по имени Солль...
Все захохотали, и только Карвер нахмурился, услышав упоминание о
купцовой жене. Бросил сквозь зубы:
- То-то я думаю... Кто-то вякнул по простоте душевной, а купец теперь
глаз не смыкает... Сторожит...
Он раздраженно тряхнул головой - видимо, купцова жена не первый день
занимала его мысли, а ревнивый муж ее успел досадить уже одним своим
существованием.
Эгерт, пошатнувшись, остановился, и благостная рассеянность на его
лице понемногу уступила место интересу:
- Врешь?
- Если б врал, - отозвался Карвер неохотно. Похоже, разговор был ему
в тягость.
Вся компания понемногу встала; кто-то заинтригованно хмыкнул.
Эгерт вытащил из ножен шпагу, свою знаменитую, древней работы шпагу,
и торжественно объявил, обращаясь к узкому лезвию:
- Даю обет... Что купец не убережется ни чумы, ни разорения, ни...
Последние его слова потонули в новом взрыве хохота. Карвер помрачнел
и втянул голову в плечи.
Славный город Каваррен был столь же древен, сколь и воинственен. Ни в
одном другом городе не жили бок о бок столько славных потомков древних
династий; ни в одном другом городе не произрастало рядом такое количество
генеалогических древ. Нигде более не ценились столь высоко отвага и умение
владеть оружием - сравниться с этой доблестью могло разве что умение
выращивать бойцовых вепрей.
Любой дом в Каваррене мог при необходимости выдержать натиск
многосотенного войска - так крепки и толсты были стены, так неприступно
темнели узкие окна, так много стальных шипов там и сям торчало из ворот и
дверей. В подвале каждого дома бережно хранился целый арсенал
разнообразнейшего оружия, а над крышей гордо развевалось украшенное
бахромой знамя. На внешней стороне ворот обычно красовался герб, один вид
которого обратил бы в бегство целую армию - так много там было когтей и
зубов, горящих глаз и свирепо оскаленных пастей; сам же город был обнесен
крепостной стеной, а ворота были снабжены столь угрожающими атрибутами,
что, вздумай даже Харс-Покровитель Воинов атаковать Каваррен - лишился бы
головы либо бежал без оглядки.
Но более всего Каваррен гордился своим элитным полком, полком
гуардов. Стоило в хоть сколько-нибудь уважаемой семье родиться сыну, как
отец тут же добивался зачисления розового крохи в славные воинские ряды.
Ни одно празднество не обходилось без парада; улицы и без того спокойного
городка неустанно патрулировались, кабачки процветали, а матери строго
призывали дочерей к благоразумию, а время от времени случались и дуэли, о
которых потом говорили долго и с удовольствием.
Впрочем, гуарды славились не только попойками и похождениями. В
истории полка были победы в кровопролитных войнах, которые весьма часто
вспыхивали в старые времена; нынешние гуарды, потомки славных бойцов
прошлого, не раз являли воинское искусство в стычках со злобными, хорошо
вооруженными бандами разбойников, время от времени наполнявших окрестные
леса. Все уважаемые люди города провели молодость в седле и с оружием в
руках.
Однако, самым страшным событием в истории города была отнюдь не
какая-нибудь война или осада, а Черный Мор, явившийся в Каваррен много
десятилетий назад и за три дня сокративший число горожан едва ли не вдвое.
Против Мора бессильны оказались и стены, и укрепления, и острая сталь.
Каварренские старики, пережившие в детстве Мор, любили рассказывать внукам
страшные истории; от всех этих ужасов юноши могли повредиться в уме, не
обладай молодость счастливой способностью - выпускать из левого уха
наставления, только что влетевшие в правое.
Эгерт Солль был плоть от плоти родного Каваррена, был верным сыном и
воплощением его доблестей. Умри он вдруг, в одночасье, в возрасте двадцати
с половиной лет - он мог бы, пожалуй, стать духом Каваррена; впрочем, в
красивую белокурую голову взбредало все что угодно, только не мысли о
смерти.
Пожалуй, Эгерт вообще не верил в ее существование - это он-то,
успевший убить на дуэли двоих! Оба случая имели широкую огласку, но,
поскольку речь шла о чести и все дуэльные правила были строго соблюдены, о
Солле говорили скорее с уважением, нежели хоть сколько-нибудь осуждая.
Рассказы же о прочих поединках Солля, в которых противники его отделались
ранами или увечьями, попросту служили хрестоматийными примерами для юношей
и подростков.
Впрочем, с некоторых пор Эгерт дрался на дуэли все реже - не потому,
что иссяк его боевой азарт, а потому, что все меньше было охотников
напороться на его фамильный клинок. Солль был самозабвенным мастером
фехтования; с тринадцати лет, когда взамен детской шпажонки отец
торжественно вручил ему семейную реликвию с витой рукояткой, шпага стала
единственной его игрушкой.
Неудивительно поэтому, что у Солля совсем не было врагов - что
какой-то мере уравновешивалось избытком друзей. Друзья встречали его в
каждой таверне, друзья сонмищем следовали за ним по пятам - и невольно
становились свидетелями и участниками его буйных забав.
Обожающий всякого рода опасность, он находил особую прелесть в танцах
на лезвии бритвы. Однажды на спор он влез по внешней стене на пожарную
каланчу - самое высокое сооружение в городе - и трижды прозвонил в
колокол, вызвав тем самым немалую тревогу. Лейтенант Дрон, заключивший с
Соллем пари, вынужден был поцеловать в губы первую встречную даму - а дама
оказалась старой девой, тетушкой бургомистра, то-то был скандал!
В другой раз пострадал гуард по имени Лаган - он проиграл пари, когда
Солль на глазах у всех оседлал здоровенного бурого быка, свирепого, но
совершенно оцепеневшего от такой наглости. Зажав в зубах конскую уздечку,
Лаган тащил Солля на плечах от городских ворот до самого дома...
Но больше всех доставалось Карверу.
Они были неразлучны с детства - Карвер льнул к Соллю и был привязан к
нему, как брат. Не особенно красивый, но и не урод, не особенно сильный,
но и не самый слабый, Карвер всегда проигрывал сравнение с Эгертом - и в
то же время принимал на себя отблеск его славы. С малых лет он честно
зарабатывал право называться другом такой выдающейся личности, снося порой
и унижения, и насмешки.
Он хотел быть таким, как Солль, он так страстно этого желал, что
незаметно для себя перенимал у друга повадки и манеру говорить, походку,
даже голос. Он научился плавать и ходить по канату - только небо знает,
чего это стоило ему... Он научился громко смеяться над собственным
падением в грязную лужу, он не плакал, когда камушек, метко брошенный
мальчишкой-Соллем, оставлял кровоподтек на плече или колене. Великолепный
друг ценил его самоотверженность и по-своему любил Карвера; это не мешало
Соллю забывать о существовании приятеля, если тот не попадался ему на
глаза хотя бы день. Однажды четырнадцатилетний Карвер решился на испытание
- сказавшись больным, он целую неделю не появлялся среди товарищей, сидел
дома, с трепетом ожидая, когда же Солль вспомнит о нем. Солль не вспомнил
- его отвлекали многочисленные забавы, игрища, пикники; он не знал,
конечно, что Карвер молча просидел у окна все семь дней своего
добровольного затворничества и однажды, сам себя презирая, даже заплакал
горькими злыми слезами. Страдая от одиночества, Карвер клялся навсегда
порвать с Эгертом - а потом не выдержал и явился к нему, и был встречен с
такой неподдельной радостью, что тут же позабыл обиду...
Мало что изменилось, когда оба повзрослели. Робкому Карверу не
удавались любовные похождения - Эгерт наставлял друга, между делом уводя
из-под его же носа симпатичных Карверу девушек. Тот вздыхал и прощал,
считая собственное унижение самопожертвованием ради дружбы.
Эгерт имел обыкновение требовать от окружающих такой же отваги, какой
обладал сам, и всячески насмехаться над приятелями, не оправдавшими его
ожиданий. Тут Карверу приходилось особенно туго; однажды поздней осенью,
когда речка Кава, огибающая город, взялась первым льдом, Эгерт предложил
состязания - кто быстрее перебежит по льду с берега на берег. Все приятели
его тут же сослались на спешные дела, хвори и недуги - а Карвер,
оказавшийся по обыкновению под рукой, получил в лицо презрительную усмешку
и такое едкое словечко, которое заставило его залиться краской от ушей до
самых пяток... Чуть не плача, он согласился на условия Солля.
Конечно, Эгерт, который был выше и тяжелее, благополучно проскользнул
по гладкому льду на противоположный берег, и удивленные рыбы в темной
глубине разинули рты. Конечно, Карвер в решающий момент испугался,
приостановился, собираясь вернуться - и с треском ухнул в черную,
лучистую, как звезда, полынью, великодушно предоставив Эгерту возможность
спасти себя и тем самым заработать новые лавры.
Интересно, что он искренне был благодарен Соллю, вытащившему его из
ледяной воды.
...Матери взрослых дочерей вздрагивали при одном имени Эгерта Солля,
отцы подрастающих сыновей ставили юношам в пример. Рогоносцы хмурились,
встретив Эгерта на улице - и все же учтиво приветствовали его. Бургомистр
прощал ему учиняемые в городе каверзы и дебоши, сквозь пальцы смотрел на
поступающие на Солля жалобы - потому что еще жив был в памяти тот случай
во время веприных боев.
Отец Солля, как и многие в Каваррене, разводил боевых вепрей - а это
считалось тонким и уважаемым искусством. Черные вепри из дома Солля были
исключительно свирепы и кровожадны, конкуренцию им составляли только бурые
полосатые вепри из дома бургомистра. Не было боев, в финале которых не
встречались бы эти вечные соперники; борьба велась с переменными успехом,
пока однажды погожим летним днем бурый полосатый чемпион по кличке Рык не
взбесился прямо на ристалище.
Походя пропоров брюхо противнику - черному красавцу Харсу -
обезумевший кабан кинулся на публику. Собственный полосатый товарищ,
случившийся по дороге и упавший с распоротым брюхом, задержал безумца
ненадолго; бургомистр, по традиции занимавший с семейством первый ряд,
успел только истошно завопить и, подхватив жену, вспрыгнуть ногами на
обитое бархатом сиденье.
Никто не знает, чем закончилась бы сия кровавая драма; вполне
возможно, что многие, кто пришел в этот день полюбоваться боями, и прежде
всего бургомистр, разделили бы печальную участь красавца Харса, ибо Рык, с
поросячьего возраста взращенный в свирепости, решил, по-видимому, что вот
он, наконец-то, его день. Бедняга ошибся - это был день не его, а Солля,
который оказался в центре событий раньше, чем публика в задних рядах
поняла, что происходит.
Эгерт выкрикивал в адрес Рыка самые оскорбительные, по его мнению,
для вепря слова; в левой руке его неустанно вращалась ослепительно яркая
ткань (как потом оказалось, накидка одной из экстравагантных дам,
прикрывавшей ею свои обнаженные плечи). Рык замешкался всего на секунду -
этой секунды хватило бесстрашному Соллю, чтобы, подскочив вплотную,
всадить под лопатку бурого безумца свой длинный, выигранный на пари
кинжал.
Потрясенный бургомистр преподнес дому Соллей самый щедрый из
возможных подарков: всех бурых полосатых вепрей, содержавшихся в его
загонах, в одночасье зажарили и съели (правда, мясо их оказалось жестким и
жилистым). Эгерт сидел во главе стола; отец его глотал слезы умиления -
ведь теперь черные красавцы Соллей не знали в городе равных! Подступающая
старость сулила Соллю-старшему покой и утешение, поскольку сын его был
лучшим из сыновей.
Мать Эгерта не присутствовала тогда на пиршестве - она часто хворала
