- Не все потеряно, юноша! Соберитесь с силами и попробуйте еще...
Урок только начинается!
Студент снова стал в стойку - острие его шпаги смотрело не в глаза
противнику, как подобает, а в небо; неуклюжий выпад, удар шпаги Эгерта - и
клинок студента ткнулся острием в песок, а сам он едва удержал рукоятку.
Зрители зааплодировали; Соллю, впрочем, уже почти надоела эта игра - он
мог бы фехтовать сто часов без передышки, если бы безнадежно слабый
соперник на навевал скуку.
Эгерт знал семнадцать защит и двадцать семь приемов нападения - весь
интерес заключался в том, как эти приемы соединить, сложить в мозаику,
нанизать на шпагу, потом рассыпать, перемешать и собрать заново. Многие из
своих импровизаций Эгерт не мог бы потом повторить - они рождались
вдохновенно, как стихи, и увенчивались обычно чьей-то раной, а то и
смертью... Увы - имея перед собой студента, даже со шпагой, Эгерт вполне
мог ограничиться ровно одним приемом - простым и вульгарным, как копченая
сельдь.
Уворачиваясь из-под неловких атак, небрежно отбивая сильные, но
неточные удары, Солль вертел головой в поисках Тории; увидев в толпе ее
бледное, почти безучастное лицо, он и сам предпринял атаку - и студент не
успел даже сообразить, что происходит. Солль эффектно задержал острие у
самой его груди; публика восторженно завопила, только высокий седой
постоялец хранил бесстрастие.
Так повторялось вновь и вновь - студент мог умереть уже раз десять,
но господин Солль тянул удовольствие, играя с юношей, как кошка с
мышонком. Тот метался, размахивая шпагой; камушки разлетались из-под
пыльных башмаков, а враг был, как тень - неотлучен и недосягаем, и ни на
секунду не умолкал нарочито менторский, ядовитый голос:
- Так? А-а, вот так... Что вы вертитесь, как уж на сковородке?
Повторить... Еще повторить... Э-э, да вы ленивый, нерадивый ученик, вас
надо наказывать... Р-раз!
После каждого "р-раз" следовал несильный укол - куртка студента,
разорванная в нескольких местах, висела лохмотьями, пот заливал
перекошенное лицо.
Когда противники вновь встали друг против друга, студент выглядел
измученным и растерянным; Солль даже не запыхался. Глядя в несчастные,
полные бессильной ненависти глаза противника, Эгерт ощущал свою полную
власть - ленивую, неспешную власть, которой даже и пользоваться не стоит -
только обладать.
- Страшно? - спросил он шепотом и тут же прочитал в глазах ответ -
да, страшно, это страх перед ним, Эгертом, чья шпага, подобно змеиному
жалу, направлена бедняге в грудь... Противник беззащитен перед Соллем, он
уже не противник, а жертва, и ярость уступает место тоске, и впору просить
о помиловании - только вот гордость не велит...
- Пощадить тебя? - Эгерт улыбнулся краем рта. Он ощущал страх
студента всей кожей, и чувство это сладко щекотало нервы - тем более, что
в глубине души Солль давно уже решил не наказывать парня слишком строго.
- Пощадить? А?
Тоска и страх толкнули студента на новую безнадежную атаку, и надо же
было случиться, чтобы ботфорт Солля, угодив в оставленную дождем лужицу,
потерял твердую связь с землей. Ноги великолепного Эгерта разъехались, как
копытца новорожденного теленка, Солль едва удержал равновесие - и шпага
студента, задев плечо гуарда, срезала эполет. Гордый воинский атрибут
повис на одной нитке, подобно дохлому пауку, а толпа - проклятая толпа,
она всегда на стороне победителя! - разразилась радостными воплями:
- А-а, Солль, получил!
- Держи-держи, отвалится!
- Браво, студент! Проучи! Всыпь!
Гуардов, замеченных в подлости и трусости, изобличенных в
предательстве, изгоняли из полка, предавая перед этим позорной казни -
публично срезая с плеча эполет. Сам того не ведая, студент нанес Эгерту
тяжкое оскорбление; Солль видел, как переглядывались, усмехались,
перешептывались его товарищи - ай-яй-яй...
Дальше все произошло мгновенно, на одном вдохе.
Не помня себя от ярости, Эгерт кинулся вперед; студент, нелепо
вскинув шпагу, шагнул ему навстречу - и замер, не сводя с гуарда
удивленных глаз. Острие фамильной шпаги Соллей показалось у него из спины
- не блестящее, как обычно, а темно-красное, почти черное. Постояв
секунду, студент сел - неуклюже, так, как и сражался. Стало тихо - слепец
решил бы, что на заднем дворе трактира нету ни души. Студент тяжело
опустился на истоптанный песок, и неимоверно длинный Соллев клинок
выскользнул, как змея, у него из груди.
- Напоролся, - громко сказал лейтенант Дрон.
Эгерт стоял, опустив окровавленную шпагу, и тупо смотрел на
распростертое перед ним тело; толпа зашевелилась, пропуская Торию.
Она шла осторожно, словно по проволоке; не замечая Солля,
приблизилась к лежащему юноше - на цыпочках, будто боясь разбудить:
- Динар?
Молодой человек не отвечал.
- Динар?!
Толпа расходилась, пряча глаза. Из-под темной куртки лежащего
расползалось бурое пятно; вполголоса причитал хозяин гостиницы:
- Вот они, поединки-то... Известно, кровь молодая, горячая... Мне-то
что теперь... Что мне теперь, а?
Солль сплюнул, чтобы избавиться от металлического привкуса во рту.
Светлое небо, до чего глупо все вышло!
- Динар?!! - Тория просительно заглядывала лежащему в лицо.
Дворик пустел; уходя, высокий седой постоялец бросил в сторону Солля
внимательный, с непонятным выражением взгляд.
Студента похоронили на деньги города - поспешно, однако вполне
достойно. Город был обеспечен сплетнями на целую неделю; Тория обратилась
с жалобой к бургомистру, и тот принял ее - но только для того, чтобы
выразить соболезнование и развести руками: дуэль происходила по всем
правилам, и, хоть безумно жаль погибшего юношу - но разве не сам он вызвал
господина Солля на поединок? Увы, дорогая госпожа, сей прискорбный случай
никак нельзя назвать убийством; господин Солль неподсуден - он дрался на
поле чести и, в свою очередь, тоже мог быть убит... А если покойный
господин студент не носил оружия и не владел им - так это несчастье
господина студента, но никак не вина лейтенанта Солля...
Со дня поединка прошло четыре дня, три дня прошло после похорон.
Серым ранним утром Тория покидала город.
Неделя пребывания в Каваррене положила на ее лицо черные траурные
тени. Котомка студента оттягивала руку, когда она сама, без посторонней
помощи, брела к ожидающему у входа экипажу; глаза, угасшие, окруженные
темными кольцами, смотрели в землю - и потому она не сразу узнала
человека, любезно откинувшего подножку кареты.
Чьи-то руки помогли ей забросить котомку на сиденье; механически
поблагодарив, Тория подняла глаза и лицом к лицу встретилась с Эгертом
Соллем.
Эгерт давно караулил невесту убитого им студента - сам до конца не
зная, зачем. Возможно, ему хотелось извиниться и выразить сочувствие - но
вероятнее, что навстречу Тории его толкала некая смутная надежда. Сам
обожающий риск и опасность, он привык легко относиться к смерти, своей и
чужой; что же может быть естественнее - разве победитель не вправе
рассчитывать на долю наследства, оставленного побежденным?
И Тория встретилась с Эгертом глазами.
Он готов был к проявлениям гнева, отчаяния, ненависти; он заготовил
подобающие случаю слова, он собирался даже снести пощечину от ее руки - но
то, что он увидел в по-прежнему прекрасных, хоть и убитых горем глазах
Тории, отбросило его прочь, как удар пудового кулака.
Девушка смотрела на Солля с омерзением, холодным, гадливым, лишенным
злобы - и от этого особенно страшным. В ней не было ненависти - но
казалось, что ее сейчас стошнит.
Эгерт сам не помнил, как ушел - или убежал - прочь, долой с глаз,
чтобы никогда больше не видеть, не встречаться, не вспоминать...
А спустя еще день он сидел в "Верном щите" - мрачный, подавленный и
злой. Карвер вертелся рядом, весело болтая попеременно о вепрях и о
женщинах - традиционные кабаньи бои не за горами, будет ли отец выставлять
Красавца, Мясника и молодого Боя? Кстати, о Солле спрашивала прекрасная
Дилия, жена капитана, а пренебрегать ею просто опасно - отомстит... И с
какой стати Солль, ставший в городе главным событием недели, отравляет
унынием светлые дни такой неповторимой жизни?!
Солль чутьем улавливал в голосе приятеля некоторое приятное
возбуждение; похоже, в глубине души Карвер радовался сознанию, что,
победив на поле боя, великолепный Эгерт потерпел поражение на поле любви и
сравнялся тем самым с прочими смертными. Возможно, рассуждая таким образом
Солль возводил на Карвера напраслину - так или иначе, но болтовня друга
утомляла Эгерта. Ногтем указательного пальца он вырезал борозды на
потемневшей столешнице - да, он был во всем согласен с Карвером, только
пусть, ради неба, заткнется на минутку и даст своему лейтенанту
возможность спокойно допить кубок...
В эту минуту дверь открылась, запуская в душный трактир струю
прохладного воздуха и солнечный луч; новоприбывший постоял на пороге и,
будто убедившись в том, что попал по адресу, вошел.
Солль узнал его - это был странный седой человек, живший в
"Благородном мече" вот уже дней десять. Пройдя мимо гуардов, он отодвинул
стул от пустующего неподалеку стола и тяжело опустился на сиденье.
Не ведая, зачем, Эгерт наблюдал за ним краем глаза; в тусклом свете,
наполнявшем трактир, ему впервые удалось рассмотреть лицо незнакомца.
Возраст седого постояльца невозможно было определить - не то сорок
лет, не то девяносто; две очень глубокие вертикальные морщины прорезывали
его щеки и терялись в уголках запекшихся губ. Тонкий, длинный, обтянутый
желтой кожей нос то и дело поводил крыльями, будто собираясь взлететь;
глаза, прозрачные, широко расставленные, казались совершенно безразличными
к окружающему миру. Приглядевшись, Эгерт увидел, как мелко подергивается
большое кожистое веко, лишенное ресниц.
Сам хозяин поднес незнакомцу кубок с вином и собрался удалиться,
когда тот неожиданно остановил его:
- Минутку, милейший... Мне, видите ли, не с кем пить. Понимаю, что вы
при деле - ну так просто составьте компанию... Я хочу выпить за славных
гуардов - истребителей тех, кто беззащитен.
Хозяин дернулся - он прекрасно понял, в чей адрес направлен тост.
Пробормотав под нос извинения, добряк поспешил сбежать - и вовремя, потому
что Эгерт тоже расслышал предназначенные ему слова.
Неспешно поставив свой кубок на стол, он наконец глянул незнакомцу
прямо в глаза - по-прежнему спокойные, даже безучастные, будто роковую
фразу сказал кто-то другой.
- За кого же вы пьете, драгоценнейший господин? Кого это вы
обозвали...
- Вас, - уронил незнакомец бестрепетно. - Вас, Солль, вы правильно
побледнели...
- Я - побледнел?!
Эгерт встал. Он был во хмелю - но далеко не пьян.
- Что ж... - процедил он сквозь зубы. - Боюсь, что завтра кому-нибудь
придет охота обозвать меня истребителем немощных старцев...
Лицо незнакомца странно изменилось - Эгерт понял, что тот улыбается:
- Человек сам выбирает, кем быть, кем слыть... Почему бы вам не
заколоть шпагой, скажем, женщину? Или десятилетнего ребенка? Возможно, они
будут сопротивляться удачнее, нежели это удалось вашей последней жертве...
Эгерт лишился дара речи; потерянный, обернулся к Карверу - тот,
обычно острый на язык, теперь почему-то притих. Немногочисленные
посетители трактира, хозяин в дверях кухни, маленький сопливый поваренок -
все затаились, будто ощущая, что происходит нечто исключительное.
