удовольствии -
скорее бы покончить с этим делом и восстановить хотя бы остатки былой
славы. До желанного финала оставалось несколько секунд, и тишина
воцарилась в доме, и спал город, и во всем подлунном мире разлеглось
спокойствие, и ничто, казалось бы, не мешало лейтенанту Соллю завершить
начатое - когда перед внутренним взором его возник капитан, врывающийся в
комнату в сопровождении Дрона и гуардов. Картина была такой ясной и яркой,
что Эгерт видел даже красные прожилки налитых кровью белков; ему
показалось, что жесткая узловатая рука уже схватилась за край одеяла и
сейчас последует рывок...
Он обмяк, словно выпотрошенная тушка. Все оказалось напрасно;
дальнейшие усилия были бесплодны, а при частом повторении жалки и даже
смешны. Эгерт Солль, первый в городе любовник, обречен был на неудачу.
Горько засмеялась Дилия.
Тогда Эгерт вскочил, сгреб в охапку одежду и кинулся к окну. По
дороге он растерял половину своего гардероба, сбил на пол поднос с вином и
фруктами и опрокинул столик. Взлетев на подоконник, он испугался высоты
второго этажа - но было поздно, он уже не мог остановиться. С разгону
вылетев за окно, великолепный Солль голышом шлепнулся на клумбу,
изничтожив рододендроны и заслужив вечное проклятие садовника. На ходу
одеваясь, путаясь в ворохе рукавов и штанин, плача от стыда и боли, Солль
опрометью бросился домой - и счастье еще, что до рассвета оставалось
несколько часов и никто не видел славного лейтенанта в столь жалком
состоянии.
Вернувшиеся в город гуарды первым же делом поспешили осведомиться о
здоровье лейтенанта Солля. С кислой улыбкой бледный, осунувшийся Эгерт
уверил прибывших к нему посланцев, что дело идет на поправку.
Сплетня о неудаче с Дилией стала достоянием злых языков на другой же
день, ее пересказывали со смаком и удовольствием - но в глубине души не
очень-то верили: видимо, мстит за что-то скверная капитанша.
Единственным утешением Солля оказалось одиночество. Дни напролет он
проводил либо запершись в комнате, либо блуждая безлюдными улицами; во
время таких блужданий ему впервые явилась простая и страшная мысль: а что,
если происходящее с ним - не случайность и не временное недомогание, что,
если наваждение это будет тянуться и дальше, месяцы, годы, всегда?!
Солля временно освободили от сборов и патрулирований; общества
товарищей он старательно избегал, о визите к даме ему страшно было
подумать, позабытая шпага стояла в углу, как наказанный ребенок. По всему
дому слышны были вздохи Солля-старшего - он, как и сын, прекрасно понимал,
что долго так тянуться на может: Эгерту придется либо исцелиться, либо
оставить полк.
Временами под дверью сыновней комнаты тихо появлялась мать. Постояв
несколько минут, она медленно удалялась к себе; однажды, встретив Эгерта в
гостиной, она не промолчала, по обыкновению, а осторожно взяла его за
манжет рубашки:
- Сын мой... Что с вами?
И, привстав для этого на цыпочки, мать положила ладонь ему на лоб,
будто желая удостовериться, что жара нет.
Последний раз она спрашивала его о чем-либо лет пять назад. Он давно
отвык разговаривать с матерью; он забыл прикосновение маленьких сухих
пальцев к своему лбу.
- Эгерт... что случилось?
Растерявшись, он так и не выдавил ни слова.
С тех пор он стал избегать и матери тоже. Одинокие прогулки его
становились все унылее и унылее; однажды, сам не зная как, Солль наткнулся
в блужданиях на городское кладбище.
Последний раз он был здесь ребенком; по счастью, все родные и друзья
его были живы, и Эгерт не знал, зачем людям проведывать обиталища мертвых.
Теперь, миновав ограду, он затрепетал и остановился: кладбище показалось
ему странным, пугающим, не принадлежащим к этому миру местом.
Калека-сторож выглянул из своего домика - и скрылся. Эгерт вздрогнул
и хотел уйти - но вместо этого медленно двинулся по тропинке среди
памятников.
Могилы побогаче украшены были мрамором, победнее - гранитом;
встречались памятники, вытесанные из дерева. Почти все они по традиции
изображали усталых птиц, присевших на надгробие.
Эгерт шел и шел; ему давно уже было не по себе, но он, как
зачарованный, все читал и читал полустертые надписи. Пошел дождь; капли
стекали по каменным клювам и бессильно опущенным крыльям, струйками
сбегали между впившимися в плиты мертвыми когтями... Из серой пелены, в
которую превратился день, навстречу Эгерту выступали поникшие на мраморных
скалах орлы, нахохлившиеся маленькие ласточки, уронившие голову журавли...
В широких оградах покоились целые семьи; на одном надгробии неподвижно
сидели два прижавшиеся друг к другу голубя, а на другом обессиленно
склонила голову маленькая, измученная пичуга, и залитая водой надпись на
камне заставила Эгерта остановиться: "Снова полечу"...
Вода струилась у Солля по лицу. Он сделал над собой усилие, повернул,
двинулся к выходу; от земли поднимался серый, волглый туман.
На самом краю кладбища он остановился.
В стороне от тропинки темнела свежая могила без памятника, покрытая
гладкой гранитной плитой. На серой плите лужицами проступали буквы: "Динар
Дарран".
И все. Ни слова, ни знака, ни вести. Но, может быть, это совсем
другой человек, подумал Солль в тоске. Может быть, это другой Динар...
Едва переступая ногами, он подошел. Динар Дарран. Карета у дверей
"Благородного меча" и девушка странной, совершенной красоты. Кривая черта
под самыми носами Соллевых ботфорт, и бесформенные красные пятна на ее
щеках: "Динар?!"
Солль вздрогнул - так ясно прозвучал у него в ушах голос Тории. Будто
звон бьющегося стекла: Динар?! Динар?! Динар?!
На эту могилу никогда не опустится усталая каменная птица.
Сторож снова высунулся из домика, не спуская с Эгерта удивленного,
настороженного взгляда.
Тогда Солль повернулся и что есть силы ринулся прочь.
Дни сменялись днями. Время от времени от капитана являлся посыльный с
одним и тем же вопросом: как себя чувствует лейтенант Солль и в состоянии
ли он приступить к службе? Посыльный отправлялся назад, унося один и тот
же ответ: лейтенант чувствует себя лучше, но приступить к службе пока не
может.
Несколько раз появлялся и Карвер. Каждый раз ему приходилось
выслушивать извинения, передаваемые через слугу - молодой господин, увы,
слишком слаб и не может встретиться со старым другом.
Гуарды Каваррена понемногу привыкали к попойкам без Солля; одно время
всех волновала история его роковой любви, но потом эта тема сама собой
заглохла. Служанка Фета в трактире у городских ворот тайком повздыхала,
утирая глазки - но вскоре утешилась, потому что и без славного Эгерта
кругом хватало блестящих господ с эполетами на плечах.
Наконец, посыльный от капитана задал свой вечный вопрос несколько
иначе: а сможет ли лейтенант Солль вообще продолжать службу?
Поколебавшись, Эгерт ответил утвердительно.
На другой же день его вызвали на сбор с показательными боями. Бои
эти, проводившиеся обязательно затупленным оружием, всегда вызывали у
Эгерта насмешку: как же можно получить представление об опасности, имея в
руках тупое беззубое железо? Теперь одна мысль о том, что придется встать
лицом к лицу с вооруженным противником, бросала Эгерта в дрожь.
Наутро после бессонной ночи он отправил в полк слугу с вестью, что
болезнь лейтенанта Солля обострилась. Гонец благополучно вышел из дому -
но миновать ворота ему не удалось, потому что суровый, исполненный
негодования Эгертов отец безжалостно перехватил сыновнее послание.
- Сын мой, - на щеках Солля-старшего перекатывались желваки, когда,
темный как туча, он встал на пороге Эгертовой комнаты. - Сын мой, пришло
время объясниться, - он перевел дыхание. - Я всегда видел в своем сыне
прежде всего мужчину; что значит эта ваша странная болезнь? Уж не намерены
ли вы оставить полк, служба в котором - честь для всякого молодого
человека благородной крови? Если это не так - а я надеюсь, что это
все-таки не так - то чем объяснить ваше нежелание явиться на сбор?!
Эгерт смотрел на своего отца, не очень молодого и не очень здорового
человека; он видел жилы, натянувшиеся на морщинистой шее, глубокие складки
между властно сдвинутыми бровями и возмущенно сверкающие глаза. Отец
продолжал:
- Светлое небо! Я наблюдаю за вами вот уже несколько недель... И если
бы вы не были моим сыном, если бы я не знал вас раньше - клянусь Харсом, я
решил бы, что болезни вашей имя - трусость!
Эгерт дернулся, как от пощечины. Все естество его вскричало от горя и
обиды - но слово было произнесено, и в глубине души Эгерт знал, что
сказанное отцом - правда.
- В роду Соллей никогда не было трусов, - сказал отец сдавленным
шепотом. - Вам придется взять себя в руки, или...
Наверное, Солль-старший хотел сказать что-то уж совсем ужасное - так
нервно задергались его губы и вздулась вена на виске. Возможно, он хотел
посулить отцово проклятие либо изгнание из дому - но не решился произнести
угрозу и вместо этого повторил значительно:
- В роду Соллей никогда не было трусов!
- Оставьте его, - послышалось из-за широкой спины Солля-старшего.
Эгертова мать, бледная женщина с вечно опущенными плечами, не так
часто позволяла себе вмешиваться в разговоры мужчин:
- Оставьте его... Что бы ни происходило с нашим сыном, но впервые за
последние годы...
И она осеклась. Возможно, она хотела сказать, что впервые за
последние годы она не чувствует в сыне жесткой и хищной струны, которая
пугала ее, делая чужим и неприятным ее собственного ребенка - но тоже не
решилась произнести это вслух и только посмотрела на Эгерта - длинно и
сочувственно.
Тогда Эгерт взял шпагу и ушел прочь из дома.
Показательные бои в тот день прошли без лейтенанта Солля, потому что,
выйдя за ворота, он не отправился в полк, а побрел пустынными улицами по
направлению к городским воротам.
У трактира он остановился; трудно сказать, что заставило его
завернуть в широкую, до мелочей знакомую дверь.
В этот утренний час трактир был пуст, только между дальними столиками
мелькала чья-то согбенная спина; Эгерт подошел ближе. Не разгибаясь, спина
елозила чем-то по полу и мурлыкала песню без слов и мелодии; когда Эгерт
отодвинул стул и сел, песня оборвалась. Спина выпрямилась - и служанка
Фета, красная и запыхавшаяся, выронила от радости мохнатую тряпку:
- Господин Эгерт!
Через силу улыбнувшись, Солль велел подать себе вина.
На столах, на полу, на резных спинках стульев лежали квадратные
